– Не знаю пока. Но вторая половина более скупа на похвалы в адрес покойного. И более щедра на оценки в адрес директора. Считают его чрезвычайно порядочным, сердечным и отзывчивым.

– То есть мнения разделились?

– Не полярно, но да.

– Вот и давай, работай, Олег, разрабатывай эти мнения. А также купюры. Добудь мне об этих братьях все, что можешь. Включая историю, на которую намекал директор, пока еще не способен был обороняться от вас. Все, иди думай. А я работать стану.

Мишин вышел в коридор, свернул на лестницу и тут же замер у окна, выходившего в сквер. Там рычали снегоуборочные машины, сгребая с проезжей части грязную снеговую кашу.

В такой именно каше был найден сегодня рано утром за свинарником брат директора детского дома. В позе спящего он покоился на охапке соломы, прикрытый сверху своей же курткой. Нашедший его дворник не сразу понял, что случилось, и кинулся мужика будить. Куртка сползла и…

Дворника отпаивали потом на кухне чистейшим спиртом, но к приезду оперативников он продолжал заикаться. Переводила его невнятное заикание старшая по кухне, толстобокая Мария. Из ее степенной речи Мишин понял, что делать за свинарником помощнику директора было совершенно нечего, тем более – лежать в позе отдыхающего. Дворник изумился невероятно, поэтому и не было у него времени на осмысление. Иначе он бы не кинулся трясти лежащего за плечо.

Дальше Мария уточнила, что никого поблизости дворник не видел ни ночью (время, когда предположительно произошло убийство), ни под утро. С вечера брат директора, как и положено, уехал домой. Зачем вернулся? Никто не знает. Он никогда не возвращался до утра.

Никто ничего не видел, не слышал, не заметил. Как можно было так изуродовать тело, не привлекая ничьего внимания? Жертва, по предварительным заключениям эксперта, практически не сопротивлялась. На теле нет гематом и следов борьбы. Одежда, за исключением вспоротого свитера, почти в порядке. Даже пуговицы на куртке все на месте. А ткань-то хлипенькая. Могла бы порваться при малейшем усилии.

Вывод: не боролся. Почему?

– Шокер. Электрошокер, дорогой ты мой, Олежка, – заявил авторитетно ближе к вечеру эксперт Вова. – Парня просто ударили в шею за ухо адской силы разрядом, положили на место…

– Думаешь, прямо там же?

– А ты видел следы волочения на снегу? Нет, правильно. Тут два варианта: либо его на ручках туда принесли, уже вялого, что подразумевает адскую силищу, либо там же за свинарником и подстерегли.

– Хочешь сказать, назначили ему за свинарником встречу?! – выкатил на Вову глаза Мишин.

– Это тебе решать, а я только предполагаю, Олежка. – Вова демонстративно отер чистые руки о белоснежные полы халата и протянул растопыренную пятерню Мишину. – Не побрезгуешь?

Олег пожал руку под «адское» Вовино хихиканье и пошел к выходу.

Что-то подобное он и предполагал. Клиент либо спал, либо был пьян в стельку. Либо его отключили. Убивали ножом его именно в бессознательном состоянии. Не было скрюченных рук и пальцев, как бывает при яростном сопротивлении, не было судорожно сведенных ног, как если бы он брыкался. Человек лежал, как будто спал. И над ним в бессознательном состоянии измывались. Его методично истыкали ножом, вспороли живот, освободили от внутренностей и набили туда фальшивых денег.

КТО и ЗАЧЕМ???

Психопат, решил он, усаживаясь в свою машину. Это мог быть только психопат. Человек, доведенный до крайнего отчаяния, не может получать удовольствия от мучений безвольной жертвы. Он действует спонтанно. А если и обдуманно, то не так витиевато. Что-то не так с этим убийцей. Что-то как-то не так…

– Чего надо?

В приоткрывшуюся щель Митькиной двери Витька увидал щелястый пол коридора, старомодную вешалку с гвоздями вместо крючков и одну-единственную Митькину куртку. Это радовало. Значит, гостей у него нет.

– Дело есть, Митяй, – шмыгнул носом Виктор и стянул с лысой башки заячий треух. – Такое дело!!!

– На пол-литра? – Заспанное Митькино лицо сморщилось в понимающей ухмылке, но он тут же потянул носом воздух. – Не пойму: вчерашнее или уже сегодня причастился, Витек?

– Сегодня, – кивнул тот и сделал ужасные глаза, припечатав треух к груди. – Не выпить не мог, поверь!

– Что так? – Митька широко зевнул, зябко дернул плечами, подтянул семейные трусы и отступил в глубь коридора. – Входи уже, чудовище. Не отстанешь ведь, раз пришел.

Витька зашел, огляделся.

Плохо было в Митькином доме. Очень плохо. И не оттого, что дом ветшал без хозяйки, что требовал ремонта и уборки хорошей. А оттого, что нехороший какой-то сквозняк тут гулял. Злой, опасный. Даже Виктору, привыкшему к постели под забором, было плохо в Митькином доме. Все время казалось, что кто-то наблюдает за ним из пыльных темных углов. Нехорошо наблюдает, алчно.

– Проходи в кухню. – Митька пнул босой ногой скрипучую дверь и вошел первым. – Сейчас посмотрю, что осталось.

В кухне было грязно. Пол давно не подметался, на столе – крошки, грязные тарелки и три стакана. Бутылки из-под пива и опустошенная банка селедки, в которой плавали лавровые листья.

– Гудели вчера? – догадался Витька и сел с краю стола. – Что за повод?

Митька глянул на него хмуро, сдернул со спинки стула рубашку, надел и тоже сел к столу. Смотреть, что осталось, он почему-то передумал. Виктор сразу занервничал.

– Тебе-то что, Витька? Гудели не гудели, с кем гудели, по какому поводу? Тебе-то что? – занудил Митька и сдавил ладонями виски – голова трещала.

– А мне что! Что, между прочим! Пока ты тут с шалавами время проводишь… – Витькин заскорузлый палец ткнул в ободок одного из стаканов с ярким следом губной помады. – Хорошие девушки одиноки и нуждаются в твоей помощи, может быть.

– Да что ты? – Митька насмешливо прищурился, взъерошил белокурые волосы, потом пятерней зачесал их назад. – Это ты про Катьку, что ли? Она, что ли, одинокая и в помощи нуждающаяся?

– А кто же!

– Ну-ну… – Митька помрачнел, оглядел загаженный стол и вдруг резким движением смахнул все, кроме селедочной банки с рассолом, со стола. – Нуждается она в моей помощи, как же! Я последний, у кого она ее попросит! Все нервы измотала!!!

Он посидел, подумал и вдруг встрепенулся.

– Слушай, Витек, а чего это ей помощь понадобилась?! Что случилось? И уж не она ли тебе налила с утра?

– Она-то налила… – Витек выразительно вздохнул и покосился на холодильник.

– Понял. – Митька сполз со стула, достал из холодильника бутылку пива и поставил перед Витькой. – Жри, ненасытный! Говори по делу и проваливай, башка трещит. Если новости стоящие, еще одну дам. Если нет – пинка получишь.

Виктор скрутил пробку, опорожнил бутылку прямо из горла до половины, отдышался и начал рассказывать. Дойдя до того места, откуда должны были последовать сведения о Катькиной реакции, он пиво допил. И только тогда уже дорассказал до конца. Немного приукрасил, конечно. Про то, что летел с ее крыльца, растопырив руки, Витька промолчал. Счел, что подобная информация для него, как для глашатая, не будет хорошей рекламой.

– Ишь ты! Дом снести собрались?! Чего это вдруг?! – Митька нервно заходил по кухне, половицы скрипели под его ногами отвратительно. – Как говоришь, дядя назвался?

– Анатолий Анохин, – вспомнил Витька надпись на визитке, которую дядя вручил одной из продавщиц.

– Анохин, Анохин… Гм-м… – Митька встал у окна, обхватив себя руками, и уставился на улицу невидящими глазами.

Витька оглядел парня с удивлением. Как можно в таком хлеву, с таким заплеванным полом, замусоренным пылью и окурками подоконником, давно не крашенными стенами, после вчерашней гульбы с попойкой, как можно было оставаться таким холеным красавцем?!

Митька, на Витькин взгляд, выигрывал у соперников на сто очков вперед.

Лешка, которого в числе претендентов иногда сватала Катьке ее настойчивая бабка, был невысоким, юрким, чернявым. Вроде и не отвратительным он был, но каким-то отталкивающим. То ли глазки его черные, мелко посаженные, слишком резво перебегали с предмета на предмет. То ли руки его с тонкими длинными пальцами, постоянно ощупывающими все, что им попадалось, неприятно удивляли. Но Витьке он абсолютно никак не нравился.