Сейчас я думаю, как бы сложилась судьба моего собеседника, если б не сделал он рокового шага там, во Франции. Через пару лет он наверняка окончил бы технологический институт рыбной промышленности. Может, появился бы со временем и вкус к общественной деятельности. Стал бы инженером-технологом, показал бы себя на хозяйственной или иной работе. Наладились бы отношения в семье.

Да что гадать! Ведь все открывавшиеся перед ним возможности Райму перечеркнул в один день.

На Ратушной опять играет духовой оркестр. Ослепительно сияет солнце. Навстречу Райму идут молодые парни в джинсах и стройотрядовских куртках. Студенты! У одного куртка расстегнута и на рубашке под нею красным отливает вязь букв: «Тюмень». Ребята едут в Тюмень. В студеную Сибирь. Эстонские студенты. Помнится, в Мюнхене в таких случаях вещали, что коммунисты нашли хороший способ переселения юношей и девушек Прибалтийских республик в восточные районы страны. Чушь, конечно, думает Райму. Будь он помоложе, пожалуй, отправился бы вместе с ними.

Он спешит на работу — сегодня у него вечерняя смена. Не вышло из него ни бизнесмена, ни респектабельного ловца удачи. Да и молодость, если начистоту, тоже уже прошла. Только не там, где надо, не на то растрачена. Впрочем, будущее еще не закрыто.

Белоснежный пассажирский теплоход под красным советским флагом выходил из Южной гавани Хельсинки. Калью Рыым, опершись о перила, стоял неподалеку от кормы и с интересом смотрел на удаляющиеся четырех-, пятиэтажные белые здания прибрежных домов, на возвышающиеся за ними колонны, башни и синий купол главного собора финской столицы. После многодневных сентябрьских дождей это утро отличалось сыростью и прохладой, на море усиливалась рябь, за кормой судна оставалась широкая взбуруненная кильватерная полоса, уходящая в сторону пассажирского причала…

Калью достал серебристый портсигар, открыл, предложил сигареты оказавшимся рядом двум журналистам из их группы, но сам не закурил. «Вот с этого момента и брошу! — решил он, и черные большие глаза его зажглись озорными огоньками. — Есть у меня характер или нет?»

Спрятал портсигар в карман нейлоновой куртки. А соседи уже дымили, прикурив от зажженной им же импортной зажигалки.

«Им что, — размышлял Калью, опять облокотившись о перила, — вернутся — напишут репортажи, проявят фотопленки. Если б знали, какие «репортажи» под вторым дном моего чемодана!..»

Проплыли мимо маленькие скалистые островки с деревянными домиками и скудной зеленью, осталась позади и знаменитая, полутаинственная крепость Свеаборг. Двигатели теплохода вдруг изменили ритм, судно минуту — две сильно дрожало, а потом застопорило ход. На подкативший к спущенному трапу пронырливый катерок сошел финский лоцман, и вот уже катерок метнулся в сторону, и двое гражданских моряков — один из них и был лоцман — с открытой рулевой рубки прощально махали руками.

«Им что — вернутся в порт с чувством исполненного долга, выпьют кофе… Хорошо!»

По разным морям и океанам успел пройтись на судах Эстонского морского пароходства судовой радист Калью Рыым, включая ревущие воды Бискайского залива и опасный во все времена Бермудский треугольник, побывал во многих портах Западной Европы, Африки, Южной Америки, а вот в Хельсинки, столице соседнего государства, до нынешней осени не доводилось. И теперь-то — в качестве туриста и всего на несколько дней…

Группа подобралась веселая — от журналистов до текстильщиц «Балтийской мануфактуры», в основном молодых мужчин и женщин, впервые попавших в капиталистическую страну. При этом руководитель группы — работник одного из таллиннских райисполкомов — со значением подчеркивал! «Дружественную нам страну!..» Конечно, дружественную, а для эстонцев — еще и страну, населенную этнически родственным народом: финно-угорская группа. Языки до того близки, что можно общаться без переводчиков.

Когда шли из Таллинна в Хельсинки, море штормило. Огромные волны раскачивали пассажирское судно как маленькую лодчонку, с устрашающим шумом перекатывали через борт, и Калью с наслаждением ощущал на широкоскулом лице соленые брызги, поминутно вытирая его большим носовым платком, но с палубы не уходил. Ему показалось, что финский маяк был выдвинут чуть ли не к середине залива, а огни Хельсинки в вечерней мгле показались на очень солидном расстоянии, и почему-то вытянуты они в один длинный ряд. Конечно, это множество огней сливалось в сплошную цепочку, и при заходе в пассажирскую гавань электрический ряд разомкнулся, распался на множество уличных фонарей и освещенных окон прибрежных зданий. Причалили в половине двенадцатого ночи.

Отметившись в таможне, всей группой пошли по ночному Хельсинки. Прямые, чистые улицы, ярко освещенные витрины магазинов — в одной из них стояли сверкающие лаком «Волги» и «Москвичи» — всё производило впечатление загадочной новизны. Даже памятник русскому царю на одном из центральных бульваров обжег неожиданностью…

Прошли мимо нескольких отелей, и Калью поймал себя на том, что внимательно вглядывается в их окна, вестибюли — где-то под одной из этих крыш, за одним из этих окон распаковывает чемоданы человек, который должен был сегодня прибыть в Хельсинки для тайной встречи с ним. Каков он? Откуда приедет или прилетит — из Западной Германии, Бельгии, Швеции? Просил предупредить за двое суток до возможной встречи…

Утром на причале группу встретила девушка-гид. Похожая на тринадцатилетнюю девочку, в больших, с толстыми стеклами очках, из-за которых не сразу разглядишь, какое приятное и умное лицо у этой студентки-филолога. Она сразу и безоговорочно полюбилась всей группе, но Калью показалось, что особенно внимательно она посмотрела на него — уж не догадывается ли? Да нет, откуда…

Поехали ко дворцу «Финляндия». В этом недавно сооруженном прекрасном белом здании, по форме напоминающем рояль с поднятой крышкой, месяц назад был принят Заключительный акт совещания по безопасности в Европе, и другая женщина-гид, встретившая их в вестибюле дворца, горячо говорила о надеждах на разрядку и мир, которые зародило это выдающееся событие в жизни всех людей земли. Потом посетили парламент и Национальный музей, оригинальную лютеранскую церковь, построенную в скале. Вообще Калью заметил, что в Хельсинки много огромных валунов из красновато-коричневого гранита с искрящимися на солнце вкраплениями кварцев и других минералов, и соседи-финны удачно используют их в городском пейзаже, а иногда даже вписывают в высокие фундаменты оригинальных особняков. Сколько выдумки!..

Дни были заполнены интересными экскурсиями, поездками в Лахти, Порвоо, городки-спутники. Поздно вечером возвращались в гостиницу, расположенную в центре столицы. А тот, с кем Калью должен был встретиться, проживал в отеле «Хелка», в роскошном номере со всеми удобствами. Но это выяснилось потом, потом…

Море опять начинало штормить. Северо-западный ветер рвал в клочья облака и вздымал огромные вспененные волны, и от края до края, в какую сторону ни глянь, хладила душу стеклянно-серая водная пустыня. Финский берег уже скрылся в дымке, а до нашего еще оставалось около трех часов пути.

Калью спустился в бар, хотел купить сигареты, но вспомнил, что бросает курить, и взял один коньяк и кофе. Сразу потеплело внутри. Подумал — вот жена и отец удивятся, что он больше не курит. А что? И не закурит!..

Воля, твердость характера давно нужны ему, как говорится, на каждый день и час. Особенно с тех пор, как вошел он в контакт с загадочными силами, о которых раньше читал в газетах и не очень верил, что они реально существуют, а если и существуют, то лично к нему никакого отношения иметь не могут. Оказалось, что могут. Теперь он хорошо знал их в лицо, давно раскусил их повадки.

Он ушел в море уже семейным молодым человеком — после окончания Таллиннского мореходного училища, стал радистом на судах загранплаваний, а радист в дальнем рейсе — персона важная, уважаемая и начальством, и всем экипажем. Крепко сбитая фигура, полнощекое, почти круглое лицо с наметившимся вторым подбородком, толстая, короткая шея, вьющиеся темные волосы и удивительно добрые, даже печальные черные глаза притягивали к нему людей открытостью, неподдельной, искренней доброжелательностью, готовностью помочь каждому.