Лоб Сергея покрылся испариной. Наташка вытянула из вазочки салфетку и сунула ему в руку:
– Промокнись.
Он машинально вытер лоб и сунул салфетку в карман куртки.
– Ну совсем плохой! – расстроилась подруга. – Так ведь и не доживет до… Сейчас мы его пустырничком угостим.
Сергей безропотно выпил лекарство и сунул стопку в тот же карман – к салфетке.
– Теперь туда еще бутерброд и, считай, сервировка кармана закончена… – пробормотала Наташка и переключилась на меня: – Ирина Александровна, сядьте, пожалуйста, на место. Того и гляди, мигрень начнется. Мельтешите, мельтешите…
– Да я вообще с места не двигаюсь, – возразила я.
– Очень плохо. Включи чайничек, угости человека кофейком… Хотя есть риск, что он его в карман выльет. Чашку, во всяком случае, точно умыкнет. Ну да ладно, включай! Хорошо бы коньячку, да ведь ему в дорогу. О! Ожил! Смотри-ка, глазками ворочает. Все мужики помешаны на машинах. Как про дорогу услышат, сразу просыпаются.
Слова из Наташки сыпались, как горох. Явный признак того, что подруга нервничала.
– Сережа, ты соберись уж как-нибудь с силами, – перебила я ее. – Попробую объяснить. Только прошу, не делай в отношении нас с Натальей поспешных выводов. Это в первую очередь просьба Татьяны… Но если ты будешь сидеть с таким видом… Сережа! Я же просила.
Честное слово, Аленкин нетленный покойник из института был бы более приятным собеседником.
– Где? – прохрипел Сергей. Казалось, он и рта не открывал. – Она… Где?..
У меня появилось предчувствие, что меня вот-вот схватят за воротник моей старенькой домашней кофточки и начнут трясти, как грушу. Воротник точно не выдержит. Поэтому я моментально выдала ответ:
– В деревне… Жива-здорова… Чего и вам желает…
На него я не смотрела. Я вообще ни на кого и ни на что не смотрела. Зажмурилась. Но послышался не то сдавленный смех, не то сдерживаемые рыдания, я разом прозрела. Наташка потом говорила, что размер моих глаз конкурировал с бабушкиными розетками для варенья… Сергей смеялся. Ритмично покачивая головой сверху вниз. Пальцы рук, вцепившиеся в край стола, побелели. Я неуверенно подхихикнула. Тут же подключилась Наташка. Но разгуляться с подругой на полную мощность мы не успели. Смех Сергея перешел в дикий, безудержный хохот, заставивший нас вскочить. Я прижалась к электроплите, Наташка – к мойке.
– Р-р-радуется… – заикаясь, определила я.
– Не-а, – возразила Наташка. – Р-радовался он чуть раньше. Щ-ща сходит с ума. От р-радости.
Сергей не унимался. В его жутком хохоте появились какие-то взвизгивания и похрюкивания. Он отцепил пальцы от стола, сжал руки в кулаки и начал в такт покачиваниям головы лупить ими по крышке стола.
Наташка опомнилась первая:
– Стол разломает – за нас примется. Может, его чем-нибудь по голове треснуть? О! Чайником!.. Нет. Он горячий. Зря ты его вскипятила.
Рассчитывая на догадливость подруги, замысловатым жестом руки попыталась показать, что надо сменить в чайнике горячую воду на холодную, а потом с трудом выдавила:
– Воды…
Наташка обрадовалась, но вместо чайника схватила графин и выплеснула его содержимое на Сергея. Вместе с крышкой, которая, обиженно звякнув, раскололась о плитки пола. Сергей дернулся, хрюкнул… и затих. Вполне осмысленный взгляд уставился на нас. Он облизнул губы и спокойно сказал:
– Клюква.
– Ага, – согласились мы разом.
Не хотелось огорчать его тем, что он не угадал черную смородину.
– Попить чего-нибудь можно?
– Запросто! – согласилась Наташка и заглянула в графин.
Он был пуст. И тут мы разом засуетились: я размешивала в графине новую порцию черной смородины, Наташка налила кофе и принялась готовить бутерброды.
– Я поеду к ней. Я сейчас поеду к ней. Понимаете? К ней! Живой! Понимаете?
Похоже, легкое безумие у него осталось.
– Понимаем. Мы все понимаем. Только тебе надо подкрепиться и переодеться. На тебе… клюква.
– А, ерунда. И не надо мне никаких бутербродов. Я поеду к ней! Я сейчас же поеду к ней…
Наташка набрала воздуха и гаркнула что есть силы:
– Сидеть!!!
Голову даю на отсечение, что собака в ее квартире тоже послушно села. После этого Сергей окончательно пришел в себя. Для начала он выразил осмысленное желание отмыться и переодеться. Потом у него прорезался зверский аппетит. Он слопал все бутерброды, а затем первое, второе и компот. Мы ему аккуратно намекнули, что он может позвонить жене. Наташка серьезно предостерегла:
– Не бузить! Жена в положении. Волноваться нельзя.
Сергей был предельно нежен и осторожен в выражениях. Может быть, потому, что плакал и толком не мог говорить? Наташка рыдала, уткнувшись в мое посудное полотенце. Я шмыгала носом и задирала лицо к потолку в надежде, что слезы останутся на своем месте.
Выяснив, что полотенце безнадежно мокрое, подруга рыдать прекратила. И постаралась сделать процесс переговоров управляемым.
– Вы сейчас по телефону все деньги проплачете! Или зарядка кончится, а связь нам жизненно необходима… Сергей, да будь же ты мужчиной. Тебе еще инструктаж проходить!
Он согласно кивнул, минут пять прощался с женой до вечера и выглядел придурком. Точнее – счастливым придурком. Меня это не очень устраивало. Необходимо было, чтобы он вник в ситуацию и не наделал глупостей. Удивительно! Только вчера уверял Листратова, что похороны не были инсценировкой, а сегодня его совершенно не волнует вопрос, кто и почему похоронен под именем Татьяны. Сидеть и бессмысленно улыбаться он может долго. Пришлось его припугнуть:
– Вам обоим грозит опасность! Раньше воскресенья домой не возвращайтесь. Будете подъезжать к Москве, позвонишь.
Сергей сидел и радостно со всем соглашался.
– В квартиру без нас не входить. Вообще не вылезайте из машины без нас! Татьяна перекрасила волосы и сменила прическу не зря! – гаркнула я, и он перестал улыбаться. – По дороге пусть накрасится до отвращения к самой себе. Она не должна быть узнаваемой – это главное условие, ты понял?
Он сосредоточенно кивнул, но тут же опять разулыбался. Наташка выразительно покрутила пальцем у виска. Наивный человек! Наверняка уверен, что его присутствие может оградить жену от любой опасности.
Михаил Михайлович Курганов тоже имел глупость надеяться на свою всесильность. Надо менять тактику.
– Ты знаешь, кто захоронен под именем твоей жены? – строго спросила я.
– Никто, – беспечно проронил Сергей, глядя на меня с обожанием.
– Ошибаешься. – Мой голос набирал силу. – Там захоронена родная сестра твоей жены – Ольга. Они близнецы… Были близнецами. Ольга случайно спасла ее от неминуемой гибели. А она, между прочим, была на пятом месяце беременности…
Дурацкая улыбка окончательно сползла с лица Сергея. Думаю, надолго. Он попробовал привстать, сел, повторил попытку, утопил подбородок в ладони и сказал:
– Как же так?
– Танечка с Олей были разлучены с самого раннего детства. Мать не сочла нужным рассказывать об этом Татьяне. Возможно, боялась осуждения со стороны дочери за то, что смирилась с решением суда и отдала Ольгу отцу. Но мы не судьи и не знаем всех обстоятельств дела. Но не будем сейчас об этом. Покойная мама Танюши в конце концов разыскала Ольгу. А может быть, Ольга сама разыскала мать. Хотя это было очень сложно. Оля носила фамилию деда второй жены своего отца – Решетникова. Сложно вникнуть, но можно. В моих рассуждениях отсутствует одно звено, но я надеюсь его не сегодня – так завтра получить. А пока помолчу на эту тему. Ты знаешь, что Танина мать завещала квартиру Решетниковой Ольге Юрьевне? Вам бы опомниться и выяснить досконально все сведения об этой женщине. Возможно, и предотвратили бы трагедию. Вы ограничились тем, что смотались пару раз и постояли у дверей пустующей квартиры. Но если человек в ней не только не живет, но и вообще не появляется, значит, на то есть причины? Они давали ключ к разгадке… Очевидно, решение о завещании в пользу Ольги далось Анастасии Владимировне с трудом. Сама она с раннего детства воспитывалась в детдоме. Потом, казалось, судьба ей улыбнулась – вышла замуж за любимого человека, зажила счастливой семейной жизнью. Но тут же – бац! – столкнулась с подлостью и жестокостью. С той поры так и жила по стойке «смирно». Ожидала подвоха везде и всюду… Кроме того, боюсь, что Ольга провела не один год в заключении. За совершение тяжкого преступления. Это обстоятельство, а также то, что Оля воспитывалась в семье беспринципных, циничных людей, не могло не насторожить Анастасию. В то же время она чувствовала себя очень виноватой перед дочерью, которую лишила своей любви и защиты. Перед смертью она завещала квартиру Ольге, зная, что той негде жить, а следовательно, некуда вернуться после отбывания наказания. Осознание того факта, что ее ждут, ей верят, должно было послужить стимулом к возвращению дочери на правильный путь. Верила ли мать в ее невиновность? Трудно сказать… Наверняка успокаивала себя тем, что завещание в любой момент можно отменить. До момента возвращения Оли, да и потом… Есть приличный запас времени, значит, будет возможность спокойно во всем разобраться. Танюшке о своих терзаниях она не говорит. Та, добрая душа, узнав о сестре, последнюю рубашку с себя сняла бы.
