Однако же, как красив Патрик Фрэнк! Эти волосы цвета спелой ржи! Прическа несколько небрежна, но создается впечатление, будто талантливый визажист удачно нашел единственно возможный вариант укладки, чтобы не нарушить образа благородного рыцаря. Мог бы, конечно, «рыцарь» постричься поаккуратней — непослушные вихры, отражающие своевольный характер, сейчас уже ушли в прошлое. Интересно, знает ли Патрик, как идет ему этакая безалаберная прическа?
А его глаза… Своим добрым выражением они способны смягчить резкость глубокомысленных суждений. Темные, вдумчивые, они будто заранее извиняются за то, что неприятное для кого-то мнение будет высказано. И губы… Интересно, если бы он сейчас поцеловал меня, напряжение пропало бы или усилилось? В незапамятные времена такая форма губ называлась «лук амура»… В уголках рта притаилась улыбка. Притаилось обещание. Обещание чего? Но сейчас с этих губ слетают какие-то слова…
Знал бы Патрик, что в данный момент мне безразличны и Анна, и Доминик, и вся эта книжка, которая уже никогда, судя по всему, не напишется!
— Да и Виктор твой хорош! — донесся до нее голос Патрика. — Страшно подумать: неужели он все-таки решится связать свою жизнь с девицей, которая только потому и привязана к нему, что Виктор не проявляет к ней мужского интереса?
— А может быть, все не так, Патрик? — мягко возразила вернувшаяся к действительности Элен. — Может быть, Анна просто-напросто не способна вызвать мужского интереса? Закомплексованная, сбитая с толку жизненными перипетиями…
Патрик мимикой и жестами выразил свое возмущение, после чего решительно высказался:
— Ну, во всяком случае, у меня не сложилось впечатления, что такой человек, как Анна, оставляет безразличными всех без исключения. Ты говоришь — «не способна»? Почему же? Насколько мне, читателю, дано было распознать характер девушки, она очень живая, эмоциональная, ей присуща ироничность, не говоря уже о житейском здравомыслии. Да нет, нормальный объект для интереса и даже для любви. Излишне носится со своими переживаниями, это верно. Но в остальном… Честно сказать, эта юная особа, встреться она мне, смогла бы привлечь мое внимание.
Бог ты мой, в этой незаурядной девушке столько всего намешано! Удивительная смесь: у нее деятельный ищущий ум, угадывается напряженная работа души и… извини меня — ханжество. Да, ханжество, поскольку юная леди, осознавая свою привлекательность, превращает девственность чуть ли не в фетиш и оберегает с горячностью, достойной лучшего применения… Ханжество в чистом виде! Все это очень любопытно! И дает надежду на захватывающую непредсказуемость знакомства с подобным человеком. Пошли мне судьба встречу с такой особой, пожалуй, я бы очень ею заинтересовался.
Патрик нажал на клавишу и вернулся в начало текста. Найдя нужную строчку, он с удовлетворением воскликнул:
— Вот! Анна очень хороша собой, фигура — прелесть. Мне лично всегда нравились женщины подобного типа: тонкая талия, высокая грудь, чуть покатые плечи, живые глаза, мягкие движения, умение вести нескучные беседы… Мне показалось, ты с ней в чем-то похожа, хотя внешне, пожалуй, ты поинтересней. Во всяком случае, ведешь себя естественно, в тебе нет этакой отстраненности от действительности, и, главное, мисс Корнер в отличие от Анны не носится со своими грустными переживаниями как курица с яйцом.
Элен покраснела до корней волос и не нашла ничего лучшего, как спросить:
— При чем здесь мисс Корнер? — Она пожала плечами.
— Ну как при чем! — вскинулся Патрик. — Писатель всегда в какой-то мере дегустатор чувств своих героев. Даже создавая образ мелкого проходимца, или законченного негодяя, или, допустим, рыцаря без страха и упрека, писатель или писательница непременно перепроверяют поведение своих героев логикой своего ума, своих поступков. Уверен, создавая образ Анны, ты в себе покопалась вволю, не так ли?
— Уж не так глубоко, как ты, наделивший главного героя собственной внешностью! — неожиданно для самой себя вспылила Элен. — Надо ж такое придумать — списать с себя портрет главного персонажа!
— Ты заметила? — простодушно улыбнулся Патрик.
— Как это можно не заметить? Заметила и симпатию, с которой относится к себе автор.
— Твое недоумение абсолютно понятно. Когда-нибудь я все тебе объясню. Единственное, что меня удивляет, почему ты не высказала свое замечание раньше?
— Я рассудила, что твоим потенциальным читательницам совершенно безразлично, как выглядит автор книги, тем более что ты намеревался спрятаться за чужой фамилией.
— Давай об этом поговорим в следующий раз. Ведь сейчас речь о твоей дурехе Анне, которая даже не ведает, как прекрасна любовь, какое наслаждение она способна дарить человеку, даже если остается безответной. Дай мне руку. Не бойся, Бога ради, это же не твоя рука, а рука Анны. Мы с тобой попробуем пройти сцену встречи Анны с Виктором. Не я — он берет пальцы девушки в свою ладонь. Она остается равнодушной…
Нет, Анна, судя по всему, не сможет оставаться равнодушной. Элен попыталась превозмочь дрожь, охватившую все тело. Но от Патрика не укрылось ее волнение, потому что он удовлетворенно сказал:
— Вот видишь, я, по сути дела, совершенно посторонний человек, к которому ты более чем равнодушна, а тебе приходится переживать нечто необычное, ведь так? Почему же Анна остается невозмутимой, хотя сама избрала Виктора в спутники жизни? Пусть подсознательно, но избрала же?
Он что, издевается надо мной? Неужели угадал тождество между мною и Анной? Тогда, выходит, дурой он назвал меня? Как после этого себя вести? Вырвать руку, покоящуюся в теплых, длинных, как у пианиста или мага, пальцах?
Телефонный звонок спас Элен, которая расценила этот резкий звук как сигнал к освобождению.
Звонила Сью! Милая, дорогая Сью, как ты нужна сейчас! — обрадовалась про себя Элен. Хоть ты и вторглась в беседу, которая могла бы кое-что прояснить в странных отношениях писательницы и излишне строгого критика.
Еще горит лицо, еще тело объято дрожью, еще рука ощущает мягкое прикосновение пальцев красавца мужчины… Приятное прикосновение. До сознания Элен не сразу дошел смысл взволнованной, сбивчивой речи Сью.
— Дорогая, я еду к тебе! Дверь никому, кроме меня, не открывай! Не смей ничего из рук этой ведьмы принимать! Я такое узнала, что нам теперь не обойтись без мер крайней предосторожности! Я…
— Остановись. С тобой все в порядке? — с трудом вклинилась Элен в этот истерический монолог.
— Со мной-то да, в порядке, а вот с тобой, доложу я тебе, все в беспорядке! Я такое открыла! Но это при встрече. Мне кажется, что за мной следят. Еду к тебе, но, если замечу слежку, задержусь на столько, сколько потребуется, чтобы оторваться от шпионов твоей тетушки.
— Что за дурацкие мысли, Сью? Если что-то вызывает у тебя тревогу, давай встретимся завтра и все спокойно обсудим.
Элен, во-первых, вовсе не хотелось резко обрывать необыкновенное свидание с Патриком, а, во-вторых, что за ерунду Сью придумала? Слежка! Меры предосторожности! Вот уж умеет сестричка успокоить в нужный момент!
— Завтра?! Да меня до завтра разорвет от новостей, которые я разузнала в Бирмингеме! Да и лондонская новость не хуже: выгнала-таки тебя наша прелестница Мелисса! У, змея! В общем — жди. Еду!
Чем хороша Сью — она не оставляет собеседнику выбора и не надо ломать голову, как поступать дальше. Едет, и все тут! А ты изволь думать теперь, насколько они совместимы с Патриком, не сболтнет ли Сью чего-нибудь лишнего? Однако все опасения Элен были тут же развеяны гостем. Патрик стоял, раскачиваясь с носка на пятку, и внимательно вглядывался в лицо девушки.
— Ты чем-то огорчена? Найджел звонил? Он приедет? Хорошо бы, тебе не надо в первый вечер надолго оставаться совсем одной.
В его голосе слышались озабоченные нотки, но Элен почему-то разозлилась, видимо, нервозность сестры передалась и ей.
— Отвечаю в порядке поступления вопросов. Нет, не огорчена, или, вернее, не очень огорчена. Нет, звонил не Найджел, а моя сестра Сузан, неудавшийся автор твоего романа. Приедет, но не Найджел, а Сью. Так что тебе не стоит волноваться, что в этот вечер я останусь одна. Из целого залпа твоих вопросов я делаю вывод, что ты устал от роли заботливого приятеля и собрался уходить? Позволено ли мне узнать почему?
