Другие профессора называли Эдварда ненасытным обжорой и сущим наказанием. У него не только было больше всего студентов-дипломников, он еще и настоял на введении летнего курса лекций по основам химии для старшекурсников. Он стал единственным профессором, который решился на чтение лекций в летнее время. Он сам объяснял это тем, что молодым перспективным мозгам нужна пища для ума, и чем раньше, тем лучше.

Вернувшись с очередной лекции, Эдвард прошел в свои владения через боковую дверь лаборатории. Это выглядело так, словно служитель зоопарка вошел в клетку к своим питомцам с кормом. Его тотчас же окружила плотная толпа дипломников. Каждый из них работал над какой-либо частной проблемой, все же вместе они трудились ради достижения основной цели Эдварда: выяснения механизмов краткосрочной и долговременной памяти. У каждого была проблема или вопрос, с которыми они и спешили обратиться. Отвечая в ритме стаккато на все вопросы, Эдвард сразу же отсылал студентов на рабочие места.

Ответив на последний вопрос, Эдвард направился к своему столу. У него не было кабинета, он считал это прихотью и неоправданной тратой дефицитной площади. Ему достаточно было угла, в котором стояли рабочий стол, пара стульев, компьютер и несколько полок с папками. Там его уже ждала Элеонор Янгмен, молодой доктор наук, работавшая с Эдвардом последние четыре года.

— К вам посетитель, — сказала она. — Он ожидает вас в комнате секретаря отдела.

Эдвард бросил на стол папку с лекционным материалом и, сняв твидовый пиджак, надел белый халат.

— У меня нет времени на посетителей, — раздраженно бросил он.

— Боюсь, что на этого посетителя вам придется его найти, — возразила Элеонор.

Эдвард метнул на свою помощницу выразительный взгляд. На ее лице появилась улыбка — предвестница взрыва веселого смеха. Это была уверенная в себе яркая блондинка из Окснарда, что в благословенной Калифорнии. Глядя на нее, можно было подумать, что она в жизни не интересуется ничем, кроме виндсерфинга. На самом же деле она в нежном двадцатитрехлетнем возрасте получила в университете Беркли степень доктора биохимии. Эдвард считал ее неоценимой сотрудницей не только из-за ее ума, но и из-за преданности делу. Она боготворила Эдварда и убеждала его в том, что только ему по плечу совершить прорыв в понимании механизма действия нейротрансмиттеров и их роли в формировании эмоций и памяти.

— Господи, кто этот посетитель? — спросил Эдвард.

— Стентон Льюис, — ответила Элеонор. — Он каждый раз, когда приходит, начинает превозносить меня до небес. На этот раз предложил мне основать новый химический журнал под названием «Химические соединения». В каждом номере на обложке должна быть помещена структурная модель «молекулы месяца». Я никогда не могу понять, шутит он или говорит серьезно.

— Он шутит, — заверил Эдвард. — Это он так флиртует с вами.

Эдвард быстро просмотрел почту. Ничего сногсшибательного.

— В лаборатории все в порядке? — спросил он.

— Боюсь, что нет, — ответила она. — Забарахлила новая система для капиллярного электрофореза, которую мы использовали для мицеллярной электрокинетической хроматографии. Вызвать техников из ремонтного отдела?

— Сначала я сам взгляну, — распорядился он. — Пришлите туда Стентона. Я совмещу два дела.

Эдвард прицепил на лацкан халата радиационный дозиметр и направился в отдел хроматографии. Усевшись перед аппаратом, он включил управляющий его работой компьютер. Прибор действительно не работал. Во всяком случае, команды, заложенные в меню, почему-то не исполнялись.

Поглощенный этим занятием, Эдвард не заметил, как появился Стентон. Чтобы привлечь к себе внимание друга, Стентону пришлось хлопнуть того по плечу.

— Привет, старина! — воскликнул Стентон. — Я приготовил тебе совершенно замечательный сюрприз.

Он протянул Эдварду блестящую брошюру в гладкой пластиковой обложке.

— Что это? — спросил Эдвард, беря в руки буклет.

— Это то, чего ты так давно ждешь, — проспект фирмы «Дженетрикс», — ответил Стентон.

— Ты слишком много на себя берешь. — Эдвард выдавил из себя улыбку и покачал головой.

Отложив в сторону проспект, Эдвард вновь занялся компьютером хроматографа.

— Как протекает роман с медицинской сестрой Ким? — спросил Стентон.

Эдвард резко крутанулся на вертящемся стуле.

— Это не слишком уместный вопрос.

— Бог ты мой, — широко улыбнулся Стентон, — какие мы чувствительные. Видно, вы хорошо поладили, иначе ты бы так не реагировал.

— Мне кажется, ты спешишь с выводами. — Эдвард начал заикаться.

— Перестань манерничать! — отрезал Стентон. — Я слишком хорошо тебя знаю. Каким ты был, таким и остался. Ты совершенно не изменился со студенческих лет. Во всем, что касается науки и лаборатории, ты Наполеон. Но как только дело касается женщин, становишься раскисшей лапшой. Я этого не понимаю. Но как бы то ни было, давай объяснимся. Вы поладили?

— Ким прекрасная девушка, — ответил Эдвард. — В прошлую пятницу мы с ней пообедали.

— Отлично, — весело заключил Стентон, — для тебя это так же прекрасно, как для другого — переспать с девушкой.

— Перестань говорить пошлости.

— И в самом деле. — Стентон продолжал от души веселиться. — Идея заключалась в том, чтобы привязать тебя ко мне, и кажется, мне это удалось. В качестве отступного ты должен будешь прочитать проспект.

Стентон взял брошюру, с которой Эдвард столь непочтительно обошелся, и снова вручил ее другу.

Эдвард застонал. Он понял, что попал в ловушку.

— Ладно, — сдался он. — Я прочитаю эту чертову книжицу.

— Вот и хорошо, — обрадовался Стентон. — Тебе все равно придется хоть немного знать о компании, потому что я хочу предложить тебе семьдесят пять тысяч долларов в год и пакет акций за то, что ты согласишься войти в научно-консультативный совет.

— У меня нет времени посещать всякие дурацкие заседания, — заупрямился Эдвард.

— А кто просит тебя посещать заседания? — обиделся Стентон. — Я хочу только, чтобы твое имя было среди имен членов совета.

— Но зачем тебе это нужно? — Эдвард начинал злиться. — Молекулярная биология и биотехнологии вне пределов моей компетенции.

— Господи Иисусе! — Настала очередь Стентона стонать. — Ну, как можно быть таким наивным? Ты знаменитость. Не имеет никакого значения, что ты ни черта не понимаешь в молекулярной биологии. Дело только в твоем имени.

— Я бы не сказал, что ни черта не понимаю в молекулярной биологии. — Эдвард был несколько уязвлен, в тоне его проскользнули нотки раздражения.

— Не обижайся на меня, — произнес Стентон примирительно. Он показал пальцем на прибор, с которым возился Эдвард. — А это что еще за чертовщина? — поинтересовался он.

— Это система для капиллярного электрофореза, — ответил Эдвард.

— И что она делает?

— Это новая технология разделения веществ, — ответил Эдвард. — Она служит для разделения и идентификации химических соединений.

Стентон ощупал пальцами литой пластмассовый корпус прибора.

— А что в нем нового?

— Сам принцип, в общем-то, не нов, — начал объяснять Эдвард. — Прибор предназначен для старого доброго электрофореза, но малый диаметр капилляров делает ненужной систему отвода тепла, так как тепло прекрасно рассеивается и так.

Стентон шутливо поднял руки вверх в знак капитуляции.

— Достаточно. Я сдаюсь. Ты подавляешь меня своей эрудицией. Скажи мне только, эта штука работает?

— Прекрасно работает. — Эдвард посмотрел на прибор. — По крайней мере, обычно он прекрасно работает. Но сейчас барахлит.

— Его заклинило? — спросил Стентон.

Эдвард бросил на приятеля уничтожающий взгляд.

— Я просто стараюсь быть полезным, — отшутился Стентон.

Эдвард поднял крышку аппарата и посмотрел на карусель. Одна из пробирок для проб сместилась со своего места и препятствовала нормальному вращению карусели.

— Какой приятный сюрприз, — рассмеялся он. — Правильный диагноз — основа адекватного лечения и верного подбора лекарств. — Он поправил пробирку. Карусель немедленно продвинулась вперед на одну ячейку. Эдвард закрыл крышку.