Через неделю я, до сих пор умевшая более-менее сносно готовить три блюда: овощной салат, салат «оливье» и жареную курицу, — сделала большой рывок в кулинарном образовании. Теперь мне не составляло труда определить, сколько ванилина и кокосовой стружки добавить в начинку для трубочек, сколько раз обмять тесто, прежде чем начать лепить из него беляши, и на какую мощность включить древнюю духовку, чтобы она нагрелась до нужной температуры. Я добросовестно готовила картофельный отвар для ватрушек, формировала плюшки и уголки, выдавливала из кондитерского шприца густой белковый крем. Иногда мне казалось, что и хореографическое училище, и зачисление в труппу театра — просто сон, а на самом деле мне предстоит выпускной экзамен в кулинарном техникуме. Но что поделать? На рынке была конкуренция, и Жанна Викторовна держалась исключительно за счет качества и ассортимента выпечки.

День мой начинался всегда одинаково. В шесть звенел будильник. Я вскакивала со своего импровизированного ложа на полу, убирала одеяло с подушкой в шифоньер и шла на кухню. Там становилась к подоконнику, стараясь не гнуться и держать корпус ровно, и, насколько позволяло пространство, делала балетный «станок». Примерно через полчаса в ситцевой ночной сорочке, отделанной шитьем, выползала хозяйка. Традиционно выпивала стакан отстоявшейся за ночь кипяченой воды и ворчливо напоминала:

— Ногами-то, ногами не шибко махай. Всю посуду мне переколотишь.

Я с улыбкой кивала и в спешном темпе заканчивала разминку. Появление Жанны Викторовны означало, что пора начинать стряпню.

А вообще она мне по-своему сочувствовала и частенько говорила:

— Да уж, не на кухне в семь метров тебе надо заниматься, а в зале с зеркалами и люстрами. Чтобы паркет кругом и простор, хоть на лошади катайся.

— Хотелось бы, конечно, — отвечала я, скатывая шарики для беляшей, — но, сами понимаете, не до жиру…

Потом я отправлялась на оптовый рынок за пивом и газированной водой, дома набивала тележку выпечкой и напитками и катила ее в Черкизовские торговые ряды.

Как в любом коллективе, новости там распространялись быстро. И очень скоро все узнали, что Жанна Викторовна приютила у себя бездомную балерину.

— Эй, балерина! — кричали мне с торговых мест. — Дай-ка пару булочек с курагой и плюшку с посыпкой! — А потом весело комментировали: — Сама-то какая худая! Видать, стряпню свою не ест, отравиться боится.

У меня потихоньку появлялись свои знакомые: дядя Миша, продающий кожаные сумки и ремни, тетя Эля, торгующая турецкими блузками, Айгуль, стоящая за лотком с поддельной макс-факторовской косметикой. Они же, по совместительству, были моей агентурой в поиске таинственного ДК.

Рынок был оптовый. Поэтому здесь торговали и люди, живущие поблизости, и залетные птицы — из Бибирева, из Царицына, из далеких подмосковных Химок. Вот к ним-то я приставала со стандартным вопросом: «Есть ли в вашем районе Дом культуры, где репетирует профессиональная балетная труппа?» Дядя Миша, тетя Эля и Айгуль озадачивали этой же проблемой своих родственников и знакомых.

Надо мной посмеивались:

— Что, балерина, из театра выгнали — в художественную самодеятельность собралась? — Но в положение входили и забегали после рынка в соседние дворцы и клубы (или просто говорили, будто забегали?), чтобы назавтра ответить: — Нет, ничего такого там никогда и не было.

Параллельно я сама занималась детальным прочесыванием Москвы: улица за улицей, квартал за кварталом. Карта, купленная в то злосчастное утро, лежала на самом верху в моей сумке. И на каждый день у меня имелся конкретный план: поездить по району, отмеченному на схеме буквой А1, или В6, или К12, ну и так далее…

Вечером я сдавала Жанне Викторовне пустую тележку и деньги, брала жетоны на метро и отправлялась в путь. Большинство попадавшихся мне ДК работали лишь наполовину: пара детских музыкальных кружков, курсы кройки и шитья, иногда — какое-нибудь малышовское танцевальное объединение. Остальная площадь сдавалась в аренду юридическим консультациям, частным нотариусам и мелким фирмам, занимающимся самой разнообразной деятельностью.

Один раз мне даже показалось, что я напала на след. Старенькая бабушка-вахтерша в ответ на мой вопрос утвердительно затрясла седой головой:

— Есть у нас балет. Взрослые занимаются — не детки. И танцуют-то так хорошо! По-моему, даже по заграницам ездят.

И я просидела полтора часа в пустом холле, чтобы увидеть в конце концов репетицию бальных танцев: девушек на высоких каблуках в пышных, нарядных платьях и статных юношей в свободных белых блузах и классических смокингах…

В тот вечер я вернулась домой после очередной неудачной вылазки и сразу заметила, что Жанна Викторовна смотрит на меня со значением и вообще являет собой сплошную загадочность. Она даже не стала пересказывать мне очередную серию «Антонеллы», что обычно делала регулярно. Просто дежурно осведомилась, как поездка, и кивком поманила меня в комнату.

В детстве меня вот так же заманивали в гостиную, когда приезжал какой-нибудь неожиданный и приятный гость. Бабушка в таких случаях обычно говорила: «Настенька, к нам такая птичка в форточку залетела, я ее и изловила». Но на этот раз в нашей с Жанной Викторовной спальне не было ничего необычного: ни гостей, ни птичек. Только мои документы, в беспорядке раскиданные по секретеру, нарушали идеальный порядок.

Сумочку я уронила, когда на бегу доставала из нее жетон. Такое уже случалось пару раз. Но раньше хозяйка просто сгребала бумаги в кучу и прикрывала их льняной салфеткой.

Теперь же она смотрела на меня, пряча в уголках губ довольную улыбку.

— Ну-ка, Насть, разберись-ка в своих вещах, а то разложила — ни пройти, ни проехать!

Скрытое торжество, пробивающееся в ее голосе, сбило меня с толку. Мимолетно подумалось: уж не обнаружила ли милая хозяюшка случайно затерявшиеся доллары? Но надеяться на это было бессмысленно. После кражи я перетрясла сумку десять раз, разве что не вывернула подкладкой наружу…

И все же перебирать документы я начала с повышенным вниманием. Паспорт, диплом, медицинская карта, блокнот с адресами и телефонами, картинка с рекламой магазина дубленок на одной стороне и схемой метро — на другой… Серый картонный прямоугольник, сиротливо валявшийся рядом с хрустальной конфетницей, попался мне на глаза последним. И еще прежде, чем вглядеться в отпечатанные на другой стороне буквы, прежде чем узнать изображенный на картинке балкон, я поняла, что это такое.

— Жанна Викторовна, это мне? — прошептали мои немеющие в счастливой надежде губы.

Та только важно кивнула, и глаза ее увлажнились слезами гордости и умиления. Я тут же завизжала, совершенно дико и непристойно, и кинулась к ней на шею с необузданными поцелуями. Меркантильная мысль — сколько может стоить билет в Большой театр — пока еще не успела прийти мне в голову. Но Жанна Викторовна и опередила ее появление, объяснив:

— В кассу театральную на метро заглянула. Думала, может, в Кремлевский дворец тебе билетик возьму — в награду за хорошую работу. А тут смотрю — надо же, Большой! И всего за пятьдесят тысяч!

Билет оказался в четвертый ярус. Наверное, в тот самый, что был изображен на картинке. Но мне было абсолютно безразлично, где сидеть. Главное, давали «Легенду о любви» со знаменитой Надеждой Грачевой.

Единственной проблемой оказалась проблема чисто женская: что надеть? Мой гардероб не только не изобиловал вечерними платьями, но и вообще был довольно скромным. В глубоком отчаянии я выкладывала на кровать простенькие блузки, длинные юбки, призванные скрывать синяки и ссадины, какие-то топики, жилетки. Ни одна из двух моих более-менее праздничных вещей не годилась. И в белых льняных брюках и в голубом шифоновом платье было холодно. Погода за последние два дня испортилась, да и дождь накрапывал почти постоянно.

В разгар моих мучений в комнату зашла Жанна Викторовна.

— Страдаешь? — она с усмешкой кивнула на ворох одежды. — Понимаю. Выглядеть, конечно, хочется… Вот мы, помню, по молодости в театр ходили, так и чулочки со швом надевали, и платьица на шнуровочках, и туфельки лаковые… Ну-ка, покажи, что тут у тебя есть…