Он сидел у одного из южных окон и писал. Увидев, что мы входим, он потянул за шнур; зелёные шторы у его окна разъехались, и сквозь душистую решётку растущего за окном кустарника в комнату ворвалось пёстрое сияние цветочного сада. Он встал и протянул Илзе руку. Я думала, что после того взгляда, которым он меня тогда одарил, его глаза будут выглядеть совершенно иначе, но он посмотрел мне в лицо так же серьёзно, как и при первой нашей встрече в его доме, — и этот взгляд напугал меня.
— Господин Клаудиус, я уезжаю, — сказала Илзе, и боль разлуки, которую она до сих пор стойко подавляла, прозвучала в каждом её слове. — Я наконец должнавернуться домой, если не хочу застать в Диркхофе полнейший развал… Бог свидетель, как тяжело у меня на сердце; но вы — моё утешение, вы знаете, что вы мне обещали, и — вот Леонора!
Я не успела оглянуться, как она схватила мою руку и хотела было вложить её в ладонь господина Клаудиуса. Он отвернул лицо и схватил книгу, которую держал другой рукой; я сразу его поняла — ведь я недавно содрогнулась от его прикосновения.
— Бдить я буду неустанно, фрау Илзе, — сказал он со своим обычным хладнокровием, — но приобрету ли я в конце концов достаточно влияния, чтобы руководить и направлять — это пока остаётся неясным…
— Господин Клаудиус, вы же не имеете ввиду, что у ребёнка не хватает должного уважения? — перебила его Илзе. — Леонора уже поняла, что господин доктор с его работой не сможет уделять ей много внимания, поэтому кто-то другой должен будет заботиться о ней как родной отец, — я увидела, как его лицо до самого лба залил нежный румянец, — пока она снова не вернётся в Диркхоф… Я уже говорила, вы — моё утешение в тяжёлую минуту, даже если вы не подали Леоноре руки — ну да, вы серьёзный, строгий человек, а она всего лишь ребёнок…
— Тут не то, что вы думаете, — перебил он её. Какая мука! Илзе, сама того не зная, коснулась раны, которую я ему нанесла… Меня снова охватило глубочайшее раскаяние — и я могла в этот самый момент всё исправить, как я себе обещала, — но нет, мне больше нельзя это сделать, иначе я стану такой же фальшивой, как отвратительный старый бухгалтер, который предал своего господина и при этом был с ним по виду в добрых отношениях!
— Утешение нужно, по видимости, прежде всего вашей подопечной, фрау Илзе, — продолжил он — его глаза не отрывались от моего лица, и я чувствовала себя ужасно. — Она такая бледная; я боюсь, что отвращение и страх перед ограждающим влиянием теперь усилятся вдвойне. — Он снял со стены новый ключ и положил его на стол передо мной. — Я знаю, где вы быстрее преодолеете боль разлуки, фройляйн фон Зассен, — сказал он. — Я велел поменять замок на дверце в лесной ограде — этот ключ ваш; вы можете теперь без помех навещать семью Хелльдорф и общаться с вашей маленькой любимицей столько, сколько захотите.
Илзе удивлённо глядела на него; но для подробных объяснений уже не было времени. За окном по булыжникам двора прогрохотали колёса экипажа.
— Фрау Илзе, вам пора, — сказал господин Клаудиус, подойдя к окну и раздвинув шторы. Во дворе стоял экипаж, и старый Эрдман заносил в него Илзин ящик.
— Как, я поеду в экипаже? — вскричала она испуганно.
— Почему нет?.. Я думаю, так прощание пройдёт быстрее, чем если вы покинете дом пешком.
— Ну, тогда с Богом… Да, дитя, не забудь ключ, — она сунула его мне в карман. — Я не знаю, что всё это значит, но ключ тебе дал господин Клаудиус, и я вручаю его тебе безо всяких вопросов.
Она сердечно пожала ему руку и вышла. В прихожей нас уже ожидали фройляйн Флиднер и Шарлотта. Я не могла вынести сверкающий взгляд и сияющую улыбку молодой девушки и спрятала своё плачущее лицо на груди у Илзе. Она мужественно боролась со слезами, я слышала её прерывистое дыхание; на минуту её руки крепко обняли меня. Как сквозь дымку я видела господина Клаудиуса, стоящего меж двух зелёных занавесей; он украдкой дал Илзе знак сократить муку прощания; но это было не нужно — я сделала это сама. Прижав руки к вискам, я бросилась через двор в сад, и лишь тогда, когда я пробежала через мостик, до меня донёсся грохот экипажа, выезжавшего со двора.
Я закрыла ставни на моём окне, заперла двери на задвижку и бросилась на диван, на котором недавно сидела Илзе. В глухой боли я пролежала так несколько часов…
Прибыла принцесса Маргарет; мой отец приветствовал её в холле — я слышала, как господин фон Висмар и придворная дама отгоняют журавля, который со своими реверансами подошёл к высокородной госпоже слишком близко… В бельэтаже шаги вошедших стихли: видимо, принцесса застыла перед таинственными печатями на дверях — и отчаяние сдавило мне грудь; Илзе уехала, и приближался момент, когда я должна буду предъявить правдивые доказательства рассказу бухгалтера… Я полезла в карман, достала ключ и швырнула его далеко в комнату, как будто он жёг мне пальцы… Мне доверяли, а я злоупотребила этим доверием. Странно, человек в главном доме был на моей стороне, куда бы меня ни заносило, он был заботлив, строг и незаметен… Но я не хотелаиметь с ним ничего общего, я держалась других, и держалась упорно; когда-нибудь он это узнает… Я ещё глубже спрятала лицо в обивку дивана, в этот момент даже пробивающийся сквозь ставни солнечный луч причинял мне боль. Принцесса снова сошла вниз, и отец постучал ко мне — он хотел, чтобы я вышла. Я не трогалась с места и была счастлива, когда все покинули дом; но вскоре по коридору пробежала Шарлотта; она забарабанила в мою дверь, повелительно выкрикивая моё имя. Когда я ей открыла, она стояла на пороге в роскошнейшем наряде и была красивее чем когда-либо.
— Быстрее, дитя, быстрее, принцесса хочет вас видеть! — нетерпеливо воскликнула она. — Ну что это такое — запереться ото всех во тьме египетской, проливая слёзы по доморощенной моралистке, от которой вы избавились!.. Оставьте эту вашу сентиментальность!
Она пригладила мне волосы и поправила моё сбившееся платье, а её рука, которую она положила мне на талию, подталкивала меня так сильно, что я быстро оказалась на пути к главному дому.
— Мы с Дагобертом случайно оказались в саду, когда принцесса шла в оранжерею, — сказала она небрежным тоном — при всей моей наивности и безоглядной вере в любое её слово я всё же с некоторым сомнением поглядела на изысканную элегантность наряда, в который она «случайно» облачилась, — и что вы думаете, ваш рассеянный папа, который обычно с трудом отличает меня от старого Эрдмана, представил нас, и всё прошло превосходно, он даже не спутал меня с Дагобертом!
Это был снова тот высокомерно-насмешливый тон, которого я всегда боялась.
— Дядя Эрих тоже попал в придворное общество, — разумеется, против своей воли, — продолжила она, — он как раз был занят в большой оранжерее, когда мы с принцессой вошли туда. Я уверена, он клянёт в душе все придворные газеты, которые завтра напечатают подробный отчёт о визите его светлости на фирму Клаудиусов — но, само собой разумеется, не подаёт и вида, а спокойно и хладнокровно ведёт себя так, словно это оноказывает честь высокому обществу… Смешно, но мне кажется, что принцессе это импонирует — она понюхала в оранжерее каждый цветочек и отправилась в главный дом, чтобы основательно осмотреть всё предприятие — например, кошмарную заднюю комнату… Брр — ну, это дело вкуса!
Мы уже были в прихожей, когда из задней комнаты показалась принцесса. Она вышла вместе с господином Клаудиусом, держа в руках роскошный букет.
— Где это пряталась вересковая принцесса? — спросила она и шутливо погрозила мне пальцем… Ах, Шарлотта уже нашла случай познакомить её с навязанным мне «титулом»!
— В тёмной-претёмной комнате, ваша светлость, — ответила за меня Шарлотта. — Малышка в печали, поскольку она разлучилась сегодня со своей старой нянькой!
— Я бы просил тебя всё же, Шарлотта, иначе называть фрау Илзе, — сказал господин Клаудиус. — Она с любовью и заботой годами заменяла фройляйн фон Зассен мать.
— Ну, значит, она заслужила, что вы выплакали себе все глаза, — любовно сказала принцесса и поцеловала меня в лоб.
