— Скоро мы окажемся в Московии, — произнес всадник.

Обернувшись к своему спутнику, он едва заметно усмехнулся.

— В такие минуты мне вспоминаются слова Фирдоуси. «Несложно ехать по ровной дороге, просто жить, когда не надо делать выбора».

— «Но такое путешествие скучно, а такая жизнь не делает чести», — ответил его собеседник.

— В юности мне казалось, что поэт прав. Однако с каждым прожитым годом мне хочется, чтобы ухабы на моем пути встречались пореже… Думаешь, я старею?

— Ты становишься мудрее, Альберт.

И в самом деле. Волосы первого из всадников давно побелели, как снег на вершинах гор. Его лицо изрезали морщины. Но глаза оставались по-прежнему молодыми, словно возраст не был властен над этим человеком.

Спутник его казался гораздо моложе. Не юноша, полный надежд и иллюзий, быстро возгорающихся и столь же скоро угасающих, но мужчина, около тридцати лет, уверенный в себе и своих силах. И все же слово «зрелый» совсем не подходило к нему, ибо оно указывает на конец пути, на пик, который человек однажды достигает, после чего остается лишь печальный спуск к подножию жизни, в туман забвения и небытия.

Волшебным образом, всадник сочетал в себе опыт, который приходит только с годами, и открытость, готовность принимать новое и учиться с каждым днем — качества, что присущи нам в детстве, но постепенно, с возрастом, покидают большинство из нас.

Две такие черты очень редко встречаются друг с другом. Обычно одна из них уходит, когда мы обретаем вторую, словно уступая ей место. И счастлив тот, кто сумел обрести опыт, не потеряв при этом юношеской способности радоваться жизни.

В этом смысле, оба всадника были очень похожи. Их можно было бы принять за отца и сына, если бы не полная несхожесть лиц. Тонкие черты старшего, орлиный нос, гордо поднятый подбородок выдавали его аристократическое происхождение. Он мог быть потомком римских патрициев. Его спутника также отличала благородная внешность. Его черная, как смоль, кожа и глубокие бархатные глаза могли бы принадлежать мавританскому военачальнику.

Альберт вынул из-под камзола измятый кусок пергамента.

— Сколько мы дали тому писцу, чтобы он нарисовал нам карту?

— Шесть золотых монет.

— Мне кажется, мы переплатили.

Всадник придержал лошадь, внимательно осматривая дорогу.

— Давно пора быть развилке. Вот эта отметка, что она означает, Молот?

Мавр подъехал ближе и взглянул товарищу через плечо.

— Наверное, нам надо ехать около часа. Или это колодец. Или здесь надо сунуть голову в сугроб и посчитать до десяти. Я не знаю.

— Зря мы послушали этого писца, — заметил Альберт. — К тому же, мы знали, что он имперский шпион, и сразу же донесет на нас, как только мы выйдем из таверны.

Его лошадь неуверенно переступала ногами, словно нерешительность хозяина передалась ей.

— Не думаю, что он вообще когда-то бывал в Московии, — согласился Молот. — Но ведь нам все равно надо было сбыть с рук эти шесть монет.

— Да, императорский алхимик был бы очень рассержен… Но кто же знал, что он ставит волшебные руны на все свои деньги. Вот ведь скряга. Мне даже было жаль этого писца. Думаю, меченые монеты зазвенели у него в кармане как раз в тот момент, когда он писал на нас донос. Как думаешь, во что его превратили — в камень или в сухое бревно?

— Не знаю. Что до меня, то скоро я превращусь в сосульку.

Молот соскочил с коня и несколько раз прошелся взад и вперед, пытаясь согреться.

— Я и забыл, что ты не привык к холоду, — кивнул Альберт. — Все этот проклятый снег. Если бы не он, уверен, мы смогли бы здесь что-то найти.

Он снова сверился с картой.

— Разве что кости тех, кто заблудился здесь до нас, — отозвался Молот, потирая руки. — Знаешь, о чем я думаю?

— Нет, — решительно возразил его собеседник.

Мавр запустил руку под камзол, и вынул маленькую серебряную монету.

— У нас остались только две такие, — предупредил Альберт. — Никто не знает, когда они нам понадобятся. Сейчас мы вполне справимся и сами. Подумаешь, заблудились среди сугробов.

— Посмотри на небо, — возразил Молот. — Солнце скоро достигнет зенита. Мы и так почти опоздали. Если не передадим скипетр сейчас — значит, проделали весь путь напрасно.

Старший из всадников неодобрительно покачал головой. Однако он понимал, что собеседник прав, поэтому ничего говорить не стал. Мавр еще раз взглянул на своего товарища, убедился, что тот не собирается возражать, и бросил монету оземь.

Маленький серебряный кружок упал в снег и утонул в нем.

— А что, если не сработает? — обеспокоено спросил Молот. — Разве не должна зазвенеть?

— Было бы странно, если бы это произошло, — хмыкнул Альберт. — Но не станем же мы разгребать снег, чтобы добраться до твердой земли. Ты бросил монету, это главное. А какие звуки она при этом издала — дело десятое.

И добавил, словно бы про себя, но так, чтобы собеседник все же услышал:

— А коли не выйдет, поднимем. Сбережем монету.

Мавр не обратил внимания на его слова. Нервно сжимая руки и поглядывая на небо, он ждал. Прошло не меньше минуты, прежде чем снег начал шевелиться.

— Давай же, лентяй несчастный, — бормотал Молот.

Сугроб поднялся, словно бы вырос вдвое, и осыпался крупными кусками снега, открывая взору толстого недовольного гнома.

— Совсем с ума сошли, глупые людишки, — проворчал он. — Вы бы еще на дно морское монету закинули. Или в вулкан, что ли.

Человечек прищурился, прикрывая глаза ладонью.

— Снег-то яркий какой, — сообщил он, словно это было для кого-то новостью. — Ну, чего надо? Говорите скорей, холодно мне.

Гном откровенно врал, поскольку не боялся ни жары, ни мороза.

— Нам бы… — начал мавр.

— И выбирайте с умом, — прикрикнул на него человечек. — Помните, на одну монету одно желание. Ни больше, ни меньше. Так чего надо? Говори уж, чего застрял.

— Мы хотим…

— А то бывает тут… — продолжил гнусавить гном, словно и не слышал собеседника. — Нажелают себе пирогов да пряников, а потом нате, вынь да положь, верни все обратно. Нет, милые мои, коли передумаете — вторую монету готовьте.

— Замолчи, пустомеля, — негромко произнес Альфред.

Наклонившись к луке седла, он испытующе посмотрел на гнома. Тот надулся, и уже совсем было собрался возразить, но в последний момент все ж таки передумал, и лишь обиженно отвернулся.

— Бухарский мудрец передал нам скипетр, — продолжал всадник. — И попросил передать его местному водяному. Сделать это надо до полудня. Времени мало осталось, так что поспеши.

— Все да в последнюю минуту, — возмутился гном. — Вы бы еще дольше прождали. Раньше не могли меня вызвать? А если бы я спал? Или в зубах ковырялся? А ведь за зубами следить — дело архиважное, батенька. Архиважное.

Он потоптался на месте, отряхивая снег с тяжелых ботинок.

— Скипетр давайте, — распорядился человечек. — Сейчас в лучшем виде водянистому вашему отправим. Пусть только не взыщет, если по голове угожу… Сами с ним тогда разбирайтесь.

Гном протянул руку, но Альфред покачал головой.

— Мы должны передать лично, — возразил он. — Бухарский мудрец особо на этом настаивал.

— Ишь ты, благородные герои нашлись. Мир, стало быть, перевернется и на уши станет, если вы клятву священную не выполните. Сколько собрались с водянкиного за скипетр содрать? Небось кругленькую сумму.

— А это не твоего ума дело, приятель, — сказал мавр. — Отправь нас во дворец водяного — да смотри, не утопи по дороге.

— Ну, — гном поплевал на ладони. — Ввиду срочности поручения, извольте еще одну монету кинуть. Иначе не выйдет.

— Не зарывайся, дружок, — предупредил Альберт. — Законы простые, и ты сам только что их назвал. Одно желание — одна монета. Так что поторопись.

— Ладно, — не стал спорить гном. — Попытка не пытка. Иногда все ж срабатывает.

Он еще раз поплевал на руки, потом воздел их ввысь и утробным голосом начал произносить заклинания.