С крытого тюремного двора послышался скрежет железных ободьев о гранитные камни, которыми был вымощен двор. Почти сразу же в воротах тюрьмы показалась арестантская повозка. У заднего борта ее, тесно сбившись в кучку и прижавшись друг к другу, стояли пять женщин. Все они были закованы в кандалы. За повозкой бодро вышагивал Уильям Даунтон. Он широко улыбался в предвкушении того момента, когда передаст свои полномочия палачу.

В толпе зрителей раздались шум и веселые выкрики, придавшие действию вид гнусного фарса. В этом взрыве всеобщего веселья дети затеяли свои обычные игры, а взрослые бодро похлопывали друг друга по плечам и спинам. Как и большинство дней, когда совершались публичные казни, этот день обещал стать днем веселья и пирушек. Рональд, так же как члены семей и друзья других осужденных, испытывал в этот момент совершенно противоположные чувства.

Предупрежденный преподобным Матером, Рональд не удивился и ни на что не понадеялся, не увидев в первой пятерке осужденных Элизабет. Священник сказал ему, что Элизабет будет казнена последней, после того как толпа насытится кровью первых пяти жертв. Это делалось для того, чтобы ослабить то воздействие, которое могло оказать на толпу лицезрение той, имя которой было окружено всякими слухами и связано с некой таинственной уликой.

Когда повозка поравнялась с Рональдом, он поднял глаза и всмотрелся в лица осужденных. Они были безучастны и казались сломленными жестоким обращением и ожидавшей их участью. Он узнал только двух — Ребекку Нерс и Сару Гуд. Обе — жительницы Салема. Другие осужденные были родом из близлежащих городков. Глядя на Ребекку Нерс и зная о ее благочестивости, Рональд вспомнил суровое предупреждение преподобного Матера о том, что дело о колдовстве в Салеме вот-вот может выйти из-под контроля.

Повозка достигла Эссекс-стрит и повернула на запад. Толпа двинулась следом. Единственным верховым в этой толпе был преподобный Коттон Матер, который, казалось, еще больше возвышался над толпой, так как привстал на стременах.

Прошло почти полчаса, прежде чем Рональд вновь услышал скрежет металла по брусчатке тюремного двора. Через мгновение в воротах появилась вторая повозка. В задней части ее, склонив голову, сидела Элизабет. Из-за тяжести цепей, которыми были скованы ее руки и ноги, она не могла встать. Когда повозка проезжала мимо Рональда, Элизабет не подняла глаз, чтобы посмотреть на мужа, а он не окликнул ее, да и что они могли сказать друг другу. Все уже было сказано.

Рональд шел вслед за повозкой, все происходящее казалось ему кошмарным сновидением. Он чувствовал, что раздваивается. А нужно ли ему присутствовать здесь? Ему хотелось бежать, спрятаться от мира, но в то же время он чувствовал, что должен остаться с Элизабет до конца.

Пересекши городской мост у западной окраины городка Салем, повозка свернула с главной дороги и начала подниматься на Висельный холм. Петлявшая среди зарослей терновника дорога, добравшись до вершины, заканчивалась неприветливой каменистой площадкой, по окружности которой росло несколько дубов и акаций. Повозку, в которой везли Элизабет, поставили рядом с другой, уже пустой.

Вытерев пот со лба, Рональд обогнул повозки и вышел на площадку. Горожане шумной толпой окружили один из высоких раскидистых дубов. Над толпой возвышался сидящий верхом на коне Коттон Матер. Осужденные стояли у подножия дерева. Палач в глухом черном капюшоне, доставленный накануне из Бостона, перекидывал через толстый сук веревку. Один конец ее он привязал к древесному стволу, другой же, выполненный в виде скользящей петли, надел на шею Сары Гуд, которая, с трудом сохраняя равновесие, стояла на верхней перекладине лестницы, прислоненной к дубу.

Рональд разглядел, как к осужденной приблизился преподобный Нойс, священник Салемской городской церкви. В руке он сжимал Библию.

— Покайся, ведьма! — закричал преподобный.

— Я не больше ведьма, чем ты колдун! — крикнула в ответ осужденная. Она начала поносить священника, но Рональд не мог разобрать слов, так как в толпе поднялся ропот, люди стали кричать палачу, чтобы он делал свое дело. Тот послушно столкнул Сару Гуд с лестницы.

Пока Сара Гуд билась в конвульсиях, отчаянно пытаясь освободиться от петли, перехлестнувшей ее горло, толпа громко скандировала: «Умри, ведьма!» Лицо несчастной побагровело и начало чугунно чернеть. Когда Сара перестала двигаться, палач проделал то же с остальными осужденными.

С каждой последующей жертвой возбуждение толпы все больше и больше иссякало. Когда пятая женщина повисла в петле, а казненных до этого уже срезали с веревок, толпа утратила интерес к экзекуции. Хотя некоторые зеваки протиснулись к братской могиле, куда сваливали тела казненных, большинство направились в город, где веселье должно было продолжиться.

Как раз в этот момент Элизабет передали в руки палача. Ему пришлось помочь ей взойти на лестницу. Сама она была не в состоянии сделать это из-за тяжелых цепей.

Рональд судорожно сглотнул. Ноги его подкашивались, ему хотелось кричать от подступившей к горлу ярости, молить о пощаде. Но он не сдвинулся с места. Тело и душа не повиновались ему более.

Увидев Рональда, преподобный Матер подъехал к нему.

— Такова воля Божья, — проговорил он, стараясь успокоить коня, которому передалось смятение Рональда.

Тот не отрывал глаз от Элизабет. Он рванулся вперед, желая убить палача.

— Помните, что совершила Элизабет, помните, что она сделала! — гремел преподобный Матер. — Вам надлежит благодарить Господа за то, что смертью вашей жены он спас наш Сион. Помните, что вы видели свидетельство своими собственными глазами.

Не помня себя, Рональд кивнул, тщетно стараясь сдержать слезы. Да, он видел это злосчастное свидетельство. Ясно, что это дело рук дьявола.

— Но за что? — внезапно громко воскликнул Рональд. — За что, Элизабет?

На короткое мгновение их взгляды встретились. Губы ее разжались, словно она собиралась что-то сказать, но она не успела произнести ни звука — палач столкнул ее с лестницы. На этот раз он не так закрепил веревку, как в предыдущих случаях. С шеи Элизабет она свободной петлей свисала вниз. Сорвавшись с лестницы, Элизабет пролетела несколько футов, пока натянувшаяся веревка не остановила ее падение последним смертельным рывком. Смерть была милостива к Элизабет, она умерла мгновенно. Не было конвульсий, лицо ее не почернело и не исказилось от мук.

Закрыв лицо руками, Рональд зарыдал.

Вторник, 12 июля 1994 года

Выходя через турникет станции метро «Гарвард-сквер» в Кембридже, Кимберли Стюарт взглянула на часы. До семи оставалось всего несколько минут. Сообразив, что успеет вовремя, а если и опоздает, то очень ненамного, она все же решила поспешить. Протолкавшись сквозь толпу, клубившуюся около газетного киоска посередине площади, она почти бегом преодолела несколько десятков метров по Массачусетс-авеню и свернула на Холиок-стрит.

Переводя дух, Кимберли несколько минут постояла перед клубом «Заварной пудинг», разглядывая здание, в котором он располагался. Об этом привилегированном гарвардском клубе она знала только то, что здесь ежегодно вручались премии актерам и актрисам. Дом сложен из красного кирпича, оконные проемы окаймлены белой кладкой, как в большинстве зданий Гарварда. Внутри она ни разу не была, хотя тут находился общедоступный ресторан под названием «Верхом на пудинге». Что ж, теперь она побывает здесь.

Немного отдышавшись, Ким открыла дверь, вошла и увидела несколько внушительных лестничных маршей. Пока искала распорядителя, снова успела запыхаться. Надо привести себя в порядок, решила она и спросила у женщины-распорядительницы, где находится дамская комната.

Пока Ким боролась со своими черными, цвета воронова крыла, волосами, которые не желали ей подчиняться, она уговаривала себя, что нет абсолютно никаких причин нервничать. В конце концов, Стентон Льюис — ее близкий родственник, можно сказать, член семьи. Проблема заключалась в том, что раньше он никогда не звонил ей в последний момент и не говорил, что ей просто необходимо быть сегодня на обеде и что это — ее присутствие — не терпит никакого отлагательства.