Роман успеха не имел и не разошелся, получив несправедливую дурную оценку. А между тем содержание его весьма примечательно. В этом романе впервые в европейской литературе затронута Бальзаком тема о мученичестве гения-энтузиаста. Некий ученый, Валтасар Клаэс, химик, занят «изысканием субстанции, общей всем творениям, изменяемой единой силой» — изысканием решения задачи об абсолюте. Он тратит свои средства, средства своей дочери с непоколебимой верой в то, что он сможет делать металлы, делать бриллианты, сможет повторить природу.
Чутьем великого художника Бальзак угадал, что отныне энтузиазм научного работника не может не иметь своих практических утверждений, наука должна служить интересам господствующего класса — класса буржуазии, она на службе у капитала. Способом делать металлы и бриллианты воспользуется промышленник и банкир, от них Клаэс получил неписанный заказ на искание абсолюта, они отняли его средства и учинили семейную катастрофу. В этом трагедия Валтасара Клаэса.
Судьба таланта и гения в капиталистическом обществе является одной из важнейших тем грандиозного творения Бальзака «Человеческая комедия», которую, конечно, надо понимать, как человеческую трагедию.
По возвращении в Париж Бальзак берет к себе в сожители вместо уехавшего художника Борже Жюля Сандо, которого окончательно бросила Жорж Санд, предпочтя ему сперва Латуша, а потом Мюссе. Несмотря на свои жалобы о денежных затруднениях, Бальзак покупает новую обстановку для себя и для Сандо.
К этому возрасту Бальзак сильно располнел, и его фигура стала привлекать особое внимание. «Я так толст, — пишет он, — что газеты надо мной издеваются, несчастные; вот она, Франция, прекрасная Франция: здесь смеются над несчастьем, порожденным трудами. Они смеются над моим животом». Гаварни с иронией, свойственной карикатуристу, утверждает, что «от затылка до пяток у Бальзака была прямая линия, с одним только выгибом — на икрах, что же касается переда романиста, то это был настоящий пиковый туз в профиль».
По поводу своих новых «невинных радостей» он пишет Ганьской: «Я купил себе новую обстановку для комнаты, палку, о которой толкует весь Париж, божественный лорнет, который мои химики заказали оптику Обсерватории, потом золотые пуговицы на мой синий сюртук, — пуговицы, сделанные рукою феи, так как человек, ходящий в XIX веке с палкой, достойной Людовика XIV, не может носить гадких пуговиц из медного сплава. Все это — невинные безделушки, из-за них я прослыл миллионером. Я создал в элегантном свете секту каннофилов (любителей палок) и меня считают за легкомысленного человека. Это меня забавляет». Но эта палка с набалдашником из бирюзовой накипи потребовала не только одной смены пуговиц на сюртуке.
Вот что рассказывает об этой палке издатель Верде: «В октябре месяце (1834 года) знаменитый ювелир Госселен, «соперник Бенвенуто Челлини [180]», — как называл его Бальзак, — умевший в случае надобности, отлично льстить тем, кто был ему нужен, принес ему… пресловутую палку, предмет стольких вожделений. Эта чудовищная палка, толстая, как у барабанщика, сделалась настоящим событием для парижских зевак. Скоро только и говорили, что об Оноре де Бальзаке и его палке. С тех пор они стали неразлучны. Эта фантастическая драгоценность не замедлила представить своему счастливому обладателю новый повод для расходов на роскошь. Вполне понятно, что он больше не мог ходить пешком и даже ездить в тильбюри с такой богатой и ценной игрушкой.
Альфред де Мюссе и Бальзак со своей знаменитой палкой. Карикатура из «Меркюр де Франс» 1835 г
Итак, наш знаменитый писатель нанял великолепную карету за пятьсот франков в месяц. Он заказал роскошную ливрею; кучер у него был почти такой же величественный, как в английском посольстве; у него был такой же микроскопический грум, как у генерала-Мальчик-с-Пальчик; наконец, у него была ложа в Опере и у Итальянцев, где он занял место среди тогдашних львов. Ливрея кучера была умопомрачительная, каштанового цвета, блистающая галунами и позолоченными пуговицами, на которых красовались гербы д'Антрэгов. Большие гербы этой славной семьи были нарисованы также на дверцах кареты и вышиты золотом на богатой подушке с золотыми кистями, на которой восседал кучер».
Здесь уместно будет раз навсегда рассеять легенду, созданную самим Бальзаком и повторенную почти всеми его биографами, о крайней нужде Бальзака в деньгах.
Совершенно справедливо, что в начале литературной деятельности заработки его были незначительны, и возможно, что в 1829 году за «Шуанов» и за «Физиологию брака» ему заплатили, как он утверждает, по тысяче франков; возможно, что в 1530 году ему платили в журнале «Мода» по пятьдесят франков за печатный лист, но с 1832, а может быть и с 1831 года, картина меняется. Он получает пятьсот франков в месяц в «Ревю де Пари», не считая того, что приносят ему его напечатанные, многочисленные произведения.
В 1834 году он одновременно получает от фирмы Беше, которая купила его «Очерки нравов», 50 тысяч франков, и заявляет, что долгу у него осталось только 14 тысяч. В следующем году Бальзак зарабатывает 23 тысяч франков, и из года в год цифры его доходов увеличиваются в солидной пропорции. Он достигает того, что зарабатывает 150 тысяч за один только 1840 год и 50 тысяч за три месяца 1847 года, и в то время как за «Лилию в долине» Бальзаку заплатили в 1836 году 8 тысяч франков, в 1846 году издание «Бедных родственников» приносит ему 22 тысячи франков. Можно еще привести громадные, по тому времени, гонорары Бальзака; также по справедливости должно указать и на громадные его траты и перманентные долги. И все-таки он оставил после себя квартиру-музей, которую еще при его жизни оценивали в 350 тысяч франков. Таким образом, «творимая легенда» о миллионах Бальзака имела под собой весьма реальные основания.
Но не всегда этот человек принимал образ веселящегося парижанина, и всякий обыватель с улицы Кассини имел случай по утрам встретить Бальзака в костюме далеко не великолепном, — тогда на нем бывала охотничья куртка зеленого цвета с медными пуговицами в виде лисьих голов, клетчатые шаровары, черные с серым, заправленные в грубые сапоги с ушками, красный фуляр, жгутом обкрученный вокруг шеи, и шляпа, подбитая голубой, выцветшей от пота подкладкой. И это — не маскарад. Эта убогая одежда столь же почетна, сколь почетно рубище, в котором раб завоевывает себе свободу, — в ней пришел Бальзак завоевывать себе первое место в мировой литературе, и на ней, и на его руках, как запекшаяся кровь, чернеет типографская краска, — Бальзак спешит со своими корректурами.
Наряду с творчеством у Бальзака есть и иные заботы — судьба неудачника-брата Анри, живущего в Нормандии, у которого беременна жена, и, главное, Бальзак вновь окрылен невероятными возможностями, связанными с каким-то потрясающим изобретением мужа своей сестры. Он даже собирается ехать в Лондон, чтобы продать изобретение англичанам.
Но в Лондон он, конечно, не поехал. Он пишет «Отца Горио». Работает по двадцать часов в сутки, и его сожитель Сандо в ужасе: если слава достается такой дорогой ценой, то черт с ней, со славой; он жалеет Бальзака, как больного. «Отца Горио» Бальзак печатает по мере написания, и еще в неоконченном виде роман имеет громадный успех. Главный интерес для тогдашнего читателя в «Отце Горио» заключен в фигуре страдающего отца, пожертвовавшего все свои богатства двум дочерям и обрекшего себя на серенькую жизнь в плохом пансионе мадам Воке. Этот вермишельный король Лир, наживший свои капиталы солдатской мукой, сидя в своей норе, куда он как крыса запрятал свои остатки про черный день, испытывал необычайное блаженство, представляя себе, сколь роскошна жизнь его дочерей, вышедших замуж — одна за аристократа, другая за банкира. Несмотря на их полное равнодушие к нему, он верит, что они его любят и приносит им в жертву последние остатки своего состояния.
