Может, Сиверс оценит их. Или Сиверс, или коллекция пойдет в макулатуру, думал Слейд, заводя мотор.

     В макулатуру сдавать жалко. Журналы были старыми уже тогда. Некоторым выпускам больше двадцати лет. Значит, Сиверс. Хотя картинки скромны по современным меркам, Сиверс сможет оценить коллекцию. Он любит ретро.

     Насвистывая, Слейд выехал на улицу.

     Ингрид принялась за уборку кухни. Слейд оставил около тостера буханку хлеба и брусок масла. Она все вернула на положенные места и улыбнулась Шейле.

     — Он милый, ваш мистер Гарретт.

     Шейла чуть не поправила Ингрид, что Слейд не «ее» мистер Гарретт, но вовремя осеклась. Он действительно «ее» мистер Гарретт. Она вчера подписала лицензию, которую ему удалось достать так быстро. Их брак стал официальным.

     Ее охватила та же неловкость, какую она почувствовала, когда осознала, что натворила. Усилием воли Шейла подавила ее.

     — Да. Очень милый. Когда хочет, — согласилась она и переключила внимание на ребенка: — Итак, принцесса, что маме съесть на завтрак, чтобы справиться со своими новыми обязанностями, а?

     Шейла открыла холодильник.

     — О, у вас и так полно забот. Позвольте мне приготовить вам завтрак! — воскликнула Ингрид, ласково отодвигая Шейлу.

     — Я плачу тебе как няне, а не как домработнице, — напомнила Шейла.

     Ингрид не уступила. Для такой кроткой на вид девушки она очень решительна, заметила Шейла.

     — Я могу быть и тем, и другим. Итак, что вы?..

     Ее прервал дверной звонок.

     Слейд, подумала Шейла. Наверное, что-то забыл. Но почему не пользуется ключом? Вчера после ужина она дала ему ключ.

     — Подождите, я открою, — вызвалась Ингрид и поспешила к парадной двери.

     Шейла снова открыла холодильник.

     — Слишком много народу бегает по этому дому, Ребекка, — доверительно сообщила она дочке. — Я к этому не привыкла.

     — Доктор Поллак?

     Шейла обернулась и увидела вернувшуюся Ингрид. На лице девушки расплывалась широкая загадочная улыбка.

     Что еще?

     — Да?

     Ингрид отступила в сторону и без особой необходимости объявила:

     — Ваши родители.

     За девушкой стояли Сьюзан и Теодор Поллак. Вместе. У Шейлы отвисла челюсть. Вместе они посещали только официальные приемы. Или дочь теперь перешла в ту же категорию?

     Шейла также никогда не видела их одетыми настолько небрежно. Она не могла вспомнить в своем детстве ни семейных пикников, ни поездок на пляж или в горы. В местах, знаменитых модными курортами, ее родители только работали.

     Но даже в неофициальной одежде в них чувствовался высший класс. Класс и что-то еще. Что-то изменилось, поняла Шейла. Она видела перемену в глазах матери.

     Они стали почти похожи на любых других родителей. Почти, но не совсем.

     Сьюзан Поллак прикрыла рот длинными изящными пальцами, и Шейле показалось, что в синих, как сапфиры, глазах матери блестят слезы.

     — О мой Боже, Тед, это правда. — Сьюзан посмотрела на мужа, чтобы убедиться, потрясен ли он так же, как она. — У нее ребенок.

     Не дожидаясь комментариев от мужчины, с которым прожила в браке почти тридцать пять лет, Сьюзан обняла одновременно Шейлу и ребенка.

     Это действительно слезы, поняла Шейла. Ее мать действительно плачет. Шейла не помнила, чтобы ее мать когда-либо плакала.

     Сьюзан сжала губы, подавляя рыдания.

     — Славно узнать, что я стала бабушкой, от автоответчика.

     Шейла позвонила родителям, как только вернулась из родильного отделения в палату. Откликнулся автоответчик. Она и не ожидала ничего другого.

     — Привет, мама.

     Шейла подставило лицо быстрому поцелую отца и удивилась, когда он еще и сжал ее плечо. Его глаза тоже, кажется, блестят? Разве уже начался сезон аллергии? Наверное. Ее родители никогда не реагировали на обстоятельства эмоционально. Они ко всему подходили логически.

     — Вы были в круизе, — напомнила Шейла матери.

     Что необычно само по себе. Ее родители никогда не отрывались от своих частных практик, если только не посещали какой-нибудь медицинский симпозиум, где оба или один из них были главными докладчиками.

     Что происходит?

     — Ты могла позвонить на корабль, Селеста знала номер круиза, — упрекнула Сьюзан, упомянув свою домработницу. Но все упреки были забыты, когда она взглянула на внучку.

     — О, малышка прекрасна! — Сьюзан перевела взгляд на мужа: — Разве она не красавица, Тед?

     Доктор Теодор Поллак, возмещавший проведенную в постоянных трудах молодость тем, что наслаждался преимуществами зрелости, широко улыбнулся.

     — Да, она прекрасна. Не так, как Шейла, конечно. — Он посмотрел на жену, как будто увидел ее в первый раз после многолетнего перерыва. — И у Шейлы твои глаза и губы. Правда, у этой малышки твое имя.

     Сьюзан улыбнулась и покраснела. Шейла могла бы поклясться, что покраснела.

     — Ребекка Сьюзан — чудесный выбор, дорогая.

     Шейла все таращила глаза на своих родителей. Как будто она попала в сумеречную зону между сном и бодрствованием. Или одна из ее фантазий вдруг обрела собственную жизнь. Ее детская фантазия, в которой родители вели себя не как деловитые профессионалы, а как нормальная любящая пара.

     — Мама, папа, что-то случилось? Вы ведете себя так... странно. — Шейла не смогла сформулировать это более мягко.

     Тед засмеялся, но ответила Сьюзан:

     — Ты хочешь сказать: «не надутые»?

     Шейла ни за что не стала бы оскорблять их, хотя именно это слово первым приходило в голову. Надутые. Чопорные. Замкнутые.

     — Я хочу сказать, что вы изменились. Я ожидала открытку и сберегательную облигацию, а не визит.

     — Сберегательную облигацию... — Эти два слова явно освежили память Сьюзан, и она взглянула на мужа: — Ты не забыл купить ее?

     Шейла протянула руку прежде, чем отец успел ответить.

     — Это не намек, а наблюдение. — Она сделала шаг назад, чтобы лучше рассмотреть родителей. — Так что же с вами обоими произошло?

     Они переглянулись, и отец, к безмерному удивлению и удовольствию Шейлы, обнял мать за плечи.

     — Мне кажется, что через тридцать пять лет брака мы наконец нашли друг друга.

     —Дом был большой, но не настолько, — заметила Шейла. Здесь что-то еще.

     Сьюзан удобно устроилась в объятиях мужа.

     — Дом — нет, но наша работа... Ты это знаешь лучше других.

     Да, работа всегда стояла у них на первом месте. Отец находился в странах «третьего мира» по полгода, оперируя детей, которые иначе остались бы искалеченными или парализованными. Мать каждую неделю принимала больных в бесплатной клинике в старой части города. Долгие часы они отдавали своим частным практикам. Все это, безусловно, проело большую дыру в ткани их совместной жизни. Но Шейла приспособилась, смирилась. Изменить что-то было невозможно. Тигры полосатые, солнце встает на востоке, а ее родители одержимы своей работой.

     Что же изменилось теперь?

     — Итак? Что же случилось?

     Сьюзан взглянула на мужа, предоставляя объяснения ему. Для нее это было слишком болезненно.

     Тед заговорил не сразу. Это был самый плохой период в его жизни. К счастью, благополучно завершившийся. Но могло кончиться иначе. Уж он-то понимал это лучше других.

     — Мы думали, что у твоей матери рак груди.

     Шейла впервые услышала об этом и широко раскрыла глаза.

     — Мама!

     Сьюзан подняла руку, останавливая поток надвигавшихся слов и вопросов.

     — Мы тебе не сказали, Шейла, потому что не хотели тревожить. Опухоль оказалась доброкачественной. Чего нельзя было сказать о нашем браке, как мы поняли.

     Сьюзан посмотрела на мужа явно с любовью.

     — Мы оба вдруг столкнулись с совершенно непривычной гранью жизни, — продолжал отец. — Пришел момент критически все оценить, выделить самое важное.