Мне становится жарко. Здесь теплее, чем за городом. Хоть бы в ресторане был сад или терраса, хочется посидеть на воздухе.

— Как называется ресторан? — задаю я вопрос Фаусто, гордо вышагивающему рядом, с сигаретой во рту и с видом хозяина, купившего весь квартал.

— У него нет названия, он частный.

— Нет названия? Почему?

— Потому, любовь моя, — с наслаждением отвечает Фаусто, — что это индивидуалисты старой закваски. Им не нужна реклама, сюда ходят только свои. Чужак сюда затесаться не может.

— А на воздухе можно посидеть? — Нет!

— Жалко!

— Не жалей, пока не увидела, — поучает меня Фаусто, отбрасывая сигарету. — Ты же всегда говорила, что любишь все неординарное и всякая норма тебе противна. Смею тебя заверить, моя маленькая принцесса, что мой ресторан выходит за рамки всех норм. Могу поспорить, что ты его никогда не забудешь!

Я не спорю, а просто иду рядом с Фаусто, готовая к сюрпризам.

— Вот мы и пришли! — вдруг говорит он и останавливается. Открывает маленькую дверь в высоком, круглом, покрытом красным лаком портале. Мы попадаем в зеленый двор с большими каштанами в центре и поросшими плющом стенами домов. Настоящий зеленый оазис в центре Парижа.

Через длинный грязный коридор маленького убогого флигеля попадаем во второй, каменный двор. Здесь нас встречает шум, в нос ударяют кухонные запахи и дым. Входим в железную дверь.

Что это? Кухня алхимика? Пиратский притон? В зале низкий потолок бордового цвета. Из видавшего виды радио на стойке доносятся звуки вальса. Жуткая вонища и духотища. Все места заняты публикой самого низкого пошиба.

За грубыми деревянными столами, перед полными стаканами с красным вином и тарелками, из которых нещадно воняет, сидят живописные личности. Женщины с обведенными словно углем глазами, мужчины в матросских шапочках, с небритыми, испитыми физиономиями. В своем элегантном красном платье, с золотыми солнцами в ушах я похожа на пришелицу с другой планеты.

Фаусто тоже. Что ему надо в этой дыре?

К нам подходит высокий неряшливый мужчина с русой бородой, красным носом и шелушащейся кожей на лице. На нем коричневые брюки, коричневый жилет, коричневая широкополая шляпа и красная рубашка. Через правую руку перекинуто полотенце.

— Бонжур, патрон! — Он обнимает Фаусто как блудного сына, неистово хлопает по плечу и шесть раз целует в обе щеки. Что бы это значило? Может, он с ним в постель собрался?

— Бонжур, мадемуазель, — равнодушно здоровается он потом со мной и целует мне руку.

— Нет мест? — спрашивает Фаусто, не представляя меня.

— Есть, есть, внутри. Дорогу знаешь.

Под удивленными взглядами всех присутствующих проходим вдоль деревянной стойки и ныряем под полог из разноцветного бисера. Темный коридор, несколько ступенек вверх — и через вторую обитую железом дверь попадаем в большой зал. Ничего подобного я в своей жизни не видела.

Он выше, чем нижний ресторан, и вся левая стена — это один сплошной огромный камин, от пола до потолка. Такого я тоже никогда не видела: жутко зловонная, черная, прокопченная, дымящаяся дыра! В зале стоят шесть столов, покрытых чем-то белым, а у окна — еще один длинный стол, заваленный журналами по скачкам, бумагой, бланками. Что это? Тотализатор?

Мы садимся.

Тощая, чахлая женщина со спутанными черными волосами подбегает к Фаусто и осыпает его поцелуями и ласками. На меня она даже не смотрит. На ней бывший когда-то белым фартук, глаза у нее воспаленные. Покончив с церемонией приветствия, она ставит перед нами бутылку красного вина. К нему подается корзиночка с хлебом, горчица, перец, соль.

— Ты чего? — весело спрашивает меня Фаусто. — Ревнуешь, крошка?

Я молча трясу головой. Вот он, запах коптильни! Так всегда воняло от Фаусто, когда он несколько ночей кряду не приходил домой. Этот запах я никогда не забуду! Вот, значит, где он пропадал, и каждый раз дело кончалось скандалом!

Все помещение прокопчено насквозь — столы, стулья, салфетки, стены. Этот камин-монстр похож на гигантскую дьявольскую пасть, извергающую смрадное дыхание. Мне сейчас станет дурно.

— Что случилось? — участливо спрашивает Фаусто. — Ты выглядишь как теленок на бойне. Тебе здесь не нравится?

— Ты не мог бы открыть окно? — спрашиваю я слабым голосом.

— Это бесполезно. Здесь всегда так пахнет. Что скажешь об этом потрясающем камине? Как в замке! Он из эпохи Ренессанса!

— Ты здесь часто бываешь?

— Случается, — с вызовом говорит Фаусто. — Здесь встречаешь людей. Не обязательно всегда ходить в трехзвездочные рестораны. Оставляешь там целое состояние и уходишь голодным. А здесь за небольшие деньги получаешь гору еды. Слава богу, что в Париже еще существуют такие места!

Тощая женщина приносит меню. Это клочок бумаги, исписанный от руки, в пластиковой обложке.

С трудом вчитываюсь: печень, почки, куриные желудочки, свиные ножки, говяжье сердце, улитки. Чудовищное меню для вегетарианца!

— Скажи мне, пожалуйста, что я здесь должна заказывать?

— Тут есть отличные салаты, дорогая. И картофель — фри. Свежий, с хрустиком!

Жареный картофель я люблю. Но здесь? Ни за что! В кабаках, подобных этому, обычно жарят на конском жире. От одной мысли об этом мне становится дурно. К тому же аппетит у меня пропал.

Все люди здесь производят нездоровое впечатление! У меня лишь одно желание: ни к чему не притрагиваться. Отдраить руки с мылом. И прочь отсюда!

Но Фаусто в ударе. Восседает на своем стуле, как король во дворце. Заказывает паштет и, — бросив на меня взгляд исподтишка, — что-то, что я не могу разобрать.

— Это нельзя произносить вслух, — говорит он, прикрыв рот ладонью, худосочной женщине, — но мадам — вегетарианка! Она очень чувствительная, видите ли!

Официантка хихикает и записывает. Фаусто закуривает сигару и пускает дым мимо меня. Приносят закуски.

Я заказала редиску. Тут не может быть подвоха. Так мне казалось! Но она либо червивая, либо деревянная и старая. Теперь на очереди основное блюдо.

Салат для меня и Фаусто — я не верю своим глазам! Он решил поиздеваться надо мной?! Зная, что я не выношу даже вида этого? На его тарелке лежат бледные, голые лягушачьи лапки, величиной с жабьи. В студенистом, тянущемся соусе. Меня начинает тошнить. Вилка вываливается из моих рук и со звоном падает на пол. Фаусто ухмыляется.

— Ты не ешь, принцесса? — Он засовывает в рот лягушачью лапку, с удовольствием жует ее и выплевывает кости в камин.

Я, не поднимая глаз, смотрю в скатерть.

— Спасибо, мне нехорошо.

— Но отчего, дорогая?

— Ты прекрасно знаешь.

— Тебе же не может быть дурно от этих маленьких лягушат.

— Мне дурно от тебя! Ты это заказал, потому что хотел обидеть меня. Ты ведь знаешь, что я не могу их видеть!

— Я их заказал, потому что мне захотелось лягушек, — беззаботно отвечает Фаусто. — Я люблю лягушек, улиток, кузнечиков, у меня более изысканный вкус, чем у вас, в вашей стране вальсов!

— Ты можешь есть что угодно! Майских жуков, личинок червяков, мокриц! Но не тогда, когда я вынуждена смотреть на это! — Слезы наворачиваются мне на глаза. Я прикусываю губу и отворачиваюсь. Он не должен видеть меня плачущей. Нет, этой радости я ему не доставлю!

— Ну как, вкусно? — спрашивает хилая женщина, принесшая новую бутылку красного вина.

— Замечательно!

Я встаю. Мне вдруг стало очень жарко. Я должна выйти на свежий воздух!

— Надеюсь, ты не собираешься закатывать сцену, — говорит Фаусто, уплетая за обе щеки,

— Не волнуйся! — Я беру свою сумку. — Все сцены позади!

Спешно ретируюсь из кабака, прощаюсь с неряшливым мужчиной в шляпе, который, слава богу, больше не целует мне руку. Пересекаю оба двора и, тяжело дыша, стою, наконец, на улице. К горлу подкатывает комок, чувствую себя оплеванной. Что предпринять?

Скоро десять!

Охотнее всего я бы где-нибудь спряталась. Но я не могу идти сейчас одна домой, ложиться в постель и ждать — чего? Что Фаусто появится послезавтра? Нет! Ведь я приняла решение на башне собора в Бурже.