— Присутствие дамы в «Усладе Каролины» можно было наблюдать время от времени в течение нескольких лет — причём сцена, о которой я только что рассказал, повторилась ещё раз, — сказал далее Экхоф. — А потом весёлая, беззаботная принцесса Сидония внезапно скончалась на курорте от апоплексии, а спустя три дня красавец Лотар пустил себе пулю в лоб — это произошло в Вене, куда он сопровождал герцога … Господин Клаудиус прибыл домой через несколько дней после ужасного происшествия; во время своей поездки он посещал Вену и встречался там с Лотаром. Братья, которые так редко виделись, стали очень близки друг другу во время этой встречи — я слышал это из собственных уст Эриха… Когда мне в первый раз удалось обстоятельно поговорить с ним, я не смог не затронуть событий в «Усладе Каролины». Он гордо и мрачно поглядел на меня и сказал, показывая на папку с бумагами Лотара: «Здесь документы; мой брат жил со своею женой в законном браке!» Через несколько дней он по воле умершего пригласил в «Усладу Каролины» представителей суда. Я вместе с ними стоял в коридоре, а он в последний раз вошёл в покои своего брата. Я видел, как он запер папку в письменный стол в в большом зале — а затем прошёлся по всем комнатам, куда нам нельзя было зайти, закрыл двери и задёрнул шторы на окнах, а тремя минутами позже на дверях уже лежали судебные печати. Оба ребёнка, что родились в «Усладе Каролины», — это…
— Молчите! Не говорите больше ни слова! — вскочив, вскричала Шарлотта. — Разве вы не знаете, что я сойду с ума, что я умру, если поверю — пускай лишь на какой-то час! — в эту чудесную историю, а потом услышу: «Это всё неправда — это всего лишь тщеславные выдумки давно умершей женщины!».
Она сжала ладонями виски и принялась бегать туда-сюда.
— Успокойтесь и выше голову! — наставительно сказал Экхоф, поднявшись со скамьи и взяв за руку молодую девушку. — Я задам только один вопрос: если вы — не дети Лотара и принцессы, то кто тогда?
О небо, Шарлотта — дочь принцессы! Я чуть не свалилась с дерева… Теперь всё будет хорошо, всё!.. Как явственно заявляла о себе княжеская кровь в её жилах!.. Я бы громко возликовала, если бы не гадкие туфли, пытающиеся соскользнуть с моих ног… Не напряги я остатки своих мускульных сил, чтобы сидеть тихо, — то что бы со мной стало, если бы ужасный старик теперь, после своих признаний, обнаружил моё невольное присутствие!
— Зачем господину Клаудиусу воспитывать и тем более усыновлять детей абсолютно посторонних людей, к тому же из другой страны? — продолжал бухгалтер. — Смотрите, наследство его брата, ваше законное имущество, он у вас не отбирает — для этого он слишком справедлив, — и более того, он оставит вам и своёсостояние, поскольку он не женат. Финансово он вас блестяще обеспечит, пускай даже только после своей смерти; а до тех пор он будет держать вас в повиновении — но он навсегда лишит вас вашего настоящегоимени, потому что он не хочет, чтобы выросший на древе его семьи благородный побег продолжал жить… Я хорошо его знаю — у него упрямая мещанская гордость Клаудиусов! Ну успокойтесь уже наконец! — заключил Экхоф нетерпеливо. — И постарайтесь припомнить ваши самые ранние впечатления.
— Я не знаю ничего — ничего! — пробормотала Шарлотта и положила ладонь на лоб — её сильная душа рухнула под тяжестью свалившегося на неё счастья.
— Шарлотта, возьми себя в руки! — воскликнул Дагоберт; он казался намного спокойнее своей сестры и стал как будто выше — так гордо он выпрямился, а на его покрасневшем лице появилось испугавшее меня выражение. — У неё действительно могло не остаться воспоминаний, поскольку она была совсем ребёнком, когда наше положение изменилось, — да и я помню немногим больше, — сказал он бухгалтеру. — Наше раннее детство мы провели не в самом Париже, а в маленьком имении недалеко от города, у мадам Годен — это вы уже знаете… Я хорошо помню, как папа качал меня на коленях, но хоть убей, не могу сказать, как он выглядел. Я знаю только, что на нём всё блестело и искрилось — нам сказали, он был офицер… Маму я видел очень редко — яснее всего я припоминаю один день. Мама приехала с дядей Эрихом и ещё одним господином; в садовой беседке подавали кофе, а дядя Эрих бегал со мной по траве, подбрасывал меня в воздух и часами носил Шарлотту на руках… Он был совсем не такой, как сейчас; у него было свежее лицо с лёгким румянцем и очень быстрые движения — вряд ли он тогда был старше двадцати лет?
— Ему был двадцать один, — подтвердил бухгалтер с помрачневшим лицом, — когда он навсегда покинул Париж.
— Мама села за рояль, — продолжал Дагоберт, — и все стали просить: «Тарантелла, тарантелла!» И она пела так, что стены дрожали, и все были в восторге, и я тоже. Мадам Годен потом часто напевала мне эту песню своим слабым, старым голосом, если она хотела, чтобы я её слушался, и я никогда не забуду «Già la luna è in mezzo al mare, mamma mia si salterà!» [14]… Лица мамы я не могу вспомнить при всём моём желании — для меня в тот день, не считая пения, главным человеком был дядя Эрих. Вы можете показать мне любые женские портреты — я не узнаю моей матери… Я только помню, что она была очень высокой и стройной и что её чёрные кудри спадали ей на грудь — возможно, это я бы тоже забыл, не отругай она меня именно из-за кудрей — своими порывистыми ласками я привёл их в полнейший беспорядок… После этой встречи дядя Эрих приезжал очень часто, один; он нежил и баловал нас — в противоположность тому, как он обращается с нами сегодня… Затем он надолго пропал, а потом однажды приехал и разлучил меня с Шарлоттой и мадам Годен… Это всё, что я вам могу рассказать.
— Этого совершенно достаточно, — произнёс Экхоф. — Наверное, господин Клаудиус был к тому времени уже посвящён в тайну и сопровождал свою невестку к племяннику и племяннице… Принцесса почти всегда отправлялась в Париж, когда герцог уезжал со своими адъютантами.
Он просунул свою ладонь под руку молодого офицера.
— Сейчас надлежит осторожно расследовать и действовать, если мы хотим достичь нашей общей цели, — сказал он, увлекая Дагоберта в лес. — От Флиднер, которая единственная в курсе всего, вы, естественно, ничего не узнаете — она скорее даст изрубить себя на куски!.. Не правда ли, она ведёт себя ну просто как невинная овечка, эта старая кошка!.. Придворная дама, квартирмейстер и лейб-медик, который часто бывал тогда в «Усладе Каролины», — все давно умерли…
— И мадам Годен тоже — много лет назад, — добавил Дагоберт бесцветным голосом.
— Смелей, они нам не нужны! Мы отыщем пути и средства, — решительно сказал Экхоф — за время обсуждения он полностью утратил свой напыщенный тон. — Но как я уже сказал, нам надо избегать торопливости, пускай даже пройдут годы!
Они удалялись — но Шарлотта за ними не пошла. Оставшись одна, она вскинула руки к небу и исторгла из дрожащей груди странный, своеобразный смех. Я не знаю, был ли это звук неописуемого счастья или — помешательства. Точно так же вела себя моя бабушка у колодца… Я в испуге наклонилась, и — шлёп! — один из моих башмаков упал в заросли — несчастный уродец так просвистел сквозь кустарник, словно он был выпущен из пращи. Шарлотта полузадушенно вскрикнула.
— Тише, бога ради! — прошептала я, соскользнула вниз по дереву и подбежала к ней.
— Несчастная, вы подслушали? — выдохнули её губы под моей ладонью — она гневным движением стряхнула мою руку и смерила меня уничижительным взглядом.
— «Подслушала!» — повторила я оскорблённо. — Что я могла сделать, если я сидела на дереве, а вы пришли к нему прогуляться?.. Что, мне надо было закричать «не ходите сюда, если вы собираетесь говорить о тайнах, потому что я здесь сижу и ни за что не хочу, чтобы меня заметил старик, который всегда так зло на меня смотрит»?.. И почему это я несчастная? Я так счастлива, счастлива и рада, что не могу выразить, фройляйн Шарлотта!.. Теперь всё будет хорошо! Теперь вам можно быть гордой! Подумайте, ведь принцесса Маргарет — ваша тётя!
