В день святого Валентина, В первом свете дня Ты своею Валентиной Назови меня. Тихо ввел он на рассвете Девушку в свой дом — Ту, что девушкой вовеки Не была потом. Сравним с переводом «Песни Офелии», выполненным Пастернаком: С рассвета в Валентинов день Я проберусь к дверям И у окна согласье дам Быть Валентиной вам. Он встал, оделся, отпер дверь, И из его хором Вернулась девушка в свой дом Не девушкой потом. Итак, шекспировские баталии между Маршаком и Пастернаком из области сонетов перешли в сферу трагедий. Маршак перевел стихотворные реплики Шута и другие фрагменты из трагедии Шекспира «Король Лир». «Для того чтобы перевести его (Шута. — М. Г.) стихотворные реплики, нужно сначала раскрыть, расшифровать подчас загадочный смысл подлинника, а потом вновь замаскировать его, облечь в уклончивую, игривую форму прибаутки. Пословицы и поговорки трудно поддаются переводу. Они своеобразны и сопротивляются пересадке на чужую почву. Буквальный перевод — слово за слово — может их убить». Маршак перевел двенадцать песенок, реплик Шута. Вот одна из них: Когда откажется священник Кривить душою из-за денег И перестанет пивовар Водою разбавлять товар, Когда наскучит кавалерам Учиться у портных манерам, Когда еретиков монах Сжигать не станет на кострах. Когда судья грешить не будет И без причины не осудит, Когда умолкнет клевета. Замок повесив на уста, Когда блудница храм построит, А ростовщик сундук откроет, — Тогда-то будет Альбион До основанья потрясен, Тогда ходить мы будем с вами Вверх головами, вниз ногами! Этот «небуквальный» перевод, по словам Маршака, появился в поисках «того варианта, который был бы наиболее выразителен и более всего соответствовал бы требованиям театра, я переводил каждую из песенок Шута по три, по четыре раза…». Пастернак, переводя трагедии Шекспира конечно же тоже думал о постановке в театре, и это наложило отпечаток на его переводы. И та же песня Шута в переводе Пастернака не просто непохожа, но совсем иная — не только потому, что у Маршака «Священник, кривящий душой из-за денег…», а у Пастернака «Поп, которого заставили пахать»; у Маршака «будет Альбион до основанья потрясен», у Пастернака (что ближе к шекспировскому тексту) — «Альбион лишь пошатнется». Вероятно, подход к переводу трагедий Шекспира у обоих поэтов был такой же разный, как при переводе «Сонетов». Когда попов пахать заставят, Трактирщик пива не разбавит, Портной концов не утаит, Сожгут не ведьм, а волокит, В судах наступит правосудье, Долгов не будут делать люди, Забудет клеветник обман И не полезет вор в карман, Закладчик бросит деньги в яму, Развратник станет строить храмы, — Тогда придет конец времен, И пошатнется Альбион, И сделается общей модой Ходить ногами в эти годы. Лишь однажды Маршак использовал имя Шекспира, его образ в целях конъюнктурно-политических.
Давно известно, как влияют дары власть предержащих на честолюбие людей искусства. Немногим удается этому не поддаться. Пример тому — большое стихотворение Маршака «Гость», опубликованное в журнале «Крокодил» в 1938 году. Самуил Яковлевич решил сделать из любимого поэта героя, борца не только против Гитлера, но и против своих соотечественников, вступивших в сговор с Гитлером. Вот фрагменты этого стихотворения: В палату общин, в сумрачный Вестминстер, Под новый год заходит человек С высоким лбом, с волнистой шевелюрой, С клочком волос на бритом подбородке, В широком кружевном воротнике. Свободное он занимает место. Его соседи смотрят удивленно На строгого таинственного гостя И говорят вполголоса друг другу: — Кто он такой? Его я видел где-то, Но где, когда, — ей-богу, не припомню! Мне кажется, немного он похож На старого писателя Шекспира, Которого в студенческие годы Мы нехотя зубрили наизусть! Но вот встает знакомый незнакомец И глухо говорит: — Почтенный спикер, Из Стратфорда явился я сюда, Из старого собора, где под камнем Я пролежал три сотни с чем-то лет, Сквозь трещины плиты моей могильной, Сквозь землю доходили до меня Недобрые загадочные вести… Пришло в упадок наше королевство. Я слышал, что почтенный Чемберлен И Галифакс, не менее почтенный, Покинув жен и замки родовые, Скитаются по городам Европы, То в Мюнхен держат путь, то в Годесберг, Чтобы задобрить щедрыми дарами — Как, бишь, его? — Мне трудно это имя Припомнить сразу: Дудлер, Тутлер, Титлер… Смиренно ниц склонившись перед ним — Властителем страны, откуда к небу Несутся вопли вдов и плач сирот, — Британские вельможи вопрошают: «На всю ли Польшу вы идете, сударь, Иль на какую-либо из окраин?» * * * Я человек отсталый. Сотни лет Я пролежал под насыпью могильной И многого не понимаю ныне. С кем Англия в союзе? Кто ей друг? Она в союз вступить готова с чертом И прежнего союзника предать, Забыв слова, которые лорд Пемброк В моей старинной драме говорит Другому лорду — графу Салисбюри: «Еще раз в бой! Одушевляй французов, Коль их побьют, и нам несдобровать!..» Он речь свою прервал на полуслове И вдруг исчез неведомо куда, Едва на старом медном циферблате Минутная и часовая стрелки Соединились на числе двенадцать, — И наступил тридцать девятый год. |
