— Не обманули тебя лесные создания. Внутри и вправду идол их схоронен. А тот человек, что передал пакет — зла вам желает, погибели, и тебе, и твоему сыну.
Корочуны издали радостно-злобный вой. Когда Петр обернулся, он встретил горящий красными угольями глаза. «Видно, твари думают, что я буду биться за их идола проклятого, готовятся отнимать его», — догадался кожевник. Упреждая возможное нападение, он протянул сверток главной твари, которая рассказала о похищении, со словами:
— Вы слышали, что идола вашего передали мне мои недруги, надеясь на то, что в бою с вами погибнем мы с сыном. Лживыми словами заверили меня, что в свертке вещи, которые я должен был отнести другому человеку. Однако истукан ваш, принадлежит корочунам по праву, потому и возвращаю его в целости и сохранности.
С этими словами отдал пакет и отступил назад. Торжественно приняв ношу, главарь произнес:
— Мы с людьми давние враги, но ты, Петр, все же лучший из них. Без идола вся жизнь наша кувырком пошла, но ты доставил нам радость, вернул его. За это тебе благодарны и, кто знает, может, придет время, когда сможем и мы чем с тобой рассчитаться.
Покинув полянку травницы, они прошли дальше в лес. Там главный развернул сверток, с отвращением отбросив упаковку, и установил истукан на огромном старом пне. Все бросились перед ним ниц, издавая то громче, то тише, непрерывные монотонные звуки.
Стоявший в отдалении Петр подумал: «Чего они ждут от своего истукана? Неужели тоже молятся, как люди? Да нет, не может быть, что за кощунственная мысль. Но просят же его о чем-то, что им нужно и важно. Может, просто хотят больше людей сожрать?»
Постепенно снег заносил лежащие фигуры, и возле пня видны были только белые длинные холмики. «Вроде могилки стоят на зимнем кладбище», — мелькнула нелепая мысль у Спиридона.
Вдруг одновременно все лежащие поднялись, четверо взяли божка и понесли куда-то. Остальные повернули головы в одну сторону, откуда дул ветер, вытянули морды и зубы оскалили. То Трофим, забывшись под воздействием увиденного, на свою беду забыл об осторожности, приблизился, не учтя направления ветра, и сладкий запах человека коснулся их ноздрей.
Заметили соглядатая и Петр со Спиридоном, не понимая, как он мог тут оказаться. Кожевник воскликнул:
— Недаром с самого начала казалась мне подозрительной вся эта затея с передачей посылки! Не иначе, Ипатов вместе со своим служкой зловредным подстроили нам ловушку. Только вот зачем, никогда раньше дороги наши не скрещивались. Может, они и идола украли.
Услышав последние слова, корочуны, и так возбужденные обретением каменного божества, да неожиданным появлением чужого в лесу человека, — жутко завыли, завизжали, превратившись в едином порыве в рокочущую бурю. Однако Петр, не испытывая приязни к Трофиму, вовсе не хотел оказаться безучастным свидетелем того, как нечисть на его глазах расправляется с плохоньким, но все же человеком. Громкий голос его остановил бесов, уже собиравшихся броситься в погоню:
— Постойте, твари лесные! Ведь я вернул вам вашего истукана, а мог бы сражаться с сыном за него, и неизвестно, кто бы победил. Никогда не быть нам друзьями и союзниками, но сегодня, в обмен на услугу, отдайте мне жизнь этого человека.
Корочуны было забормотали недовольно, но старший махнул лапой:
— Будь по-твоему. Да попугать мы его все же должны, пусть не лазит, где не ждут.
Против этого Петру нечего было возразить, да и не хотелось, — должен поганец получить добрый урок, да хозяину своему передать. Поняв, что кожевник не возражает, старший взвыл и впереди стаи бросился за Трофимом. Тот же во время переговоров стоял, окаменев. Слова до него не доносились, но он видел, что погань кинулась за ним после разговора с кожевником, потому смятенным умом вывел, что по его указке.
Увидев приближающиеся скачками странные тела, огромные головы, которые, казалось, состояли из одной только пасти с длинными острыми зубами, глаза, горящими рубинами сверкающие сквозь снег, — он с воем, пожалуй, немногим отличающимся от корочунского, заставил наконец двигаться отяжелевшие ноги и бросился вперед, пути не разбирая, вытаращив глаза, забыв об опасности напороться на сучок или ветку острую, широко открыв рот, из которого, казалось, сам ужас изливался в виде пронзительного визга, боясь оглянуться, и уже чувствуя острые когти, впивающиеся в спину.
Корочуны, отказавшись от охоты, превратили погоню в веселье, давая Трофиму возможность убежать — в другое время он был бы давно пойман. Они бежали рядом, щелкая зубами, стуча длинными своими кинжальными когтями, издавая отвратительные скрежещущие звуки, как будто уже перемалывают кости добычи.
Зная, что с гаденышем ничего не произойдет, кожевник с сыном вернулись к травнице. На сей раз были приглашены в избушку, однако только после того, как Прасковья произнесла на пороге шепотом заговор, отгоняющий бесовскую силу, ибо касались они нечистого идола.
Усадив гостей на лавку и вынесши старинную толстую книгу в черном кожаном переплете, старушка открыла ее, положив руку каждого на страницы, исписанные от руки словами на не известном Петру языке. Опустив свою ладонь на их пальцы и закрыв глаза, травница молчала некоторое время, как будто мысленным взором читала таинственные слова. Закрыв книгу, она села напротив них, с лицом враз уставшим и побледневшим. Взглянув на них своими молодыми голубыми глазами, так не соответствующими пергаментной старости кожи, сказала:
— Есть у вас тайные враги, которые будут долгое время возле вас. Каждый поступок, шаг неверный будут сторожить, и использовать вам на погибель. Появились они недавно, но кто это, сказать не могу, видать, слишком сильна черная сила, их охраняющая. Вижу неясно, как в тумане густом, тебя с сыном. Бьетесь вы на мечах с кем-то, похожим на расплывчатый столб дыма, лица не угадать. Бежит кто-то, близкий тебе, спасаясь от дьявольского наваждения, бесовского преследования, но кто это — тоже сказать не могу. Показала мне эта книга так, будто я сама бегу, себя не видя, а только окружающий густой лес, да снег глубокий, да шум погони, а спереди — пустота, вроде и скрыться негде, на погибель бегу. Потом снова ты ясно показался, но лицо белое, больное, из-под волос кровь течет. А уж когда исчезали видения все, вдруг появилась яркая звезда, осветившая мрак. Уползла тьма по углам с воем мерзким, и увидела я прозрачный лес с молодой листвой зеленой, а возле него — женскую фигуру, обернулась она — то твоя Аграфена смеющаяся. Думаю, книга говорит о бедствиях, которые должна твоя семья пережить, но все будет преодолено, погибнет злое.
Поблагодарив старушку, они отправились домой. По дороге Петр обдумывал сказанное ею. «Ежели Аграфена смеется, то видно, ничего плохого ей судьба не предвещает. Пока нас не будет, она останется в безопасности, а это главное. Ну а то, что сражаться придется, что ж, это не внове, да и избежать опасности невозможно в походе дальнем. Бог даст, все хорошо обернется».
Его отвлек Спиридон:
— Отец, нужно выяснить, кто задумал против нас недоброе, подослал гаденыша с ворованным истуканом. Ведь смерть нашу планировал, а ну-ка, сколько нечисти против нас стояло!
— Правильно, сынок, — ответил Петр. — Завтра же пойду к Адашеву, расскажу все. Он нас выбирал, потому, может, нас просто использовали как средство, чтобы ему подлость сделать.
Вернувшись домой, сказал Аграфене, что все в порядке, — не хотел расстраивать, ей и так заботы хватало.
Впрочем, вернулись в город они не сразу. Идя по тропе от избушки травницы, заметили, что корочуны обратно идут, идол каменный несут с собой. Видно, напотешились вдоволь над Трофимом, прогнали его из лесу прочь, а теперь к себе домой направляются.
— Отец, — сказал Спиридон, которого распирало любопытство. — Не гонят же, пойдем за ними, посмотрим, как нечисть эта живет.
— Тише ты, — рыкнул Петр, — «нечисть». Соображай, что мелешь-то, они еще рядом, услышать могут. У нас два ножа на двоих, а у них что ни коготь, то нож.
