Завидев Сафу Тхик, местная публика припадала к земле, демонстрируя покорность, боясь пошевелить усами и дернуть лапой. За нею увязались шестеро солдат, но от этой почетной охраны Тревельян избавился, грозно щелкнув жвалами и приказав им убираться. Оставшись в одиночестве, он заглянул в пещеры, куда загоняли на ночь шошотов и птиц, – ничего, кроме клочьев шерсти и холмов фекалий. Он осмотрел свалку железа, разбитых сосудов и грязной свалявшейся паутины – там, сортируя мусор, ползали среди обломков шестипометные. Разумеется, среди них не было Винса. Он пробежался мимо длинных извилистых канав, заполненных жидкой грязью – в них кишели черви, крохотные прожорливые существа, несъедобные, но очень полезные, служившие ассенизаторами во всех поселениях архов. Рядом с канавами вздымались горы костей и гниющего мяса, торчали тут и там лапы, жвалы, переломанные шпоры и усы, валялись высохшие грудные и лобные панцири. То было городское кладбище, куда стаскивали все, что не годилось в пищу архам, но червей вполне устраивало.

За помойными рвами, в дальнем краю нижней террасы, тянулись ямы с пленниками. Последняя надежда, подумал Тревельян, зондируя их одну за другой и убеждаясь, что ямы набиты битком, но сидят там только архи, местные либо какой-то непонятной принадлежности. Ямы, похожие на колодцы, были перекрыты ржавыми железными решетками и выложены прочным камнем; ковырять и царапать его не стоило, только шпоры обломаешь. Он приблизился к одной из них, заглянул внутрь и в ужасе дернул усами – от лежавших на дне созданий веяло ненавистью и смертельной злобой. Злоба, ненависть и голод, три жутких демона, витали над ямой, не позволяя забыть, что в ней всего лишь живое мясо.

В крайней и самой большой ямине держали архов, каких Тревельян еще не встречал. Они не были похожи на крупных коричневых яхитов – заметно мельче, панцири темные, почти черные, и спинные гребни ближе к голове как бы раздвоены. Решетка над их ямой с края просела, так что Ивар, встав над этой щелью, мог разглядеть узников во всех подробностях. Он решил, что перед ним шетаны, обитатели Шета, и тут было о чем поразмышлять. Три населенных материка, Шет, Тху и Яхит, разделялись океанскими водами, и расстояние между их берегами составляло от трехсот до тысячи километров. Что до яхитов, то их мастерство в плавании по водам не очень впечатляло – они умели переправляться через реки на плотах, но ни морских, ни речных судов не строили. Похоже, шетаны продвинулись дальше – ведь без корабля не попасть на Яхит…

«Не местные ли это колумбы?..» – с внезапной тоской и жалостью подумал Тревельян. Совершили подвиг, переплыв через море, причалили к неведомой земле, высадились и попали в плен к яхитам… Разумеется, не здесь, а на восточном побережье – там, за горными хребтами и пустынями, тоже есть города… Очевидно, пленители разделили мореходов и продали в другие поселения как некую диковину – в яме было девять шетанов, а это маловато для команды корабля. Что с ними будет?.. Съедят?.. Заморят голодом?.. Бросят помойным червям?..

Он вдруг почувствовал, как в него кто-то вцепился. Опустив глазные стебли, Ивар увидел шетана – тот стоял на спинах двух других пленников, и пальцы его верхних конечностей железной хваткой сомкнулись на лапе Сафу Тхик. «Чего он хочет?..» – мелькнула мысль. Что это? Просьба о помощи? Мольба о пощаде?

Еще один мореход быстро взобрался наверх по телам своих собратьев и с яростью тряхнул решетку. Ржавые пруться заскрипели, подались, вниз полетело несколько обломков, и щель, у которой стоял Тревельян, сделалась шире. Внезапно он понял, чего хотят пленники – не помощи, не пощады, только есть, есть, есть!.. Их терзал голод, но осознание этого пришло слишком поздно – его схватили за обе нижние лапы и тянули в яму. Где-то за спиной раздался лязг металла, послышались скрежет и топот солдат, но Ивар уже летел вниз вместе с вцепившимися в него шетанами.

Его ударили шпорой под грудной панцирь, потом острые жвалы вонзились в живот.

«Зря я отказался от охраны», – думал Тревельян, пока его рвали на части.

«Уж очень ты доверчив и неосторожен, – молвил призрачный Советник. – И что самое удивительное, не вникаешь в исторический опыт нашей далекой, но любимой родины. А надо бы! Ты ведь ученый! Должен помнить все прецеденты и действовать соответственно!»

«Ты о каких прецедентах, дед?» – поинтересовался Тревельян.

«Как о каких! Кука съели? Съели! Магеллана съели? Съели! Еще Беринга, Крузенштерна, Миклухо-Маклая и этого английского пирата… Дрейк он или Генри Морган?.. Нет, все-таки Дрейк».

«Ты, дед, погорячился. Кука, может, и съели, а с остальными ничего подобного. Каждый принял свою судьбу, но без ножа и вилки».

«Пусть так, но тобой-то точно пообедали! Кстати, тоже без ножа и вилки!»

«Не мной, а Сафу Тхик, – возразил Тревельян, горестно поджимая усы. – Жаль ее… Хорошая была девочка… старательная… Mea culpa! Mea maxima culpa!»[20]

«Вот что я тебе скажу, парень, – произнес Командор после недолгой паузы. – Искренне скажу, от всего сердца, как офицер офицеру… Ты, братец, гуманист и потому безнадежен».

«Во-первых, я не офицер, – начал Тревельян, – я никогда не служил в Звездном Флоте…»

«А зря! Там бы тебя научили уму-разуму!»

«Не перебивай. Во-вторых, я и правда гуманист, ибо любая моя миссия требует понимания, сочувствия и даже жертвенности. Понимание – вообще императив нашего времени! Даже старым заскорузлым воякам пора это усвоить!»

Против ожидания, Командор не обиделся.

«Ты не прав, голубь мой сизый, я тоже в своем роде гуманист. Видишь ли, гуманизм – понятие размытое и непростое. Вот, предположим, бился ты с дроми, прикончил десяток и обнаружил, что один еще дышит. Можно его лечить, хотя непонятно как, а можно пристрелить, чтобы не мучился. Это два разных полюса, ты на одном, я на другом, но мы оба – гуманисты. Соображаешь?»

«В таких делах консенсуса нам не достигнуть», – подумал Ивар. Разница между ним и почтенным предком проистекала из смены парадигм, случившейся в последние столетия. Тревельяну Галактика мыслилась бескрайним полем для открытий и, разумеется, приключений, не всегда безопасных, однако не связанных с применением силы – во всяком случае, в масштабах, соизмеримых с жизнью или смертью любой из галактических рас. Командор же являлся продуктом тех веков, когда Земная Федерация боролась за выживание, когда отгремели четыре Войны Провала[21], а вслед за ними – долгие и кровавые сражения с дроми. Героическая эпоха, но жестокая; самым веским аргументом в спорах был аннигилятор, самой правильной политикой – недоверие.

Но времена изменились. К счастью, изменились, думал Тревельян, озирая низкое, затянутое тучами небо и холмистую равнину под каменной стеной Рхх Яхита. День только разгорелся, он стоял на страже в одном из проходов к арсеналам и казармам, и дежурить здесь предстояло до вечера. В полном одиночестве, если не считать ворчливого предка.

Прежде охрану на всех постах несли вдвоем, но в результате набега численность обеих рот сильно уменьшилась, и к тому же капитан Шат Сута увел сорок гвардейцев в поход к дальним поселениям. Всюду подрастали молодые туа па, искавшие почетной службы в Рхх Яхите, но вакансии в гвардии освобождались не каждый день, а только после хорошей потасовки с множеством трупов. Случай был как раз такой, молодежь могла продвинуться на ниве чести, и Ивар не сомневался, что капитан синих вернется с пополнением.

Его отряд ушел прошлым утром, еще до того, как Тревельян, закончив с неудачными розысками, снова вселился в Хеса Фья. Носитель был цел и невредим, ел, пил и нес службу под присмотром Командора и уже считался ветераном, вкусившим вражеской плоти и крови. Крови – в фигуральном смысле, а с плотью ситуация была реальной, но уточнять подробности Тревельяну не хотелось. Что съедено, то съедено и забыто.