— Да что с тобой говорить после этого! Ты даже не знаешь, что потерял, — в изумлении покачал головой Шор. — Держу пари, что у тебя и телевизора своего еще нет.
— Я тут разок посмотрел одно шоу у Барни, так там ничего, кроме кроликов, не было. Нет, им надо подтянуться. Другое дело кино или бродвейский мюзикл — готов бежать в любое время. Еще кофе?
Подумать только, размышлял Зэкари, возвращаясь к себе по шумным нью-йоркским улицам, Джо Шор, в чьих руках реальная сила, какую не так уж часто встретишь, не может в такой-то день отправиться на встречу, потому что по вторникам, видите ли, по телевидению выступает Мильтон Берли. Интересно, а смотрел ли эту передачу Эйзенхауэр и его мамочка? Сенаторы Джозеф Маккарти, Истее Кефовер? У него самого просто не хватало терпения, чтобы высидеть целый вечер перед экраном, разве только если транслировали особенно интересный бейсбольный или футбольный матч. Для него ТВ было всего лишь конкурентом, переманивающим доллары рекламодателей; куда больше Зэкари занимали соперничавшие с ним журналы. На углу Пятой авеню и Пятьдесят второй улицы он неожиданно остановился. Нет, неужели все в этой стране останавливается по вторникам в восемь вечера? И точно так же все, возможно, замирало по другим дням, когда на экранах царили Люсиль Болл и Сид Цезарь, когда шел «Медовый месяц» и хрен его знает какие еще шоу? Да после этого он, Зэкари Эмбервилл, полный профан, кретин, конское дерьмо, которое почти уже возомнило, что имеет, дескать, право судить о вкусах американской публики по своим меркам. Но, к счастью, дерьмо не слишком большое, чтобы вовремя не спохватиться. Итак, что это будет? «Телевизионная неделя»? Звучит чересчур по-деловому. «Неделя на телеэкранах»? Слишком длинно. «Телевизионный еженедельник»? Что-то тут нарочито интеллектуальное, как в названии «Харперс» или «Атлантик». «Твоя теленеделя». Все равно длинновато. «Неделя на ТВ». Да, в самый раз! Переходя улицу, он уже четко знал, как будет выглядеть первый номер. Квадратный формат, восемь на восемь, первоклассная бумага, все забито фото и текстовками к ним плюс, естественно, программа телепередач на неделю, а на обложке большой портрет Мильтона Берли в цвете. Ускорив шаг, Зэкари Эмбервилл вскоре вернулся к себе в офис. И хотя он еще не вполне осознал это теперь он был на несколько десятков миллионов долларов богаче, чем тогда, когда отправлялся на обед с Джо.
За несколько месяцев до того как закончилось переустройство особняка из серого мрамора на Семидесятой улице, Лили обнаружила, что беременна. Первой ее реакций был страх: что станет с ее фигурой? Но она тут же улыбнулась: это же типичная реакция балерины! Но чего ей-то страшиться за свою карьеру, если она сама решила от нее отказаться ради жизни обычной женщины. Пусть ее ребенок станет доказательством, если таковое требуется, ее полной свободы — свободы женщины, уже дважды отвергнувшей правила того замкнутого мирка, из которого она выбралась на волю. Как и раньше, Лили начинала каждое утро упражнениями у станка в течение часа: сейчас к ее услугам была специальная комната в просторном номере-люкс гостиницы «Уолдорф-Тауэрс», куда Эмбервиллы въехали на время, пока не закончится ремонт их «дворца». С момента переезда в Нью-Йорк она ни разу не сходила ни на один балетный спектакль: ежеутренние упражнения у станка являлись всего лишь данью давней привычке, обычным средством, чтобы быть в форме.
Боже, до чего восхитительны ее новые наряды! Лили в отчаянии сжала ладонями виски. Подумать только, еще несколько недель — и их уже не наденешь! Но тут уж ничего не поделаешь. Сегодня же нужно съездить к «Мэйнбочеру» и заказать полный набор одежды для беременных. И еще срочно написать матери! А может, лучше позвонить? Самое время, чтобы та начала поиски английской няни, которая смогла бы от всего ее освободить. Доктор Вольф рекомендует следить за весом… хороший доктор, а советует такую чепуху. Спрашивается, разве был хоть один миг в ее жизни, когда она этого не делала? Лили обвила себя руками, с радостью предвкушая скорые перемены. Еще немного — и маленькие груди балерины станут соблазнительно пышными: до чего прекрасно будет она тогда смотреться в вечернем декольте! У «Мэйнбочера» надо будет обязательно пошить что-нибудь в этом роде. И непременно широкая юбка, перехваченная пояском не на талии, а под грудью — в стиле ретро. Пока грудь не опадет, следует всячески ее подчеркивать. Ну, конечно, это не надолго, ведь не станет же она сама кормить ребенка? Ее кузины, правда, все кормили грудью, но это просто ужасно. Такая трата времени! Сидеть часами, день и ночь, а какая-то малявка высасывает из тебя молоко, как из коровы! К тому же это существо потом даже не поинтересуется, кормили его грудью или искусственно, и уж во всяком случае не будет испытывать ни малейшей благодарности к своей кормилице.
Да, надо сказать планировщикам, чтобы разместили детскую подальше от ее спальни. Ни при каких условиях не должна она слышать криков младенца — ни днем, ни ночью. Что может быть в целом мире отвратительнее, чем детский плач? И она не намерена его терпеть, как не намерена когда-либо покупать готовое платье.
Стать матерью в ее возрасте? Впрочем, если уж суждено, пусть это произойдет поскорее, пока она молода. В королевских семьях так всегда и поступают. Правда, было досадно, что она совсем недавно заказала у «Мэйнбочера» новый гардероб, только-только войдя во вкус пребывания в роли человека, который в состоянии позволить себе все что угодно. Впрочем, ребенок — это совсем недолго, каких-нибудь несколько часов, и потом опять можно будет наслаждаться жизнью.
Еще в Лондоне Лили узнала, что Зэкари страшно богатый человек. Однако лишь теперь она увидела, что он много-много богаче, чем она представляла, и много-много щедрее кого-либо из тех, кого она знала. Отец всегда был скуповат, как она теперь поняла. Ему представлялось, что детей следует воспитывать в строгости, предполагавшей ограничение карманных денег до минимума. Впрочем, ей и не требовалось никаких карманных денег, поскольку раньше, в сущности, не на что было их тратить. Однако, после того как она распрощалась с балетом, оказалось, что в мире существует множество вещей, которые так хотелось приобрести. Магазины Манхэттена-представляли слишком большое искушение. К тому же было так… удобно сознавать, что там нет ничего, что бы она не могла себе позволить. Ничего, в чем Зэкари захотел бы ей отказать.
«Состоятельная» — какое противное слово. Богатая! Это слово следует произносить, не повышая тона. Да, богатая. Очень, очень богатая. Когда ребенок немного подрастет, она, возможно, разрешит, чтобы его фото напечатали в «Стиле». Почтенная миссис Зэкари Эмбервилл со своим ребенком. Впрочем, «Стиль» вряд ли подойдет. Он не рассчитан на очень богатых. Наверно, поэтому журнал так хорошо расходится. Может быть, тогда «Вог» или еще лучше «Таун энд Кантри». В этом есть своя изюминка: впервые появиться на страницах модного журнала, который читает весь Нью-Йорк, не в качестве очередной юной невесты, а в качестве молодой матери.
Правда, весь Нью-Йорк по сравнению, скажем, со «всем Лондоном» — это просто смешно. Там ты или принят в обществе, или нет, одно из двух. Если ты, к примеру, дочь виконта, то всегда ею и останешься, за кого бы ты ни вышла замуж. При тебе всегда твои родственники, предки, словом, свое место в созвездии. Ты можешь выйти замуж за титулованную особу, за провинциала, даже за американца — и все равно каждый будет помнить, кем ты была до замужества. Должно смениться несколько поколений, прежде чем подобный факт твоей биографии забудется. Может быть, он вообще никогда не забудется. И через сотню-другую лет люди все так же будут говорит: «О да, леди Мелинда… ее прапрапрабабушка была дочерью банкира, до того как выйти замуж за графа Такого-то». Снобизм, понятное дело, жуткий снобизм. Но так уж оно ведется.
А Нью-Йорк! Да здесь чуть не все «великосветские леди» всего лишь третье-четвертое поколение какого-нибудь «барона», на поверку оказывающегося всего-навсего удачливым вором, не более. Да, у них есть потомки тех, кто в свое время приплыл сюда на «Мейфлауэре», [15]или существует «Общество Цинциннати», куда входят потомки офицеров, сражавшихся в армии Вашингтона. Другими словами, размышляла про себя Лили, это потомки тех колонистов, которые почему-то взбунтовались против вполне приличного короля. И было все это каких-то две сотни лет назад. Всего только.
