Г-н Юссонуа на минуту остановился, выпил, поставил пустой стакан на стол и продолжал прерванную речь:

— В конце концов и мы, и они, сударь, приходим приблизительно к одному и тому же, но заслуг больше у нас. Нам недостаточно сидеть несколько часов в день за решеткой, чтобы быть осведомленными о всякого рода делах. Удается нам это ценою массы усилий, ухищрений, иногда даже связанных с большими опасностями. Нам приходится ничем не пренебрегать, и пути самые необычайные, самые низкие нам знакомы и привычны. Мы прибегаем ко множеству выдумок, которые нередко бывают удивительными. Это не мешает, сударь, тому, чтобы вместо почтения к нам ставили нас очень низко и считались с нами только в случаях крайней необходимости.

По мере опустошения бутылок, г-н де Брео узнал от г-на Юссонуа интереснейшие вещи и главнейшие подвиги, которыми прославилась карьера человека, закончившаяся довольно мизерно, по признанию самого г-на Юссонуа, службой у графа де Блиона.

— Он неплохой человек, — вздохнув, продолжал г-н Юссонуа, — и я не стыжусь быть ему полезным, хотя он ничего от меня не требует такого, что было бы достойно человека, оказавшегося на высоте в самых затруднительных положениях; у него мне даже не бывает случая применить свои способности, но иногда нужен некоторый отдых, и тот, что я встречаю здесь, дает успокоение и телу и духу. Но со временем я надеюсь выйти отсюда для больших предприятий, если только от праздности не утрачу тонкости, для нас необходимой, и для сохранения которой в полной свежести, быть может, нужно непрестанно ее упражнять. А здесь, сударь, у меня работы меньше даже, чем предполагает добрейший господин де Блион.

Г-н Юссонуа приостановился и, наклонившись к г-ну де Брео, подмигнул, щелкнул языком и конфиденциально молвил:

— Жена у него хорошенькая!

Г-н де Брео готов был убить г-на Юссонуа одной из пустых бутылок, стоявших на столе, но сдержался.

— Не замечали ли вы, — продолжал г-н Юссонуа, — что достаточно жене быть кокеткой, чтоб муж жил с ней в полнейшей безопасности. А господин де Блион дрожит от страха, как бы ему не наставили рога, меж тем как жена его, что всего замечательнее, отличается самой испытанной и прочной добродетелью. С того дня, как я приставлен следить и надзирать за нею, я ни разу не замечал в ее поведении чего-нибудь, что указывало бы на желание перемен. Госпожа де Блион, сударь, женщина честная, кроткая, ровная и правильная. Самое строгое одиночество она переносит терпеливо, и ум ее не посещают прихоти, смущающие зачастую женщин, живущих в свете, и нередко не покидающие их и в уединении. А между тем, нет такой предосторожности, которой бы не предпринял по отношению к своей жене граф де Блион. Я поделился с ним своими наблюдениями. Он, казалось, был удовлетворен, но ревность его не получила никакого облегчения; и он предписал мне не ослаблять своей бдительности, все время старательно наблюдать за доступом в замок и за людьми, находящимися проездом в городе, так как он боится любовных покушений, думая, что красота его жены должна была оставить по себе в Париже воспоминание достаточно сильное, чтобы какой-нибудь влюбленный, придя в отчаяние от ее отсутствия, захотел попытаться если не достигнуть до нее самой, то доставить ей какое-либо доказательство своей любви. Так что, сударь, вместо того, чтобы сидеть тут с вами, пить вино и толковать по душе, я должен был бы, наоборот, стараться искусно разузнать ваши намерения и удостовериться, что вы не один из тех ухаживателей, которых больше всего боится граф и защищать от которых графиню, проникая в их виды и разрушая их планы, составляет мою задачу.

Г-н де Брео принялся хохотать при последних словах г-на Юссонуа. Слова начали застревать у того в горле, перемешиваясь икотой. Количество выпитого вина заметно было не только по багровым щекам и слипающимся глазам, но и по несвязности речи. Г-н Юссонуа, поговорив о других вещах, причем ясно было, что в голове у него немного путается, вернулся снова к г-ну де Блиону.

— У него только один настоящий недостаток, сударь, но он немаловажный — вопрос о вине, о котором я вам только что говорил и по которому он упрямо не хочет ничего слушать. Что бы он сказал, сударь, если бы мог меня видеть в таком состоянии! Доверие его ко мне сильно поколебалось бы. Хе-хе-хе… Тем более, что на завтра назначена охота и его целый день не будет дома… Друг Юссонуа, будь бдителен!.. Ну, графиня останется довольна. Когда графа не бывает, она пользуется случаем, чтобы помечтать в саду. Я там не оставляю и не надоедаю ей. У женщин от одиночества бывают дикие мысли… а старый черт Юссонуа не хуже других! Друг Юссонуа, будь бдителен! Все женщины, сударь, все женщины… хи-хи-хи… Ну, молодой человек, за здоровье гра…

Стакан г-на де Брео был опущен на стол, а не разбился вдребезги об голову г-на Юссонуа только потому, что тот сам тяжело склонил свою голову среди бутылок. Г-н Юссонуа был совершенно пьян. Г-н де Брео и трактирщик тщетно старались его поставить на ноги, — он снова падал как бездыханная масса; пришлось отнести его на кровать, где он и остался храпеть, меж тем как г-н де Брео отправился спать, чтобы на другой день с зарей быть уже на ногах.

Г-н де Брео начал ворочаться на постели, остаток сна у него пропал от громкого лая собак и щелканья бичей. Он босиком подбежал к окну. Оно выходило на главную улицу Корвентона, где при рассвете мостовая еле белела. Весь этот шум поутру производил охотничий выезд графа де Блиона. Слуги ударяли длинными бичами, и собаки рвались с привязи. Г-н де Брео видел только спину г-на де Блиона и толстый круп лошади в яблоках, на которой он крепко сидел. Ни шум, поднятый сворой, ни топот копыт не разбудили г-на Юссонуа, в чем г-н де Брео убедился, войдя уже одетым в комнату сонули. Пьяница продолжал храпеть, но, очевидно, от привычки к ремеслу, когда нужно, у него сохранялся тонкий слух, потому что вдруг он пошевелился и открыл глаза. Отупелое выражение сейчас же исчезло с его багрового и воспаленного лица, и г-н де Брео был весьма удивлен, когда услышал, как тот пьяным еще голосом, но достаточно раздельно произнес:

— Ах, это вы, сударь? Что вы на это скажете? Вот к каким результатам приводит сидение на воде, к которому принуждает меня граф. Четыре, пять жалких бутылок во что меня обратили! Прежде было не так, и в вине я почерпал удивительную ясность ума. Бывало, соблаговолят поручить мне важное какое-нибудь дело, сейчас же отправляюсь обдумывать его в трактир. Выставлю на стол столько бутылок, сколько, в деле замешано лиц, и, опорожнив их, замечаю, что в меня как бы входит сама сущность противоречивых мнений, так что мне остается только поступать соответственно,

И г-н Юссонуа громко расхохотался, затем сонная голова его снова упала на подушку.

Перед отъездом г-н де Брео поручил г-на Юссонуа хозяину гостиницы.

— Не беспокойтесь, сударь, не в первый раз приходится нам ухаживать за господином Юссонуа в таком состоянии. Часть дня он будет высыпаться как следует, после чего почувствует себя свежим и бодрым. Все-таки, не правда ли, славный человек господин Юссонуа? Всегда-то весел, вежлив, шутит. Представьте себе: когда он отправляется сюда покутить немного, он дома в замке на постель свою обязательно кладет чучело, очень на него похожее, так что, в случае господину графу вздумается подняться в его комнату искать его, что случалось не раз, он подумает, что тот еще спит, и, закрыв двери, на цыпочках уйдет обратно, чтобы не потревожить сна такого верного слуги, уснувшего от усталости после утомительных трудов.

Если бы г-н де Брео вздумал выслушивать до конца похвалы, расточаемые трактирщиком г-ну Юссонуа, ему бы пришлось до заката простоять, занеся ногу в стремя, но наконец он сел в седло и простился с хозяином гостиницы. Слуга его тоже вскочил на свою лошадку, и оба исчезли в конце главной улицы Корвентона, выходящей за город, где они пустились рысью вплоть до леска, в полуверсте от города на склоне холма.

Доехав туда, г-н де Брео углубился в чащу. Выбравшись на полянку, он приказал слуге привязать лошадей к пню и дожидаться его там до вечера. Если же до ночи г-н де Брео не вернется, то молодцу дан был приказ не беспокоиться и отправляться куда ему угодно, с поручением доставить переданное ему письмо одному кузену г-на де Брео, которого звали г-н де Брео де ла Рош и которому оно было адресовано. После чего г-н де Брео вынул из своего чемодана довольно большой, тщательно завязанный узел и, не прибавив ни слова, удалился, раздвигая перед собою ветки.