Я приблизил ухо к ее губам.

Раз, второй, третий, четвертый… От ее теплого дыхания ухо стало мокрым. В него будто задувал маленький ветерок, который щекотал меня и заставлял поеживаться.

В комнате очень тихо. Алюминиевая рама окна плотно закрыта. Кондиционер бесшумно охлаждает воздух. Я подумал, что мама может не проснуться, даже если сейчас наступит конец света. Так и будет себе спать, будто все это ее не касается. Как будто мы уже в могиле. Глубоко в прохладной земле, мертвецы с того света, прислушивающиеся к далеким, неясным голосам…

Я тихонько, чтобы не разбудить маму, вышел из комнаты. Открыл входную дверь, едва устоял под мощным порывом налетевшего ветра и побежал, словно ветер гнал меня куда-то.

Так я и думал. Дедов двор превратился в одну большую лужу. Из воды торчали только сорняки. Побитые дождем и ветром стебли космеи полегли в разные стороны. Наверное, им уже ничем не поможешь.

Несколько минут я стоял у забора. Дождь заливал мне глаза, я морщился, вытирал лицо рукой. Зонтик я, разумеется, не взял. А даже если бы и взял, вряд ли бы он мне сильно помог.

— Эй, ты чего, с ума сошел? Заходи быстро!

Я увидел деда. Он, приоткрыв дверь, выглядывал наружу через небольшую щель, сантиметров в десять. Лицо у него было сосредоточенное, зубы крепко сжаты — ему было нелегко противостоять сильному напору ветра.

— Ну же, быстро! — он приоткрыл дверь чуть пошире.

Я заскочил внутрь. Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной. Ветер снаружи усилился и загудел еще сильней. Вытирая в прихожей голову полотенцем, которое дал мне дед, я заметил в углу две пары знакомых кроссовок.

— Приветик! — из комнаты выглянул Ямашта.

— Я так и знал, что ты придешь! — откуда ни возьмись на меня наскочил Кавабэ. — Давай, снимай носки!

Я снял насквозь мокрые носки и промокнул мокрую одежду полотенцем. Полотенце намокло, сделалось тяжелым от воды.

— Извините, если помешал! — сказал я, входя в комнату.

— Не помешал. — Кавабэ забрал у меня носки и полотенце и отнес их в ванну.

— Я сижу у себя дома, на втором этаже. Смотрю в окно — кто-то идет, а зонтик у него вывернулся наизнанку, и вода гуда набралась. Я еще подумал: «Кто это может быть?» Оказалось, Кавабэ. — И, сделав вид, будто придерживает очки, Ямашта изобразил бредущего против ветра Кавабэ. — Он мне говорит: «Я вот думаю, что там с цветами, которые мы посадили?» В общем, он позвал меня вместе с ним космею проверять. А тут и ты пришел. Тоже о цветах беспокоился?

— Ага, — сказал я и подумал, что это как-то странно, что они пришли сюда раньше меня.

— Я застирал твои носки, — сказал Кавабэ, вернувшись из ванной, и плюхнулся на пол. Такое ощущение, будто он у себя дома. Чудеса!

— Садись уже, чего стоишь? — Дед как ни в чем не бывало сидел у окна. Похоже, это было его излюбленное место. Я немного стеснялся, но в конце концов сел на пол неподалеку от двери.

— Чего это вы здесь делаете? — спросил я у Ямашты и Кавабэ.

— Да вроде ничего.

— Как это ничего? Алё! — дедуля был в отличном настроении.

— А что такого? — они как-то странно улыбнулись.

— Ну, если вы не хотите говорить…

Да что же это такое, они сговорились, что ли?

— Мы тут это… пари заключили. Придешь ты или нет, — сказал наконец Ямашта.

— Приду я или нет?

— Ага.

— Ну, вы уже вообще! — сказал я и про себя подумал, что они действительно вообще….

— Мы-то не вообще. — И они оба с надутым видом посмотрели на деда.

— Ну хорошо, а кто выиграл?

Деду указательным пальцем показал себе на нос и сказал:

— Так что теперь, миленькие мои, вы должны мне сделать массаж, как договаривались.

Дед разлегся на полу. Ямашта принялся мять ему плечи, Кавабэ — левую ногу, а мне — хотя я так и не понял, при чем здесь я, — досталась правая нога.

— Почему, собственно, я должен делать массаж? Я же пари не заключал. Вы проиграли, вы и массируйте.

— А ты не жалуйся. Это ведь все из-за тебя. Если бы ты не приперся, и массировать бы не пришлось.

— Эй, Кавабэ, не заговаривайся!

Тем временем Ямашта сел деду на спину и методично давил ему на плечи и шею своими пухлыми пальцами.

— Видали, как умею!

— М-м… — дед прикрыл глаза и довольно покряхтывал. Только морщился иногда, если кто-то из нас мял слишком сильно.

— Я папе часто плечи массирую. Привык уже, — говорил Ямашта.

— М-м…

— А у папы плечи, между прочим, в три раза шире.

— М-м…

— Нравится?

— М-м…

— Могу и посильнее, если надо. Вот так.

— Ой-ой-ой… — дед поморщился.

— Вы говорите, не стесняйтесь.

— Хватит! Больно!

— Чего ж вы сразу не сказали? — спросил Ямашта, оставив дедушкины плечи в покое.

Дед лежит и пыхтит. Из закатанных до колен штанин торчат худые ноги. Мышцы у деда жидкие, дрожат под моими руками, как желе. В отличие от покрытых волосами ног моего папы, у деда ноги безволосые, как вощеная бумага. Кожа мягкая, дряблая. Когда ее трогаешь, становится как-то не по себе.

— Эй, правая нога! — зовет дед.

— Это вы мне?

— Тебе-тебе. Ты что, никогда раньше массаж не делал?

— Не делал.

— Никчемный ты человек.

Ну ничего себе? Я тут стараюсь, массирую нежно, чтобы больно не сделать, а он… От обиды я начал давить что есть сил.

— Эй, ты что, рассердился? Не сердись… Вот, вот. Уже лучше. Молодец. Включи телик, ладно?

Какой он все-таки наглый, этот дед!

Я встал с пола, включил телевизор. Потом вернулся на свое место и продолжил разминать деду ногу.

В новостях сообщали, что в какой-то далекой стране началась война. На экране появилось изображение ночной взлетно-посадочной полосы и приготовившихся к взлету военных самолетов. Как огромные птицы, самолеты раскинули крылья над снующими вокруг механиками и людьми с флажками. Пилоты в шлемах горделиво машут на прощанье рукой. Прямо как в кино.

— А вы были на войне?

Дед лежал, положив руки на голову, и краем глаза смотрел телевизор. Услышав мой вопрос, он кинул на меня быстрый взгляд и снова повернулся к телевизору.

— Был.

— А на самолете боевом летали?

— Нет.

— A что вы там делали?

— Воевал, — сказал дед, продолжая искоса глядеть в телик. — На войне как на войне.

На экране показывали превратившийся в развалины город.

— Ой, ну расскажите нам про войну! Кем вы на войне были? — У Кавабэ аж глаза заблестели.

— Я ходил по джунглям.

— Ходил? И все? — в голосе Кавабэ, не перестававшего мять дедушкину ногу, послышалось разочарование. — А можно немного поподробнее? Про войну.

Не сказав ни слова, дед поднялся с пола и выключил телевизор. Комната сразу наполнилась звуком льющего за окном дождя. Где-то, как сумасшедший, звонил оставленный хозяевами на балконе ветряной колокольчик.

— Ну пожалуйста! — Кавабэ аж трясся от нетерпения.

— Я все забыл. — Дед уселся на пол, скрестив ноги.

— Так нельзя, — сказал Кавабэ нехорошим голосом.

— Ну что ты привязался ко мне, а?

— Может быть, все-таки расскажете? — поддержал я Кавабэ. — Мы просто хотим понять, что такое война.

Дед помолчал, потом сказал: «Предупреждаю, будет страшно». И снова замолчал. Правое колено у него легонько подрагивало. Он глянул на меня исподлобья, потом плотно закрыл глаза.

Это и вправду было страшно.

Отряд, в котором служил дед, отступая с передовой, застрял в джунглях. В начале бегства — а это было именно бегство — отряд насчитывал двадцать пять человек. Они теряли одного за другим. В какой-то момент их осталось восемнадцать. Жара, голод и жажда были невыносимыми. Они продолжали идти, бросая больных в джунглях на волю случая. Так делали и в других отрядах — бродя по джунглям, они несколько раз натыкались на таких же брошенных. Эти люди превращались в трупы еще живыми. В рот и в глаза им заползали черви, но никто не приходил на помощь… Так или иначе, они умирали. Дед и его товарищи, пытаясь обмануть пустой желудок, жевали горькую траву и корешки, заставляли себя идти без остановки все дальше и дальше. Они боялись остановиться.