— Ось, бачите, яки цветочки в поле засветились, — засмеялся вахмистр, указывая на красноармейцев, которых конвоировали казаки.

Солнце сильно палило, и только прохладный степной ветерок освежал истомившихся за день усталых людей.

— Куда гоните? — спросил есаул пехотного офицера, кивком показав на сбившихся в кучу, истерзанных красноармейцев.

— В штаб генерала Покровского, господин капитан, — ответил офицер и, многозначительно улыбнувшись, добавил: — В гости.

Пленные, подгоняемые казаками, прошли мимо сотни.

— Эх ты господи, — снизив голос, сказал Скиба, — вот тебе и свои… Погнали ровно стадо с выгона.

Казаки ничего не ответили, сумрачно глядя вслед удалявшейся толпе.

Казаки отобедали, похлебав жидкого супа, наскоро сваренного пришедшей из обоза кухней. Утомленные дневным боем и тяжелым переходом, люди с наслаждением, отдыхали. Солнце уже уходило на покой, и вечерняя прохлада ласкала усталых людей. Кони с хрустом разгрызали свежий ядреный ячмень, в изобилии найденный в полусгоревших амбарах экономии. Невдалеке, верстах в трех от сотни, расположился штаб отряда, левый фланг которого должны были охранять отдыхавшие казаки.

Никола уютно примостился на земле, подоткнув под себя разостланную бурку и положив голову на мягкие подушки седла. Рядом с ним лежал Скиба. Отдохнувшие казаки полукругом уселись возле и, покуривая, перебрасывались словами.

— Теперь бы домой, поработать охота, — мечтательно сказал Никола, — дома небось и вишня зацвела.

— А ты, Никола, сыми с себя голову, спрячь ее за пазуху, целей будет, да и вали домой. Ночь-то темна, дорога черна, а ты иди да щупай, тут ли она, — скороговоркой посоветовал Скиба.

Казаки засмеялись.

— А ну тебя, — заливаясь добродушным смехом, махнул рукой больше всех довольный Никола.

Каждая частица его тела отдыхала после утомительной езды, и теперь ему хотелось без конца лежать вот так и сквозь сон слушать довольные голоса казаков.

— Ну-к, що ж, ну служил, так то ж я по мобилизации, — доходит до дремлющего Николы голос Скибы, — всех забирали, ну, взяли и меня.

Никола понимает, что Скиба рассказывает о своей службе у красных на Тереке. Никола знает, что Скиба врет. Никто его не мобилизовал, он сам добровольно пошел в большевики, но Никола любит Скибу и никогда ни за что его не выдаст.

— Врешь, поди, охотою к красным побег, — спрашивают казаки.

— А ну, хлопцы, нишкни, кажись, опять шкура идет.

Казаки замолчали и оглянулись. От холма молодцеватой, танцующей походкой шел Дудько, беспокойно вглядываясь в лица казаков.

— Опять балачки, и что вы, ровно бабы, все балясы разводите? Первый взвод в ружье, живо!

Казаки, недоумевая, поднялись.

— Ну-ну, поторапливайся там, ироды. Становись! — рявкнул вахмистр и, оглядев строившихся казаков, стал отбирать людей.

— А ну ты, Федько, ты, Пацюк, ты, Левада, ни, тебя не треба, Пузанков, Ткаченко, Гулыга, Скиба, тебе говорю, Скиба, ходи уперед.

Отобрав двенадцать человек, Дудько скомандовал:

— Кого торкнул пальцем, два шага вперед.

Казаки вышли на два шага вперед и замерли перед вахмистром.

— Равняйсь, смирно! Справа по три, правое плечо вперед, шагом ма-арш! — скомандовал Дудько и, идя сбоку маленькой колонны, направился к видневшимся вдалеке курганам.

— Куда потянул казаков, чертова шкура?

— Не иначе как в штаб, — пытаясь разгадать причину, мудрствовали оставшиеся казаки.

— Старается, сука. Нема ему спокою без золотых погон.

— И получит. Такая стерьва завсегда выскочит вперед, хай ему грець в морду, — провожали теплыми напутствиями вахмистра оставшиеся, глядя вслед усердно шагавшему перед колонной Дудько.

Холмы медленно приближались. Уже можно было разглядеть небольшую группу людей, копошившихся у подножия кургана. По степи пробегал низовой ветерок, и перед ним, словно в пшеничном поле колос, усатый ковыль ложился серебряными волнами к земле. Воздух таял, даль казалась колеблющейся и прозрачной. Между холмами поблескивал Дон, высокой стеной чернел камыш.

— А ну, гляди, Никола, и хорошо же тут, ровно в раю… Эх, кабы моя воля была, не оставался бы тут. Хай ее бис, с войной. Вернулся бы домой.

— А ну там! Без разговорчиков! Опять то Скиба балачки развел.

Скиба умолк.

Колонна подошла к холму.

У подножия кургана стояли бледные, растерзанные, раздетые люди. Несколько солдат равнодушно озирались по сторонам. Два конных ординарца да штабной адъютант, важно восседавший на серой кобыле, завершали всю группу.

— Колонна, стой! — скомандовал Дудько. — Стоять вольно, оправиться, — милостиво разрешил он и, отдав честь адъютанту, доложил: — Все готово, господин капитан!

Адъютант слез с коня и, разминая затекшие ноги, подошел к казакам. Его утомленные глаза пытливо вглядывались в людей, и Николе показалось, будто на одну секунду они задержались на нем.

— Братцы, — надорванным тенорком начал офицер, глядя поверх казаков, — по приказанию командира корпуса, генерал-лейтенанта Покровского, необходимо расстрелять этих негодяев. Это комиссары, отступники от православной веры, продавшиеся за золото жидам. — И так же устало и надорванно приказал: — Вахмистр, начинайте!

Стоявший навытяжку перед ним Дудько встрепенулся и, молодцевато поведя плечами, решительно шагнул вперед:

— Команда, смирно!

Послушные окрику вахмистра, казаки вытянулись и замерли.

— Вин-товки! — бросил Дудько.

Моментально сверкнуло двенадцать блестящих стволов, и сухое щелканье затворов огласило степь. Солдаты, разинув рты, с любопытством глазели на заряжавших винтовки казаков. Лица приговоренных посерели.

Суетливые дрожащие пальцы не попадали на обойму, патроны никак не могли войти в магазинку. Не сводя глаз с лица комиссара, Никола внезапно для себя почувствовал, как липкий ужас заполнил все его сознание и холодный пот заструился под бешметом.

Обойма наконец с треском улеглась в «магазинке», и это успокоило Николу. Искоса он взглянул на Скибу и, к своему великому удивлению, увидел, что Скиба стоит, не поднимая винтовки.

— Ну, живо там, раз-два — и готово! — закричал Дудько.

Расталкивая казаков, вперед вышел Скиба и сказал:

— Василь Тимофеич, ослобоните меня. Занедужил, не могу.

Глаза Дудько округлились и налились бешенством. Его покатые плечи заходили, а круглое курносое лицо покрылось багровым румянцем.

— Становись в шеренгу, сукин сын, я те дам «не могу»! Сволочь босяцкая!

Адъютант прищурил глаза и стал внимательно всматриваться в лицо казака.

— Не могу, хоть зарежьте. Никак не буду, — вырвалось у Скибы.

В ту же секунду он упал от удара. Его лицо залилось кровью, липкая жижа закапала на грязный воротник и засаленную грудь бешмета.

— У-у, сука. Один всю казацкую семью поганишь, — нанося второй удар, прохрипел Дудько.

Скиба, лежа у ног вахмистра, охнул и, прикрывая руками голову, застонал.

Казаки вздрогнули и зашумели. Солдаты заволновались.

Не предполагавшие такого поворота красноармейцы зашевелились. Ожидание смерти сменилось надеждой, и они разом заговорили:

— Братцы, родные, казачки, не убивайте…

Дудько хищным взглядом окинул заволновавшихся пленных, быстрым движением расстегнув кобуру, ловко выдернул наган и с размаху, не целясь, выстрелил в стоявшего к нему ближе других. Тот судорожно схватился за грудь и ничком упал на траву.

— А ну, кто еще? — вращая глаза и бормоча ругательства, завопил Дудько. — Смирно, мать вашу!..

Казаки онемели. Начинавшийся было ропот разом стих. Выстрел заглушил разбуженную на минуту совесть, простая человеческая жалость растворилась в животном страхе за себя. Глаза казаков потеряли осмысленное выражение, его сменило покорное и безвольное чувство подчиненности.

— А ну, прямо по комиссарам… пальба взводом! — коротко бросил Дудько, и звенящие нотки команды резнули наступившую тишину.