Ночью Гоп не спал, а стерег своего спящего хозяина. Навострив уши и распустив широко ноздри, он ловил каждый звук и притом никогда не поднимал тревоги, если не было действительной опасности. Туземцы, прельщавшиеся оружием и багажом путешественника, напрасно употребляли всевозможные хитрости, чтобы обмануть бдительность Гопа, который всегда чуял их приближение и молча будил Стуарта, слегка толкая его в голову носом. Потом, когда хозяин его с товарищами принимали оборонительное положение, храбрая собака бросалась на дикарей, захваченных врасплох, душила двух или трех и умела искусно увертываться от их стрел. Стуарт несколько раз был обязан ей спасением жизни и, понятно, любил Гопа до крайности.
Во время болезни своего господина, в последние месяцы едва переходившего с постели в кресло, Гоп не оставлял его ни на минуту. Постоянно лежа у ног его, он иногда засыпал, но ежеминутно просыпался и заботливо смотрел на больного.
В день смерти Стуарта Гоп по неизъяснимому предчувствию, свойственному некоторым собакам, стал еще заботливее к своему хозяину. Он ежеминутно подходил к изголовью знаменитого путешественника и слегка взвизгивал. Вдруг визг его превратился в отчаянный вой: Мак Дауэл Стуарт испустил последний вздох!..
С этой минуты собака молча легла у ног своего хозяина, к которому боялись подойти люди для поднятия и погребения тела, потому что им была известна дикость, сила и раздражительность собаки. К великому их удивлению, она не трогалась с места — она лежала мертвая!
Лариго
Высокое самоотвержение этой собаки и верность ее в несчастье не должны быть забыты! Никакие гонения не вызвали в ней ни малейшей жалобы. Она как милости просила, чтобы ей позволили разделить заточение своего господина, за которым она в течение десяти лет усердно следовала из тюрьмы в тюрьму, снискивая всюду, в силу своей добродетели, сочувствие тюремщиков. После десятилетнего добровольного заключения в тюрьме Лариго наконец возвратился в 1859 г. на свою родину, в Париж, чтобы здесь умереть спокойно у ног своего господина, выпущенного из тюрьмы, в которой он по несправедливости людской так долго томился. Бескорыстное животное! Благородство твое достойно удивления!..
X
Поклонники и почитатели собак
Если, с одной стороны, к собакам относились или относятся несправедливо, то зато с другой — эти прекрасные создания имели и имеют своих страстных поклонников и почитателей. Вспомним известного французского писателя Кребильона, родившегося в Дижоне в 1674 г. В квартире этого знаменитого человека жили довольно ладно между собой около тридцати собак различных пород, красивых и безобразных. В зимнее холодное время собаки окружали Кребильона у камина и грелись здесь вместе с ним, обедали также вместе со своим покровителем в его столовой комнате. Шутникам, которые смеялись над его слабостью к этим бессловесным животным, Кребильон отвечал: «Я знаю слишком хорошо людей, а потому люблю собак».
Благодарность человека к той или другой собаке выражалась то в виде монументов, то в пенсиях, назначавшихся на содержание любимых животных, и разными иными способами. По завещаниям оставлялись иногда огромные состояния в пользу четвероногих друзей. Синдиго, Щок, Сирюс, Эпаминонд — это имена собак, которые сделались известными как богатые наследницы.
Признательность к собакам проявлялась и проявляется не только в отдельных личностях, но и в целых обществах и народах. Так, например, в городе Дельфте можно видеть статую, изображающую собаку. Сооружая этот памятник, голландцы хотели этим увековечить воспоминание о прекрасной собаке, принадлежавшей некогда правителю Голландии Вильгельму I.
Умолчим о Древнем Египте и современной нам Индии и укажем на Японию, где все собаки, находясь под защитой древнего закона, пользуются наибольшим почетом и покровительством.
Турецкая собака
Вот голова одной из тех собак, которые огромными стаями живут на улицах Константинополя, пожирая всякую падаль и нечистоты. Магометане не сознают той пользы, которую приносят им эти бесплатные санитары, хотя и между мусульманами находятся покровители животных. Каждый день рано утром по улицам Константинополя ходят люди с лотками мяса на головах и раздают его собакам. Это подаяние благочестивых турок, которые по завещаниям оставили свои капиталы для этой именно цели. Избегая соприкосновения с этими, по их понятию, «нечистыми животными», добрые турки строят иногда на улицах своей столицы будки для ощенившихся самок и даже выносят им воду для питья во время их болезни.
Письмо маршала Вальяна
В Дижон, Николаю Фэтю.
Париж, 8 июня, 1866 г.
Милостивый Государь!
Я бы желал иметь возможность благодарить вас за присылку вашей брошюры — «Об истреблении собачьей породы»;но, по истине, не в силах сделать этого. Я ужасаюсь нового избиения невинных, как вы этого требуете; я ужасаюсь этой новой, проповедуемой вами Варфоломеевской ночи против собак.
Как! Вы бы убили собаку Улисса, эту старую, слепую собаку, узнавшую своего господина после двадцатилетнего отсутствия, сбирающую последние силы, чтоб встать и подойти полизать ему руку! Пощадите бедного Аргуса, не убивайте его! Он изнемогает под избытком своей радости или дайте ему умереть от счастья!
Вы бы убили собаку молодого Товия, прибегающую с такой дальней дороги, чтобы известить слепого отца о скором прибытии его сына и окончании его страданий.
Вы бы убили собаку, которая по своему, более чем чудесному инстинкту, умела найти святого Роха, умиравшего от чумы в глубине пещеры, в страшной пустыне! — собаку, возвратившую миру человека, который за свою благотворительность и высокие подвиги самоотвержения заслужил царство небесное.
Вы бы убили отважную собаку в Монтаржи, не дождавшись, чтобы она указала убийцу Обри Мондидье, своего хозяина, и принудила Ричарда Макара признаться в своем преступлении.
Вы бы убили Фидо, собаку Жослэна, послужившую для Ламартина сюжетом стихотворения, которое невозможно читать без слез.
Вы бы убили полковую собаку, собаку при погребении бедняка, ньюфаундлендскую собаку, сенбернардскую собаку, после того, как она вынесла бы вашего сына из засыпанной снегом пропасти или вытащила из реки, в которой он тонул! Всех бы без исключений, без жалости, без милосердия…
Вы не пощадили бы и моей собаки, Бруско, прилегшей к руке, которая пишет вам эти строки, и пристально смотрящей мне в глаза, как бы читая в них выражение моего негодования против вас!
Побрани этого господина, как будто говорит она, побрани его хорошенько; скажи ему, как я люблю тебя, как мы любим друг друга! Как я люблю твою сестру, твою племянницу, всех милых тебе; скажи ему, как я оберегаю тебя ежеминутно днем и ночью; скажи ему несколько стихов, сочиненных твоим верным другом Малаковским, в честь меня, может быть, еще более верного твоего друга! Покажи этому негодному человеку несколько посланий на французском, латинском, немецком, итальянском языках, написанных исполненными чувств людьми, видевшими меня у тебя и умевшими оценить меня. Скажи этому клеветнику, не умеющему, конечно, понимать чистой и бескорыстной привязанности, что под портретом, снятым с меня искусным Жодэном, молодая двенадцатилетняя девица велела написать следующие строки, тронувшие меня больше всего: «Я пользуюсь как друг тем, что дает мне хозяин; мне был бы приятен и черный хлеб из его рук, если бы он был в несчастье!» Но, милый, дорогой мой хозяин, лучше всего вот что: не пиши ничего этому палачу собак; подожди, пока мы встретимся с ним, и тогда ты снимешь с меня на несколько минут намордник и посмотришь, как я отплачу зубами терзающему нас негодяю…
В ожидании исполнения намерения Бруско
пребываю покорным
вашим слугою,
Маршал Вальян
