И если можете, то мне всегда вредите, Но я с тобой за их разведаюсь грехи».

«Ах, я чем виноват?» – «Молчи! устал я слушать, Досуг мне разбирать вины твои, щенок!

Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», Сказал и в тёмный лес Ягнёнка поволок. [18]

1808

XIV. Обезьяны

Когда перенимать с умом, тогда не чудо И пользу от того сыскать;

А без ума перенимать,

И боже сохрани, как худо!

Я приведу пример тому из дальних стран, Кто Обезьян видал, те знают,

Как жадно всё они перенимают.

Так в Африке, где много Обезьян, Их стая целая сидела

По сучьям, по ветвям на дереве густом И на ловца украдкою глядела,

Как по траве в сетях катался он кругом.

Подруга каждая тут тихо толк подругу, И шепчут все друг другу:

«Смотрите-ка на удальца;

Затеям у него так, право, нет конца: То кувыркнётся,

То развернётся,

То весь в комок

Он так сберется,

Что не видать ни рук, ни ног.

Уж мы ль на всё не мастерицы,

А этого у нас искусства не видать!

Красавицы сестрицы!

Не худо бы нам это перенять.

Он, кажется, себя довольно позабавил; Авось уйдёт, тогда мы тотчас…» Глядь, Он подлинно ушёл и сети им оставил.

«Что ж, – говорят они, – и время нам терять?

Пойдём-ка попытаться!»

Красавицы сошли. Для дорогих гостей Разостлано внизу премножество сетей.

Ну в них они кувыркаться, кататься, И кутаться, и завиваться;

Кричат, визжат – веселье хоть куда!

Да вот беда,

Когда пришло из сети выдираться!

Хозяин между тем стерёг

И, видя, что пора, идёт к гостям с мешками.

Они, чтоб наутёк,

Да уж никто распутаться не мог: И всех их побрали руками. [19]

1808

XV. Синица

Синица на море пустилась:

Она хвалилась,

Что хочет море сжечь.

Расславилась тотчас о том по свету речь.

Страх обнял жителей Нептуновой [20] столицы; Летят стадами птицы;

А звери из лесов сбегаются смотреть, Как будет Океан и жарко ли гореть.

И даже, говорят, на слух молвы крылатой, Охотники таскаться по пирам

Из первых с ложками явились к берегам, Чтоб похлебать ухи такой богатой, Какой-де откупщик и самый тороватый Не давывал секретарям.

Толпятся: чуду всяк заранее дивится, Молчит и, на море глаза уставя, ждёт; Лишь изредка иной шепнёт:

«Вот закипит, вот тотчас загорится!»

Не тут-то: море не горит.

Кипит ли хоть? и не кипит.

И чем же кончились затеи величавы?

Синица со стыдом всвояси уплыла; Наделала Синица славы,

А море не зажгла.

Примолвить к речи здесь годится, Но ничьего не трогая лица:

Что делом, не сведя конца,

Не надобно хвалиться. [21]

1811

XVI. Осёл

Когда вселенную Юпитер [22] населял И заводил различных тварей племя, То и Осёл тогда на свет попал.

Но с умыслу ль, или, имея дел беремя, В такое хлопотливо время

Тучегонитель оплошал:

А вылился Осёл почти как белка мал.

Осла никто почти не примечал,

Хоть в спеси никому Осёл не уступал.

Ослу хотелось бы повеличаться, Но чем? имея рост такой,

И в свете стыдно показаться.

Пристал к Юпитеру Осёл спесивый мой И росту стал просить большого.

«Помилуй, – говорит, – как можно это снесть?

Львам, барсам и слонам везде такая честь; Притом, с великого и до меньшого, Всё речь о них лишь да о них;

За чтo? ж к Ослам ты столько лих, Что им честей нет никаких,

И об Ослах никто ни слова?

А если б ростом я с телёнка только был, То спеси бы со львов и с барсов я посбил, И весь бы свет о мне заговорил».

Что день, то снова

Осёл мой то ж Зевесу [23] пел; И до того он надоел,

Что, наконец, моления Ослова

Послушался Зевес.

И стал Осёл скотиной превеликой; А сверх того ему такой дан голос дикой, Что мой ушастый Геркулес [24]

Пораспугал было весь лес.

«Чтo? то за зверь? какого роду?

Чай, он зубаст; рогов, чай, нет числа?»

Ну только и речей пошло, что про Осла.

Но чем всё кончилось? Не минуло и году, Как все узнали, кто Осёл:

Осёл мой глупостью в пословицу вошёл.

И на Осле уж возят воду.

В породе и в чинах высокость хороша: Но что в ней прибыли, когда низка душа?

1815

XVII. Мартышка и Очки

Мартышка к старости слаба глазами стала; А у людей она слыхала,

Что это зло ещё не так большой руки: Лишь стоит завести Очки,

Очков с полдюжины себе она достала; Вертит Очками так и сяк:

То к темю их прижмёт, то их на хвост нанижет, То их понюхает, то их полижет; Очки не действуют никак.

«Тьфу пропасть! – говорит она, – и тот дурак, Кто слушает людских всех врак: Всё про Очки лишь мне налгали; А проку на волос нет в них».

Мартышка тут с досады и с печали О камень так хватила их,

Что только брызги засверкали.

К несчастью, то ж бывает у людей: Как ни полезна вещь, – цены не зная ей, Невежда про неё свой толк всё к худу клонит; А ежели невежда познатней,

Так он её ещё и гонит. [25]

1815

XVIII. Два голубя

Два Голубя как два родные брата жили, Друг без друга они не ели и не пили; Где видишь одного, другой уж, верно, там; И радость и печаль, всё было пополам.

Не видели они, как время пролетало; Бывало грустно им, а скучно не бывало.

Ну, кажется, куда б хотеть

Или от милой, иль от друга?

Нет, вздумал странствовать один из их – лететь Увидеть, осмотреть

Диковинки земного круга,

Ложь с истиной сличить, поверить быль с молвой, «Куда ты? – говорит сквозь слёз ему другой; — Что пользы по свету таскаться?

Иль с другом хочешь ты расстаться?

Бессовестный! когда меня тебе не жаль, Так вспомни хищных птиц, силки, грозы ужасны, И всё, чем странствия опасны!

Хоть подожди весны лететь в такую даль: Уж я тебя тогда удерживать не буду.

Теперь ещё и корм и скуден так, и мал; Да, чу! и ворон прокричал:

Ведь это, верно, к худу.

Останься дома, милый мой,

Ну, нам ведь весело с тобой!

Куда ж ещё тебе лететь, не разумею; А я так без тебя совсем осиротею.

Силки, да коршуны, да громы только мне Казаться будут и во сне;

Всё стану над тобой бояться я несчастья: Чуть тучка лишь над головой,

Я буду говорить: ах! где-то братец мой?

Здоров ли, сыт ли он, укрыт ли от ненастья!»

Растрогала речь эта Голубка;

Жаль братца, да лететь охота велика: Она и рассуждать и чувствовать мешает.

«Не плачь, мой милый, – так он друга утешает, — Я на три дня с тобой, не больше, разлучусь.

Всё наскоро в пути замечу на полете, И, осмотрев, что есть диковинней на свете, Под крылышко к дружку назад я ворочусь.

Тогда-то будет нам о чём повесть словечко!

Я вспомню каждый час и каждое местечко; Всё расскажу: дела ль, обычай ли какой, Иль где какое видел диво.

Ты, слушая меня, представишь всё так живо, Как будто б сам летал ты по свету со мной».

Тут – делать нечего – друзья поцеловались, Простились и расстались.

Вот странник наш летит; вдруг встречу дождь и гром; Под ним, как океан, синеет степь кругом.

Где деться? К счастью, дуб сухой в глаза попался; Кой-как угнездился, прижался

К нему наш Голубок;

Но ни от ветру он укрыться тут не мог, Ни от дождя спастись: весь вымок и продрог.

Утих помалу гром. Чуть солнце просияло, Желанье позывать бедняжку дале стало.

Встряхнулся и летит, – летит и видит он: В заглушьи под леском рассыпана пшеничка.

Спустился – в сети тут попалась наша птичка!

Беды со всех сторон!

Трепещется он, рвётся, бьётся; По счастью, сеть стара: кой-как её прорвал, Лишь ножку вывихнул да крылышко помял!

Но не до них: он прочь без памяти несётся.

Вот пуще той беды беда над головой!

Отколь ни взялся ястреб злой;

Невзвидел света Голубь мой!