– Все знали, и я в том числе, что Полина изменяла Виктору, и Пашка Дроганов был тому виной. Поэтому в семье Перегудовых не все обстояло благополучно. – Шоуба, оказывается, мог говорить нормально, но вот его снова повело: – Один раз Витька, будучи под мухой, сказал мне, что умочит Пашку… Я молча его выслушал и ничего не ответил… Не люблю вмешиваться в чужие дела! – Шоуба чуть не ударил себя кулаком в грудь.

– Он исполнил свою угрозу.

– Как? – в голосе Шоубы я уловил нечто беспомощное.

– А вот так: он, как ты говоришь, умочил Дроганова.

– Ай да Витька! – Сухие губы Шоубы еле шевельнулись. – Значит, Витька кокнул Пашку? Вот до чего доводит человека ревность! Я на месте Витьки выгнал бы жену…

В тот же день по телефону я связался с Женей и рассказал, что дал допрос Шоубы.

– Он или хитер, как бес, или чист, как ангел, – резюмировал Женя. – Протокол его допроса вышли мне. Если в убийстве Дроганова никто, кроме Перегудова, не замешан, показания Шоубы послужат еще одним доказательством, что Перегудов давно замыслил убийство. Материалы следствия получишь через неделю.

Прочитав акт баллистической экспертизы о том, что гильзы, обнаруженные на квартире Дроганова П. В., и пули, изъятые из его тела, принадлежат пистолету системы парабеллум, я позвонил Ахре и напомнил, не изымалось ли за последнее время на территории Абхазии такое оружие.

– Письмо твое лежит у меня, Зураб, так что теребить не надо. В случае чего сразу звякну…

В последнее время Ахра почему-то стал раздражительным, подумал я, кладя трубку. Не знал тогда, что на него навалились два нераскрытых преступления. Ахра впоследствии, когда они уже были раскручены, признался, что тогда зашился вконец и света божьего не видел, а тут еще убийство Лозинской тяжелой гирей висело на шее…

Но я всего этого не знал и даже немного обиделся на Ахру. Я читал показания Перегудова.

Буквы, тщательно выписанные угловатым почерком, стояли ровно, слог спокойный, словно Перегудов сидел не в изоляторе, а писал сочинение на вольную тему. Его показания походили на занятную, хотя и печальную, историю, и… ничего нового.

Да, убийство на почве адюльтера, подумал я, закрывая папку. Между этими двумя убийствами нет никакой связи…

Но почему тогда исчез рисунок? Зачем он понадобился Дроганову? Чтобы любоваться им? Для этого он мог, например, купить книгу о ювелирных изделиях и любоваться ими, сколько душе угодно! Почему он испугался и вернул рисунок сестре, велев передать нам, а самой молчать? Зачем такая таинственность? Не проще ли было открыто вернуть рисунок? Значит, тогда не имел его и заставил Перегудову вновь нарисовать, но почему? Кому он передал прежний рисунок? Нет, связь какая-то есть! Не для праздного же любопытства он взял рисунок! Но как найти эту связь, если показания Перегудова все перечеркнули?

Я ждал звонка Жени, но он молчал. Шоуба вел себя нормально и с подозрительными лицами не встречался. Хатуа где-то отсиживался. Лозинская не выходила из головы, но не снилась, до этого еще не дошло.

Ахра однажды радостно сообщил, что напал на след преступников, но все это вновь кончилось ничем… Я понял, что не смогу закончить дело Лозинской до второго пришествия, и возненавидел его пуще смерти. Все же продолжал заниматься им, но мной при этом скорее всего руководил служебный долг…

– Поезжай-ка в Гагру, – сказал мне однажды утром Владимир Багратович.

– На отдых посылаете? – невесело пошутил я.

Он посмотрел на меня через очки, которыми пользовался только при чтении, и недовольно хмыкнул:

– Посмотрите на него, он еще шутит!

– А что мне остается делать? – обиделся я.

– Поезжай, поезжай, – сказал он. – Найди прокурора, и он тебе все объяснит, а мне некогда…

Я отыскал прокурора в отделе милиции. В кабинете кроме него никого не было.

– Ждем тебя, ждем, – сказал он.

– Почему?

– Задержали одного с парабеллумом. Звать Учава. Начальник милиции сказал мне, что вы ищете такой пистолет, поэтому я и позвонил Владимиру Багратовичу.

– Да, ищем, – устало произнес я.

Вошел знакомый следователь горотдела милиции, поздоровался, присел к столу.

– Допросил, Мурман? – повернул к нему голову прокурор.

– Да, Илья Бежанович. Ответил, что пистолет купил у незнакомого человека.

– Всё так говорят, у кого находят нелегальное оружие, – недовольно заметил прокурор. – Вот, отдай пистолет ему, – кивнул он на меня, – у них нераскрытое убийство…

Я забрал пистолет, постановление, вынесенное Мурманом по своему делу, сам написал аналогичный документ по делу Дроганова и без всякой надежды отнес все это эксперту.

Через день получил заключение баллистической экспертизы о том, что гильзы и пули по делу Дроганова выстрелены из парабеллума, который я привез из Гагры. Такого неожиданного успеха никак не ожидал: легкая удача не всегда баловала меня…

Я поехал к Мурману, который по моему телефонному звонку уже знал о результатах экспертизы.

Во время допроса Учава на меня внимания не обращал, потому что я не подавал голоса. Свобода действий временно была предоставлена Мурману. Он был хорошим следователем и помощи ему никакой не требовалось.

– Пистолет где достал? – спросил Мурман.

– Я уже сказал: купил у одного в Очамчирре… И угораздило же меня! – сокрушенно произнес Учава. – Никогда с дурой не ходил, а тут…

Мы уже знали, что Учава имеет три судимости: за кражу и два грабежа, и поэтому с ним нужно было держать ухо востро.

– Когда ты его приобрел?

– Два, нет, три месяца назад.

Мурман молча, но красноречиво посмотрел на меня. Я решил, что пора Учаве выложить все, и незаметно кивнул.

– Из твоего пистолета месяц назад убит человек, – нахмурил брови Мурман. – Вот какая петрушка, дружок…

– Что? – забеспокоился Учава.

– Повторить? – впервые заговорил я.

– Нет, я понял, но… – Учава, полуоткрыв рот, некоторое время молчал, а затем перевел взгляд на меня: – Вы шутите?!

Я не спеша стал открывать папку на «молнии», где у меня были сложены все документы, необходимые для допроса. Учава оцепенело уставился на мои руки. Наконец, я вынул акт баллистической экспертизы и молча положил перед ним на стол.

Лицо Учавы посерело. Некоторое время он смотрел на бумагу, потом несмело пододвинул ее к себе. Читал долго. Кончив, отодвинул акт кончиками пальцев и тускло произнес:

– Я никого не убивал. Я никогда не иду на мокрое дело. Если б знал, что из этого пистолета убит человек, к нему бы даже не притронулся.

– Но, по твоим словам, ты приобрел пистолет три месяца назад,

а человек убит месяц назад, – напомнил я. – Все это как совместить?

– Не убивал я никого, – тупо повторил Учава.

– Допустим, что это так, – сказал Мурман. – Но знаешь ведь, кому до тебя принадлежал пистолет?

– Нет, не знаю. Бывший владелец пистолета мне незнаком. Мы поговорили, зашли в туалет. Он показал мне пушку. Как раз тогда у меня водились деньги. Мы тут же разошлись, как в море корабли. Ни до, ни после этого не видел его.

– Учава, – сказал я тихо, – напоминаю еще раз: в Краснодаре месяц назад убит некий Дроганов. Из парабеллума, который изъят у тебя. Согласно справке о судимости, ты вышел из колонии в декабре прошлого года, а Дроганов убит недавно.

– Ну и что?

– Вот что, Учава, – сказал я решительно. – Или ты назовешь имя прежнего владельца пистолета, или тебе будет предъявлено обвинение, если не в убийстве Дроганова, то в соучастии, потому, что не буду скрывать, его убил другой… Выходит, пистолет убийце передал ты!

– Это еще нужно доказать! – запальчиво воскликнул Учава.

– Доказательство только что лежало перед тобой, ты его читал, – напомнил я об акте. – Улика-то бесспорная!

– Когда именно произошло убийство Дроганова?

Я назвал дату.

Учава опустил голову и некоторое время шевелил губами. Видимо, высчитывая, несколько раз загнул пальцы на левой руке.