— Ах, Илзе, мне хочется сейчас же броситься в цветы, чтобы они сомкнулись надо мной! — ликующе воскликнула я.

— Да, от тебя вполне можно этого ожидать, — сухо заметила она, на всякий случай ухватывая меня за подол юбки.

В саду было очень тихо — если не считать жужжания пчёл и журчания воды где-то в отдалении. Птицы умолкли и прятались в прохладных кустах, у людей был послеполуденный отдых. Лишь какой-то пожилой человек, судя по одежде садовник, вышел из оранжереи, когда мы проходили мимо, и показал носильщикам кратчайший путь к «Усладе Каролины». Илзе поблагодарила его.

— Пожалуйста, мадам, — ответил он мягким и спокойным тоном.

Это было чересчур для щепетильно честной Илзе.

— Вы не должны думать, что раз у меня такая красивая шляпа, то я благородная дама. Я из пустоши, и мой отец был вязальщик веников.

Мы подошли к небольшой реке, через которую вёл изящно изогнутый железный мостик. Река служила каймой гигантскому цветнику: противоположный от нас берег был огорожен густым высоким кустарником, в просветах которого виднелась освежающая зелень деревьев, тщательно подстриженные лужайки и светлые дорожки из гравия.

Я вздрогнула и спряталась за Илзе, когда мы перешли мостик — до нас донёсся смех, тот самый гармоничный смех, который я услышала четыре недели назад на пустоши и который, я знала, не забуду до конца моих дней… Я спряталась за Илзе, потому что там, где смех, должны быть и насмешливые глаза, которых я ужасно боялась. Илзина широкая костлявая фигура полностью скрыла меня; так мы и двигались вперёд по тёмным тенистым аллеям, а выкрики, смех и болтовня звучали всё отчётливее. И тут мы увидели, что над гравийной площадкой, к которой мы как раз подходили, летают разноцветные обручи.

Один из обручей полетел в кусты. Юная, хрупкая дама и стройный молодой человек в светлом летнем костюме побежали за ним, высоко вытянув руки. Они исчезли в кустах, куда упал обруч. Стройный мужчина был молодой господин Клаудиус. Бежавшая рядом с ним девушка в изящных туфельках на проворных ножках, с развевающимися светлыми волосами и серебристым смехом, показалась мне неотразимой, хотя я не видела её лица… У меня было муторно на душе: я сердилась и сама не понимала почему; но я вздохнула с облегчением, поскольку мы могли сейчас проскользнуть незаметно, не встретившись с молодым господином.

Я выглянула из-за Илзе и увидела ещё нескольких юных дам. Одна из них была выше других — высокая, сильная, в белом платье с наброшенным поверх жакетом цвета пламени с золотой вышивкой… Её плавные движения были исполнены того гордого хладнокровия, которое порождается сознанием собственной силы и большой внутренней уверенностью.

— Силы небесные! — воскликнула она в комическом отчаянии, когда Илзе, предшествуемая носильщиками, появилась в поле её зрения; затем дама бесцеремонно захохотала озорным, заливистым смехом.

Илзе с недоумением обернулась и поглядела на тюк с периной на плечах одного из носильщиков. Тюк забавно качался туда-сюда в такт его шагам. В тот же момент нас окружили дамы.

— О господи, Леонора, что ты цепляешься за мою юбку, как малое дитя! — невольно воскликнула Илзе. Она стряхнула мою руку и энергичным движением притянула меня к себе.

Как мне было стыдно! В одной руке у меня была шляпа, в другой — пышный белый платок, который неизвестно каким образом сполз с моей шеи… Стой я сейчас у позорного столба, мои чувства не были бы так задеты, как сейчас, под этими чужими, любопытными девичьими взглядами!

— Ах, маленькая цыганка! — вскричали одновременно несколько голосов, когда я робко подняла взгляд.

— Эй, почему тогда уже не «девочка-цыганёнок»? — спросила Илзе оскорблённо. — Это родное дитя господина фон Зассена, и…

— Как, у Мумии тоже есть дети? — поражённо перебила её высокая дама, и её алые губы задрожали от скрытой досады. Остальные девушки, однако, немного отступили и стали смотреть на меня уже совершенно другими, я бы сказала, дружелюбно-почтительными взглядами. В этот же момент подошёл и молодой господин. Я глянула на свои башмаки, неуклюжие носы которых вызывающе торчали на фоне светлой гальки. Я невольно одёрнула вниз юбку, чтобы хоть на полдюйма удлинить подол.

Молодой господин, шагая к нам, высоко подбрасывал свой обруч и тут же ловил его ловким, грациозным движением; юная дама рядом с ним прилагала, напротив, большие усилия, чтобы поймать пёстрый обруч своими белыми ручками… И тут его взгляд упал на меня — он насторожился и прищурился, вспоминая; затем он решительным шагом направился прямо ко мне.

— Что за… это же вересковая принцесса! — удивлённо воскликнул он.

— Кто? — спросила высокая юная дама, округлив глаза.

— Ну, ты же знаешь, Шарлотта — вересковая принцесса! Я же тебе рассказывал о маленьком босоногом создании, которое скользит, как ящерка, по вересковой пустоши — ящерка с короной принцессы! Какими путями попала сюда маленькая торговка жемчугом?

Бесцеремонность, с которой он критиковал меня в моём же присутствии, и его неприкрытое удивление по поводу моего пребывания в саду уничтожили во мне остатки самоуважения; но ярлык «Торговка жемчугом» возмутил меня.

— Это неправда! — воскликнула я. — Жемчуг я вам не продавала! Вы же видели, я выбросила ваши талеры в песок!

Шарлотта лучисто улыбнулась и быстро подошла ко мне с сияющими глазами.

— Ах, как очаровательно — она горда, эта крошка! — Она нагнулась и погладила меня по волосам своею крупной, стройной рукой; так ласкают милую болонку… — Что ты скажешь об этой удивительной новости, Дагоберт? — спросила она молодого господина. — У Мумии есть семья; это милое дитя — дочушка доктора фон Зассена!

— Невозможно! — отшатнулся он в безмерном удивлении.

— Ну, и что тут такого невозможно-удивительного? — сухо парировала Илзе. — Вы считаете, что если дитя не одето в такой вот чепрак, — она показала на Шарлоттин элегантный жакет — так оно не может быть ребёнком благородных родителей?

Молодая дама расхохоталась — решительный отпор только рассмешил её.

— Но как ты выглядишь, Леонора! — побранила меня Илзе. — Не хватало ещё только, чтобы ты разулась и сняла чулки! — Она повязала мне на шею платок, пригладила обеими руками мои волосы и водрузила мне на голову шляпу. Я испуганно поглядела на стоящих вокруг дам; рядом с ними я казалась себе ужасно смешной в своих одеждах — сейчас они, конечно же, засмеются… Но никто из них даже не улыбнулся; напротив, они выглядели так серьёзно, как будто перед ними была действительно принцесса. Только Шарлоттины губы предательски подрагивали от старательно подавляемого смеха.

— Несчастная жертва! — сказала она с глубоким состраданием в голосе. — Но что будет сейчас? Вересковая принцесса останется у папы? — живо спросила она.

— Само собой! — категорически ответила Илзе. — У кого же ещё?… А сейчас я хотела бы попросить пропустить нас — мы устали в пути… Вон там — это наконец «Услада Каролины», или как это называется? — спросила она, указывая на матовую белую полосу, видневшуюся сквозь кусты и деревья.

— Я вас отведу, — вежливо вызвался молодой господин; он совершенно переменился, даже его глаза, которые до этого с несомненным юмором косились на несчастную Илзину шляпу, утратили свой насмешливый блеск. У меня потеплело на душе. Что за человек был мой отец, если одного его имени было достаточно, чтобы вызвать к Илзе и ко мне уважение окружающих?

Дамы попрощались с нами, и мы в сопровождении молодого господина пересекли гравийную площадку и последовали дальше через тисовый кустарник.

Нам оставалось пройти совсем немного сквозь таинственный зелёный полумрак, но я шла с сильно бьющимся сердцем. Илзе, не оборачиваясь, бодро шагала впереди. Едва девичьи фигуры в светлых платьях скрылись за кустарником, как молодой господин живо наклонился ко мне и плутовски-серьёзно заглянул мне в глаза.

— Принцесса всё ещё сердится на меня? — спросил он вполголоса. Я покачала головой — странно, как несколько тихих слов могут проникнуть в самые глубины сердца…