Этот мост — нечто особенное. Толстыми цепями он перекрыт для проезда машин, и его облюбовали парочки, ибо кто здесь поцелуется, может загадать три желания. Здесь всегда полно певцов, актеров, акробатов, туристов, постоянно снимаются какие-нибудь фильмы, и самое главное: ты не только чувствуешь себя в центре мироздания, ты там действительно находишься!
Я вхожу в кафе. Фаусто уже тут. Смотрите-ка! Сидит в дальнем углу и курит. На нем бирюзовая трикотажная рубашка, светлые льняные брюки и огромная шляпа. Коричневая, с широкими полями. Откуда она взялась? Я такой у него не видела. Шляпа делает его чужим. Он выглядит дерзко, как герой вестерна.
Я подхожу к нему со стопкой журналов по интерьеру под мышкой.
— Бонжур, Фаусто.
— Бонжур, Тиция.
Мы целуем друг друга в обе щеки.
— Нашел место для стоянки?
— Да, там, где запрещено.
— А дом? Ты купил его?
— Потом расскажу. Ты же знаешь, как я ненавижу, когда меня забрасывают вопросами.
Его тон не предвещает ничего хорошего. Я сажусь к нему. У Фаусто красные глаза. Очевидно, не спал всю ночь. Лицо бледное, не брит и воняет дымом, просто весь прокоптился.
Кроме того, на лбу у него два кровавых шрама. Шляпа их, правда, прикрывает, но не совсем. Откуда они? Подрался? За городом? Но с кем? С продавцом дома? В общем, у него весьма потасканный вид, он непрестанно зевает, и я на его фоне смотрюсь как свежая роза.
— Хочу тебе кое-что показать, — говорю я и кладу на стол журнал с квартирными объявлениями. — Кто-то украл наше имя. Ты знаешь фирму «Аполл-недвижимость»? Она так и сыплет объявлениями. Взгляни-ка.
Я раскрываю журнал на цветном развороте, стоит это кучу денег. Имя Аполл набрано черными гигантскими буквами, под ним изображение замка, а текст в противной навязчивой манере сулит роскошные хоромы с шикарными декорациями.
— Не знаю такую. — Фаусто даже не смотрит в мою сторону. — Меня это не интересует.
— Но они используют наше имя! И у них дурной вкус. Разве тебе это не мешает?
Фаусто зевает. Приносят еду.
Антрекот для него, салат и омлет для меня. И лучшее красное вино, какое есть в меню.
— Я принял решение сегодня утром, — равнодушно говорит Фаусто, наполняя мой бокал. — Много работы не идет тебе на пользу. Ты становишься раздражительной, занудной, тебе ничем не угодишь. Когда эта квартира здесь будет готова, тебе надо сделать паузу. А все дела я возьму на себя!
— Какие дела? — встревожено спрашиваю я.
— Квартирные дела, дорогая, какие же еще?
— А апартаменты на авеню дю Мэн?
Я их купила совсем недавно, не какая-нибудь там малогабаритная хибара, а прекрасная четырехкомнатная квартира в великолепном старом особняке. Мой самый крупный проект на сегодняшний день в Париже, и я уже начертила эскизы, все цвета у меня в голове, я предвкушаю интересную работу. Как только квартира на острове будет продана, я собиралась начать!
— Авеню дю Мэн прекрасно обойдется и без тебя!
— Сомневаюсь.
— А я нет. Ты что, считаешь меня полным кретином, ничего не смыслящим в делах?
Я не отвечаю. Фаусто жует свой антрекот. Столы вокруг нас занимает пестрая, веселая публика, принарядившаяся для Парижа. Посетители всех цветов кожи. Слышна английская, немецкая, испанская, японская речь, и каждую входящую женщину Фаусто оценивает взглядом знатока.
— Ты давал в газету объявление про улицу Буде? — спрашиваю я, пытаясь сохранять спокойствие.
Фаусто кивает. Я откладываю вилку.
— Ты же знаешь, я это не люблю. Сначала надо отремонтировать, а уж потом рекламировать. Я хочу, чтобы были подключены лампы, чтобы все было готово — с коврами и занавесками, иначе я ничего не буду показывать.
— Все будет по-другому, детка, — Фаусто делает большой глоток из своего бокала, — эти методы устарели. Достаточно купить квартиру, раскрасить и пустить дальше. Так получается быстрее, скорее поступают деньги. Слушай, я навел справки. Мы меняем тактику.
И он рассказывает длинную историю о каком-то коллеге (с сомнительной репутацией), «сварганившем» десять квартир в месяц и якобы заработавшем умопомрачительную сумму денег. Я не верю ни одному его слову. Я знаю этого человека. Он авантюрист, работает на сумасшедших кредитах и все время на грани банкротства. Это и есть его новый друг? Тогда — полный привет!
— Я прекращу работать, когда буду на восьмом месяце беременности, — сухо бросаю я.
— Это шантаж? — спрашивает Фаусто и таращится на меня. — Ты же знаешь, на это ухо я туговат.
— Очевидно. Раз уж мы заговорили на эту тему, с кем ты сейчас спишь?
Фаусто поправляет свою шляпу и ухмыляется
— Где ты был сегодня ночью? Куда ты ушел в полтретьего? Думаешь, я не слышала? И кто тебе исцарапал лицо? Дама из агентства? У тебя такой вид, словно тебя кто-то поколотил. Тебе это известно?
Фаусто разглядывает высокую рыжеволосую туристку, которая оглядывается у входа в поисках места. Ее желтое платье так тесно ей, что прилипло к телу, будто мокрое.
— Кроме того, меня все время преследуют анонимными звонками. Я должна развестись, иначе меня отправят на тот свет. Что ты на это скажешь?
— Видишь эту, которая только что вошла? — спрашивает Фаусто, со злостью сверкая глазами. — В желтом платье? Спорим, на ней нет нижнего белья?
— Ты не соблаговолишь ответить на мой вопрос?
— Ах, мадемуазель! — громко восклицает Фаусто и приподнимает шляпу — Я тут. У нас есть свободное место. Вы кого-нибудь ждете? Жаль. Тогда, может быть, завтра? Я сюда часто прихожу. Завтра ровно в час я буду здесь.
Я смущенно улыбаюсь, потому что кафе забито и все слушают. Незнакомая женщина поворачивается к нам спиной. Зато напротив садится другая. Черная, как смоль, короткая стрижка, выбритый затылок. Американская туристка, сразу видно.
Пухленькая и темпераментная, на ней облегающие черные брюки, черная майка без бретелек и красные серьги. Она роется в своей лиловой сумке непомерной величины, наконец достает оттуда губную помаду и красит губы в цикламеновый цвет. Фаусто глядит завороженно.
— Видела, как она ест меня глазами? — взволнованно спрашивает он. — Что ей от меня надо? Ты заметила? Для меня накрашивается. Я говорю о той жгучей брюнетке с чувственным ртом. Она не сводит с меня глаз.
Он отодвигает пустую тарелку, закуривает сигарету, выпускает облако дыма в ее сторону и посылает ей воздушный поцелуй.
Это уже слишком.
— Если ты скажешь еще одно слово, я встану и уйду.
— Опять начинаешь? — Он пялится на американку. Я подавилась орехом. Фаусто хлопает меня по спине, не глядя, само собой разумеется, потому что занят брюнеткой.
— Ты можешь восхищаться другими, когда ты один, — говорю я как можно более спокойно, хотя едва дышу. — Я тоже меняю тактику. Я больше не дам себя позорить перед всем Парижем. Тебя полночи нет дома, ты даже не извиняешься, ничего не объясняешь. Если так будет продолжаться, нам придется расстаться.
— Ну что ты, — бросает Фаусто и улыбается кому-то налево. Там сидит золотисто-коричневая индианка в красном сари, с толстыми серебряными цепями на руках и шее.
— В последний раз спрашиваю. Где ты был? И с кем?
Фаусто опускает взгляд на изящные плечи. Сейчас пойдет в атаку. Я встаю. С меня довольно.
— Желаю хорошо провести время после обеда. Адье, Фаусто, счастливо развлечься.
— Когда ты злишься, у тебя губы растягиваются в щелочку.
Я выбегаю из кафе так быстро, насколько мне позволяют мои белые туфли на высоких каблуках. По маленькому романтическому мосту Сен-Луи на остров Сите. Четырежды оборачиваюсь, но Фаусто не видно.
Он не бежит за мной. Я могла бы прыгнуть в воду, ему безразлично.
Ныряю в Нотр-Дам. Здесь тихо и прохладно. Покупаю свечку за десять франков, зажигаю ее перед большой мадонной у главного алтаря и не мигая смотрю на пламя.
— Почему ты допустила мое замужество? — вопрошаю я каменную статую. — Почему не треснула от гнева? Я бы поняла. — Но мадонна продолжает улыбаться, а я вдруг плачу. Слезы бегут по моим щекам. Этого со мной не бывало. А это еще что? Боли в желудке? Немудрено, Фаусто все испортил. Если бы я не ела только здоровую пищу, точно лежала бы давно в гробу! Но может, я умру от разбитого сердца.
