Так, в странном спокойствии, Лиза прожила до Нового года. Она полоскала пеленки и ночью кормила дочь грудью. Она готовила мужу ужины и стирала его рубашки, обнаружив две, отправленные на тряпки, завалявшиеся в дальнем углу шкафа. Лиза ездила в дом родителей, накрывала стол к чаю и подолгу болтала с мамой о том, как быстро растет ее внучка. Денег, оставленных мужем, пока хватало на детское питание, погремушки и прочее…

Наконец одна из ошарашенных подруг Лизы, наблюдавших за всем этим делом, пришла к ней в сопровождении знакомого психолога. После недолгой беседы доктор предложил Лизе пообщаться с одним человеком из общества «Светоч». Он обещал помочь, ему уже встречались такие Лизы.

И женщина с пустой коляской, очарованная его голосом, согласилась принять помощь.

…Пролечившись год, она покончила с собой, отравившись газом. Предсмертная записка объясняла причину душевного катаклизма Лизы: у ее бывшего мужа и его новой жены родилась дочь.

А ведь незадолго до этого Лиза поняла – никакие психологи ей не нужны, и помочь ничем не смогут. Лиза и так знала о себе все: она в полном порядке, у нее нет никаких проблем. Дочь Лизы растет здоровой и крепкой девочкой, муж на руках носит, родители, слава богу, души в дочери не чают. Лиза ходила к психологам только для того, чтобы завистливые друзья-приятели не смотрели на нее с таким вот озабоченным выражением: «Ох, Лиза, ты на каком свете находишься?» Пусть они не думают ничего, не высовывают свои раздвоенные языки, шипя разные гадости, – лечится Лиза, лечится!

Они, безумцы, не понимают – от счастья не вылечишь, от благополучия не спасешь. Да, ходит Лиза на все эти занятия, а потом вновь возвращается в свою огромную гулкую квартиру, открывает дверь своим ключом, входит в сумрачную прихожую, вдыхает полной грудью родные запахи своей семьи: свежие пеленки, мужской парфюм, осетрина, запеченная в фольге, сигаретный дымок с балкона, где курит ее красивый ласковый муж.

Лиза скидывает с усталых ног легкие остроносые сабо и летит к ним, к мужу и к дочери, чтобы обнять, прижаться, затискать, чмокнуть, подставить сохнущие от нетерпения губы… Смех, куча-мала, визг толстенькой девчушки, мужские властные руки. Потом – ужин, а это – святое. Они садятся в столовой – никаких телевизоров!

Они соскучились и хотят видеть только лица друг друга, а не ведущих этих смрадных новостей! Лиза раскладывает осетрину и салат по тарелкам, наливает по бокалу белого вина себе и мужу, а дочери – гранатовый сок для гемоглобина. Они едят, и говорят, и замирают, встретившись взглядами, что похоже на тот пронзительный момент, когда мимо окна летним вечером пролетает шальная ласточка и звонко-высоко кричит по-птичьи, что лето коротко и грядет ночной тревожный сумрак.

Потом ночь, нежные супружеские ласки. А назавтра новое счастье от каждого мига существования.

Можно ли такое вылечить?

Иногда Лиза вдруг чувствовала, что она вроде бы не узнает своего мужа. Он вдруг стал другим. Изнутри и снаружи иным, чужим. Она не хотела об этом думать, тем более что ее девочка обожала папу. Он дал ей счастье, так чего же придираться? Зачем быть невыносимой?

– Ты хочешь, чтобы я подписала эти смешные бумажки? – говорит она, глядя в его улыбающиеся глаза. – Милый, ну конечно, конечно! Ты прав, это как-то странно: глава семьи, а в квартире и не прописан! Мамин дом? Ну конечно, я подпишу, конечно!

Она ставит свою подпись на всех документах, которые он ей подкладывает. Она ждет похвалы, но вместо этого происходит непонятное и страшное перерождение любимого человека в монстра. Лиза кричит, пытается убежать, но игла шприца уже воткнулась ей в плечо. Она обречена.

Узнать бы точно, прозрела ли Лиза накануне смерти?

– Я нашла кое-что. – Эля кашлянула и пристально вгляделась в безмятежное лицо своего рыжего любовника. – Потеряла ключ от квартиры и пошла к мужу в офис. Его не было в кабинете. Я стала в ящиках стола рыться, запасную связку искать. Смотрю: медицинская карта! Сначала испугалась за мужа, не сразу поняла, что это моя карта. А карта из психбольницы! Понимаешь?!

Все было именно так, как Паша и предполагал: водка – постель – легенда.

Он заложил руки за голову, не отказывая себе в удовольствии любоваться телом аферистки. Обнаженная, с распущенными волосами, она сидела на кровати, поджав ноги, опустив плечи, сложив маленькие ладони на округлых коленях в трогательной позе покорной рабыни. Ее голос звучал умоляюще:

– Я всегда его любила, всегда. И сейчас надеялась, что все еще может наладиться, но… Когда я карту увидела, то ему, конечно, ничего не сказала, только намекнула, что готова развестись с ним и не буду на имущество претендовать! А он спокойно так ответил мне, что разводиться со мной и не думает, что любит по-прежнему… Я посмотрела ему в глаза, а там такое равнодушие, такая пропасть!

Пальцы Эли снова стали искать на щеке под глазом упавшую ресничку. Павел вдруг вспомнил, что читал где-то, будто люди непроизвольно касаются лица, когда заведомо лгут.

– Он все давно решил. Он упрячет меня в психушку. И к тому же баба у него есть! Он теперь хочет с ней официально жить, на мои деньги и с моим сыном. А в психушке – кто знает? Чего-нибудь вколят в вену и преставлюсь! Паша, помоги мне!

– Что же я должен сделать?

– Помоги мне избавиться от него!

Седов опустил на мгновение взгляд, чтобы скрыть молнию озарения: вот оно!

– Но как же я убью его, Эля? – спросил он тихо. – Никого никогда не убивал! А если поймают меня? Что же мне, в тюрьме сидеть?

– Пашенька, родной! Что ты говоришь?! Разве я позволю тебе в тюрьму попасть? Я лучших адвокатов найду, я всем заплачу. Я для тебя все, просто все сделаю!

– И как я же я его убью?

Эля чиркнула зажигалкой, прикуривая, и ответила:

– Я долго думала над этим. Как только поняла, что положение у меня безвыходное, сразу стала прикидывать варианты. Для нас лучше, чтобы убийство выглядело как заказное. Будто бы его из-за бизнеса укокошили. Например, выстрелили в него – такое ведь не редкость.

Паша тоже достал сигарету.

– На улице подойти и застрелить, так?

Она протянула зажигалку.

– Нет, не на улице. Напротив нашего дома – заброшенное строение. Оттуда можно стрелять.

– Где же ты оружие найдешь?

Эля не потрудилась одеться, но весь эротизм испарился, остался чистый развод. Седов снова любовался ею: таких умниц он еще не встречал.

– Это как раз легко! Мой двоюродный брат привез из Чечни винтовку. Она у нас в сейфе хранится, у брата нет сейфа, и дети могут найти. Мои племянники – настоящие чертята, ничто их не останавливает. Знаешь, как в том анекдоте: «Девочка, перестань трогать дедушку за нос, а то я закрою крышку гроба!»

…Утречком он проснулся вместе с Элей, но сделал вид, будто продолжает смотреть сны. А когда его подруга выскользнула за дверь, быстро вскочил, натянул брюки, свитер и бросился за ней следом.

Эля вышла на остановку, дождалась маршрутки, села в нее. Пашка вскочил в такси, дежурившее на остановке. Эля вышла почти в самом конце маршрута, в районе частных домов. Седов сделал то же самое. Девушка со светлыми волосами свернула в проулок, прошла три дома и вошла в зеленую крашеную калитку. Пашка подождал немного, вернувшись за угол. Через двадцать минут она снова появилась. За руку Эля вела мальчишку лет восьми, похожего на нее как две капли воды. Седов проследовал за ними до ограды школы и растворился в утреннем тумане.

После променада и до самого вечера, трезвый и мрачный, он ходил из комнаты на балкон, курил, глядел на кроны деревьев во дворе, возвращался в комнату, долго сидел на диване перед телевизором. Никакого разумного выхода не находилось.

Время, совсем недавно такое быстротечное, такое легко пропиваемое, теперь клейко липло каждой секундой к каждой мысли и не хотело двигаться, стопорило решение. Паша знал, что консистенция времени изменится, как только он поймет, что ему делать, и начнет действовать.