– О ноже для разрезания бумаг.

– О каком ноже?

– Здесь, на столе, у мистера Брауна всегда лежал нож. Он вскрывал им конверты и пакеты, когда приходила почта.

– И как он выглядел, этот нож?

– Такой маленький и очень острый. Ручка отделана бриллиантами. Я думаю, старинной венецианской или флорентийской работы – что-то итальянское, словом. Может, он лежит в ящике стола?

– Его там нет, мисс Норрис. Спасибо вам большое, вы очень нам помогли.

– Велье! – сказал инспектор, когда девушка вышла, – спросите-ка миссис Браун, не вспомнит ли она что-нибудь об этом ножике для бумаг. Я имею в виду, не видела ли она его сегодня днем, когда тут все были в сборе. А потом позвоните в управление. Пусть объявят общий розыск мисс Никки Портер.

– Папа! – Эллери, глядевший в окно, повернулся к инспектору, едва сержант вышел.

– Посмотри-ка!

Инспектор подошел к окну и встал рядом с сыном. Метрах в двухстах от дома, у самой опушки леса, старый Амос усердна копал глубокую яму. Он уже был виден из нее только по пояс, но энергично продолжал свое занятие.

– Что там делает этот субъект? – удивленно спросил инспектор.

– Пойдем поглядим, – предложил Эллери.

– Давай сходим.

– Привет! Как вас зовут? – спросил инспектор, когда они остановились рядом с ямой.

Старик в лохмотьях даже не удостоил их взглядом. Одна лопата за другой вылетали из ямы, и куча земли рядом с ней постепенно росла. С плеча старика, громко захлопав крыльями, взлетел ворон, сел на клен по соседству и закаркал.

– Амос, – ответил, наконец, старик.

– Вы здесь работаете? – продолжал расспросы инспектор.

– Без труда не вытянешь и рыбки из пруда, – пробормотал Амос, не прекращая своего занятия.

– Карр, карр, – раздалось у них над головами.

– Это что, ваша живность?

– Джозеф – мой друг, мой единственный друг. Джозефом его звать.

Ком земли упал на ботинок Эллери. Из глины блеснуло что-то желтое. Он нагнулся и поднял осколок фарфоровой вазы.

– Вам известно, что мистер Браун мертв? – спросил инспектор.

– Все приходит и уходит, приходит и уходит, – монотонно пробубнил Амос.

Эллери отбросил осколок к стволу клена.

– Зачем вам, собственно, такая глубокая яма? – спросил он.

– Это будет могила.

– Для кого же?

– Земля – моя мать.

Инспектор Квин подал Эллери знак возвращаться.

На обратном пути он сказал:

– Старик немного не в себе, но я думаю, что не настолько сумасшедший, как представляется. Надо будет поглядывать за ним.

Эллери обернулся. Ворон слетел с дерева и взял фарфоровый осколок в клюв.

Сержант Велье уже спешил им навстречу.

– Она говорит, что нож для бумаг сегодня еще днем лежал на письменном столе, – взволнованно сообщил он. – Я думаю, его укокошила эта девчонка.

– Миссис Браун уверена в этом?

– Совершенно уверена. Сказала, что мистер Браун все время вертел его в руках.

– Вы распорядились, чтобы увезли труп?

– Да, инспектор. Приехали санитары, я отдал им разрешение на перевозку с подписью и сказал, что теперь они могут его забирать.

Легкие на помине, из дома вышли двое мужчин с носилками, покрытыми простыней, и погрузили их в санитарную машину.

– Это чтобы старина Праути не расслаблялся без работы, – ухмыльнулся Велье.

– Вот что, сын мой, – сказал инспектор Квин, когда машина уехала. – Сейчас мы с Велье опять поедем в управление. К ужину я дома не буду. Сообщи Анни, ладно?

– Ты, значит, сейчас примешься за розыск мисс Портер? – осведомился Эллери Квин.

– Верно. До завтрашнего утра мы должны ее найти. Велье открыл инспектору дверцу, а затем сам втиснулся за руль. Его нога сорок шестой размера надавила на стартер.

– У вас же так здорово получалось находить мисс Портер, – ухмыльнулся он. – Что бы вам не попытаться еще разок?

– Хватит меня подначивать, – сокрушенно сказал Эллери. – Я сам знаю, какого дурака свалял.

– Во всяком случае, больше не хватай не тех девиц, – засмеялся инспектор. – Еще какая-нибудь из них вдруг да окажется замужем. И с ревнивым мужем!

Эллери предпочел ничего не отвечать. Нахмурившись, он сел в свою машину.

Нет, он просто дурак. Каждый, мало-мальски здравомыслящий человек поймет, что убить Брауна могла только Никки. Все указывает на нее. Из комнаты Брауна не было никакого другого выхода – никакой потайной двери – только та, которая выходила в коридор из его кабинета и была на запоре. Это так. Но он видел глаза Никки – темные, полные страха. Это были глаза невинного человека. Черт побери еще раз! Из-за этих глаз он и оказался в дураках. Вот и увяз сейчас по самые уши и вынужден доказывать, что чудеса тоже случаются. Все проще пареной репы. Осталось всего лишь выяснить, кто убил Джона Брауна, и как именно он его убил. В этом-то «как» и есть главная загвоздка. Да еще время поджимает. Когда отец увидит Никки у них в квартире…

– Мистер Эллери Квин, – сказал он громко, трогаясь с места. – Вы совершенный оболтус. Вас, как видно, в детстве купали в чересчур горячей воде.

– Карр! Карр! – донеслось до Эллери и ему показалось, что это непотребный ворон глумится над ним. – Карр!

В самом начале пятого Никки позвонила в дверь квартиры Квинов на Западной 87-й улице. Седовласая бдительная Анни – повариха, горничная и экономка в одном лице – открыла ей и подвергла ее внимательному осмотру.

– Мистер Квин сказал, чтобы я подождала его здесь, – известила Никки. Анни кашлянула.

– Полагаю, вы имеете в виду мистера Эллери Квина?

И поглядела на девушку проницательнее.

– Да.

Никки покраснела и протянула ей визитку Эллери.

– Входите, – сказала Анни, смиряясь. – Мистер Эллери пишет тут – «подождать в моем кабинете».

Анни выпятила губу и принялась запирать за Никки дверь.

Никки огляделась. Сразу напротив входной двери была большая гостиная. Обставлена достаточно уютно, однако в ней царила такая чистота, что это просто угнетало и действовало на нервы. Было видно, что каждой из вещей отведено строго определенное место. Пепельницы стояли как новенькие. Было бы просто непростительной дерзостью осквернить их своим окурком. На полированном письменном столе, где сверкала начищенная старомодная лампа, не было ни единой пылинки. Ковер коричнево-розовых тонов можно было хоть сейчас фотографировать для рекламы лучших в мире пылесосов. Прямо против кушетки, подушки на которой были заботливо выхлопаны и взбиты Анни, находилась дверь в спальню инспектора Квина. Рядом с кушеткой – раздвижная дверь в столовую. За ней располагались кладовая и кухня, как Никки определила по урчанию холодильника. Проходя мимо, она успела мельком заметить ряды начищенных до блеска алюминиевых кастрюль и сковородок.

Кабинет Эллери Квина находился в самом конце коридора. Никки открыла дверь – и обомлела.

В кабинете стоял просто немыслимый беспорядок. Все было прокурено насквозь. Стол у окна завален рукописями, журналами, газетами, карандашами, старательными резинками и курительными трубками. Картину дополняли несколько пепельниц, полных окурков, галстук, домашняя туфля, три колокольчика и одно большое ботало из тех, что в Индии вешают на слонов, три пробки от бутылок, водруженных друг на друга наподобие Пизанской башни, а также пишущая машинка, составляющая центр композиции. При виде этого кавардака Анни оскорбилась до глубины души.

– Мистер Эллери не велит ни до чего дотрагиваться в своем кабинете, – пояснила она, наморщив нос и открывая окно. – Попробуем, конечно, немного проветрить, но едва ли это поможет. Тут надо убирать капитально.

Она сердито посмотрела на переполненные пепельницы.

– Даже окурки не разрешает выбрасывать. Когда пепельницы у него наполняются, он опорожняет их вон в ту вазу на полу.

Она указала на голубую фарфоровую вазу, из которой торчали две трости, карниз для шторы и кусок свинцовой трубы (все эти вещи напоминали хозяину о давно раскрытом убийстве). Пока Никки озиралась, Анни поспешила закрыть дверь в спальню, всем своим видом показывая, что пришельцам женского пола непозволительно проникать взором в эту святая святых. Затем сняла с полки книгу и протянула ее Никки.