На османтусе расчирикалась стая воробьев.
В ласковом свете утреннего солнца даже захламленный двор и разодранные котами мусорные пакеты, даже выпавшие из этих пакетов объедки и пластиковый мусор выглядят как-то жизнеутверждающе.
«Во-первых, мусорка приезжает не каждый день, а во-вторых, в восемь она все равно уже забирает мусор и уезжает, — подумал я, — а дед, наверное, дрыхнет допоздна и поэтому вообще не успевает мусор вынести».
Эта мысль секунду назад пришла мне в голову, и вот уже, сам не знаю как, я стою у деда во дворе и торопливо собираю разбросанный тут и там мусор в первый подвернувшийся под руку пакет. Сегодня понедельник. То есть мусорка вот-вот приедет. Если я быстренько соберу и бегом отнесу мусор к ближайшему фонарному столбу — тут до него метров десять, — то успею.
Я поднял очередной разорванный пакет. Откуда-то сбоку недовольно заорала кошка. Воздух наполнился кислым, тошнотворным запахом. Меня чуть не стошнило. Но я кое-как перевел дух, цыкнул на кошку: «Цыц! Тихо!» Что же это за запах такой? Ага. Это запах тухлятины. Банан протух, протух кусочек красной рыбы из о-бэнто, протухли остатки сардинок в консервной банке — то, что раньше было вкусным, протухло и теперь ужасно воняет. И все-таки я не понимаю. Гниение — это ведь всего лишь одно из многих изменений, происходящих с продуктами. Вот, скажем, когда мясо варят, то это изменение сопровождается вкусным запахом. Или брожение вина — запах при этом легкий, сладковатый. То есть получается, один и тот же продукт может изменяться и в «хорошую», и в «плохую» сторону. И я как-то сразу понимаю, какое изменение «хорошее», а какое нет. Например, то, что в последнее время происходит с моими руками и ногами, которые все растут и растут и не собираются останавливаться, — явно «плохое».
Я невольно вдохнул гнилостный запах, к горлу снова подступила тошнота. На глазах выступили слезы. Вдруг сзади раздался знакомый голос:
— Эй, Кияма! Ты чего это делаешь?
Кавабэ и Ямашта. Смотрят на меня непонимающе через дырку в заборе.
— Я мусор хотел выбросить.
— Мусор? — от удивления у Ямашты округлились глаза.
— Ты чё? Какой мусор?! — Кавабэ еле сдерживался, чтобы не заорать на меня. — Быстро вылазь и пошли отсюда.
— Вы лучше помогите. Одному мне не успеть.
— Ты дурак, да?
— Просто дедушка спит. Он проспал, понимаешь?
— Ага, а нам-то с какой радости выносить за него его вонючий мусор, а?
— Так мы когда за ним следим, это же все у нас под носом валяется и воняет. Ты ведь сам говорил, что запах неприятный.
— Ну и что с того?
— Слушайте, просто помогите мне, и все.
В конце концов, немного потолкавшись с той стороны дырки, они пролезли во двор. Бездомная кошка хотела прошмыгнуть мимо них, но Кавабэ умудрился наступить ей не то на лапу, не то на хвост, и она заорала как бешеная.
Ямашта взвизгнул и шарахнулся в сторону.
— Ямашта, не ори!
Я потихоньку начал передавать этим растяпам мусорные пакеты.
— Ну и вонь. — Кавабэ поморщился.
— У него даже газеты протухли. — Ямашта, зажав в руке пакет, который я ему только что передал, поднял с земли еще один.
— Ну ладно, так и быть, поможем деду… В конце концов, он ведь позволяет нам за ним следить, а это уже что-то, — философски заметил Кавабэ. — «Лучше мусор в руках, чем журавль в небе…»
— Отлично, теперь отнесем это к фонарю, — успел сказать я, и тут… Дверь дома с душераздирающим звуком открылась и ровно в тот момент, когда я обернулся, заехала мне со всей силы по лбу.
— Вы чё тут забыли, а?!
У меня в глазах потемнело, я временно перестал понимать, что происходит, и просто бессмысленно глядел перед собой.
— Чё, спрашиваю, вы тут забыли?! — На деде были мятая рубашка и треники. Он стоял прямо напротив меня. Первый раз я видел его лицо так близко. По форме оно напоминало большую фасолину, на фасолине — два глаза, как маленькие черные черточки. Эти глаза беспокойно бегали туда-сюда и как-то не особо сочетались с грозным голосом. Зубы у деда были желтые. Вернее, темно-желтые. И даже, наверное, ближе к коричневым. Внизу — только четыре средних зуба. Остальные выпали. Сверху не хватало правого клыка. Заросший жесткой седоватой щетиной подбородок по контрасту с сияющей лысиной выглядел особенно неряшливым. Я все так же стоял в молчаливом оцепенении. Дед посмотрел мне прямо в глаза. Я вздрогнул.
— Мы хотели мусор… — пробормотал я.
— Вы хотели мусор? — Дед посмотрел на нас с подозрением. Кавабэ и Ямашта застыли с пакетами мусора в руках, как статуи. — Мы хотели мусор выкинуть… Мы думали, так будет лучше… без мусора.
— Да вы же все время здесь околачиваетесь, разве нет?
Я сглотнул комок в горле.
— Не-ет… Мы просто…
— Что «просто», а? Что «просто»?!
Черт, и зачем я сказал это «просто»? Кто меня за язык тянул? «Мы просто тут следим за вами и ждем, пока вы умрете» — я же не могу ему это сказать.
— Мы просто хотели мусор выкинуть, — прошептал я.
— Не ври! — отрезал дед и буркнул себе под нос: «С вами если ухо востро не держать, еще и стащите чего».
Это было очень обидно! Ведь на этот раз мы действительно просто собирались выкинуть мусор, которым был завален его двор. Мне так хотелось, чтобы он нам поверил. Но с другой стороны, с чего бы ему нам верить? Было ясно — что бы я ему сейчас ни сказал, он все равно мне не поверит. «А раз так, лучше промолчать», — подумал я, но, к сожалению, есть еще в нашем мире люди, которые, похоже, вообще не думают…
— А что, мы разве что-то плохое вам сделали? — Голос Кавабэ звенел от напряжения.
— Перестань, — попытался остановить его Ямашта.
Дед фыркнул и начал закрывать дверь.
— Вы, значит, считаете, что мы сюда воровать пришли, да?!
— Кавабэ, заткнись, — я изо всех сил сжал ему плечо, но было уже поздно. Все пошло наперекосяк.
Дед снова приоткрыл дверь.
— Ну ты, парень, и нахал. А скажи-ка мне, зачем вы в чужой дом забрались, а? Чего вам здесь надо?!
— Простите нас, пожалуйста! Мы… — начал было извиняться Ямашта, но дед на Пончика даже не взглянул. Он как уставился на Кавабэ, так и не сводил с него глаз.
— Хотел бы я посмотреть на родителей, которые воспитали такого нахаленка.
«Теперь точно все пропало», — подумал я. Когда кто-то что-то говорит про его родителей, Кавабэ моментально выходит из себя. Ну вот, что и требовалось доказать: у него уже нога задергалась.
— Мой папа… мой папа, между прочим, был пожарным! Он погиб, когда вытаскивал из огня людей! Понятно?! Он был настоящим героем!
Дед с грохотом закрыл дверь.
— Эй, куда?! Я с тобой разговариваю! Выходи! — заорал Кавабэ в закрытую дверь. — Дрянь какая! Дед, слушай меня! Мы следим за тобой, понял?! Потому что скоро ты подохнешь, а мы хотим посмотреть, как это будет! И посмотрим, так и знай!
Нам с Ямаштой пришлось здорово попотеть, пока мы вытаскивали беснующегося Кавабэ со двора на улицу. На улице он сразу затих и молча зашагал рядом с нами к остановке. Мусор мы так и не выкинули.
В школе мы об этом происшествии не говорили. Во время контрольной по арифметике я задумчиво рассматривал своих одноклассников. Прямо передо мной сидел Ямашта — от напряжения он весь согнулся, и спина у него была круглая, как баранка. При этом карандаш в его руке почти не двигался. Рядом с ним сидел Кавабэ — у его карандаша несколько раз ломался стержень.
Класс был наполнен шуршанием бегающих по бумаге карандашей, гудением кулера, тихим старательным сопением. В какой-то момент мне показалось, что мы всем классом медленно опускаемся в морскую глубину и вот-вот очутимся на самом дне…
Поблизости раздались осторожные шаги и затихли как раз около моей парты. Учитель заглянул в мою контрольную работу Я поспешно придвинул к себе задачник.
Дед, хоть и находился за дверью, наверняка слышал вопли Кавабэ. А мне теперь, наверное, никогда не забыть выражение дедовых глаз. Я стоял близко и хорошо разглядел. Да, конечно, легче всего сказать, что глаза у него были хитрые и что смотрел он на нас с подозрением, но я о другом. Его взгляд напомнил мне взгляд нашей старой собаки, когда она еще была жива. Тогда я был совсем маленьким и ходил в детский сад. А собака была очень старая. Шерсть у нее свалялась, а на попе, под хвостом, всегда висели налипшие кусочки засохших какашек. Обычно она лежала и дремала в саду в тени какого-нибудь куста. Еще до того, как я родился, мама и папа часто ходили вдвоем на реку и выгуливали там тогда еще молодую собаку. Я пытался представить себе, как она носилась по берегу взад-вперед и визжала от восторга, но у меня не очень получалось. К тому времени, как я научился ходить, она сделалась похожа на старое грязное одеяло. Я пытался с ней играть, бросал мячик, дергал за хвост, но она только тяжело дышала и, завидя меня, всегда устало отворачивалась. А потом к нам как-то раз пришел ветеринар и сделал ей укол. И мама сказала, что Чиро завтра умрет.
