— Ай-й! — Он так и подскочил, задев ногой явно что-то живое.

— Господи, да это всего только я, — прошептала Мэкси. — Я думала, ты увидишь. Извини.

— Что ты тут делаешь в моейкровати?

— Я, наверно, заснула. Устала, пока стелила. У тебя такая огромная кровать, сразу не обойдешь.

— Но ты голая, — заметил он.

— Да-а? — сонно протянула Мэкси. Хм-м…

— Хм-м… странно. Действительно. — Она зевнула. — Должно быть, решила, что я дома. Прости, пожалуйста.

— Ты уж больше меня не пугай. Ненавижу, когда пугают.

— Конечно, ненавидишь, — промурлыкала Мэкси, успокаивая его как ребенка и при этом придвигая его голову к своей роскошной груди — этим божественным теплым плодам. — Конечно, миленький мой, бедненький мой Рокко. Конечно, мы ненавидим, когда мы болеем.

— Я ведь заразный, — со вздохом предупредил он, беря в рот один из ее сосков.

— Не беспокойся. От твоих простуд я еще ни разу не заражалась, — произнесла она, целуя его сперва в плечо, а потом в одной заветное место на затылке: если ей не изменяет память, когда-то он так любил, чтобы его целовали именно там.

Да, память не подвела. В сладостной блаженной истоме Рокко уже не мог сопротивляться ее чарам. Проворные губы и руки Мэкси с триумфом довершили дело.

Через несколько часов, уже в сумерках, Рокко проснулся. В голове была звенящая легкость, а на сердце непонятная тяжесть. Что-то с ним приключилось. Но что? Он не помнил, но твердо знал: этопроизошло. Повинуясь инстинкту, он шаг за шагом стал осторожно исследовать кровать. Пуста. Но все равно что-то тут не так. Включив настольную лампу, он оглядел спальню. Никого. Встав с кровати, он прислушался. В доме ни звука. Совершенно ясно, что, кроме него, здесь никого нет. Откуда же идет беспокойство?

Рокко вернулся к постели, посмотрел на потолок. И тут память неожиданно возвратилась. Господи! Нет, только не это! Вот сука!Память между тем продолжала раскручивать ленту происшедшего, восстанавливая кадры. Выходит, не один, не два, а целых три раза подряд эта женщина пыталась его убить! Да что же это, мать твою, такое? Он что, мальчик, что ли? Да она же его изнасиловала, вот что она сотворила. Или это называется сексуальным посягательством? Можно заявить, что тебя трижды изнасиловали в течение одного дня? Рокко вдруг понял, что улыбается, как какой-нибудь последний дебил, и в бешенстве стал рвать подушку, пока оттуда не полетели перья. Как это на нее похоже! Воспользоваться тем, что перед нею больной. Вампир — вот кто она такая. Ведь знала, беспардонное, хитрое, до мозга костей порочное дьвольское создание, прекрасно знала, что, когда он простужен, у него всегда будет стоять.

— Ну ты, задница, — вслух произнес он, обращаясь к самому себе, — почему не чихаешь?..

— Мэкси, ты не заглянешь ко мне на минутку? — спросил Монти, хватая ее за рукав. — У тебя в офисе, как всегда, сумасшедший дом, а нам надо бы кое-что обсудить.

Было раннее утро понедельника, 15 апреля, и Мэкси только что приступила к чтению верстки сентябрьского номера «Би-Би», которому через неделю надлежало поступить в типографию. Статья Мадонны «Доступные каждому радости нарциссизма» явно нуждалась в дополнительных иллюстрациях, а материал Дэна Разера «Никто не знает, как я застенчив» шел теперь под постоянной рубрикой, где знаменитости соревновались друг с другом, чтобы выставить напоказ свои детские страхи, от которых, кто бы мог подумать, до сих пор не избавились. «Необходимые пороки: почему их никогда не надо стыдиться» — эта проповедь Билли Грэма вызвала такой поток читательских писем, что в колонке почты приходилось печатать куда больше отзывов, чем можно было предполагать. Ежемесячная подборка «Хотел бы я, чтобы…» в сентябрьском номере представляла Джонни Карсона, непременно хотевшего быть Вуди Алленом, и Элизабет Тейлор, мечтавшую стать Брук Шилдс, и получался такой ералаш, как будто Брук Шилдс хотела стать вовсе не Элизабет Тейлор, а Вуди Аллен. Самое же главное, весь «ритм» номера, все страницы и разворот которого висели на стенах офиса, как казалось Мэкси, несколько сбился.

— Может, перенесем разговор на после ленча, — спросила она у Монти, — а то я занята срочной работой.

— Я хотел бы сейчас, — продолжал настаивать Монти.

Мэкси знала: когда он переходит на подобный вежливый тон, помогающий скрыть беспокойство, лучше ни о чем его не расспрашивать. Не говоря больше ни слова, Мэкси направилась в его офис, укромно расположившийся в дальнем углу нового помещения, которое она арендовала после успеха первого номера журнала. Проходя мимо белоснежного офиса редактора отдела моды, она увидела, что Джулия склонилась над телефонной трубкой. С того дня, как в газетах появились сообщения, связавшие Джастина и Джона, она все больше стала избегать своего редактора, стремясь гордо нести свою боль и отчаяние, так понятные Мэкси. Она не могла не испытывать к Джулии чувства величайшей симпатии, но выразить его в открытую не решалась: ведь тем самым она бы сразу показала, что понимает, чем вызвана душевная рана ее подруги, так что уж лучше предоставить ей пока самой справляться со своей бедой. Время, решила Мэкси, шагая по шумному коридору и отвечая на приветствия, наверняка залечит рану. Пусть это всего лишь стертое клише и утешение от него слабое, но жизнь снова и снова подтверждает, что все именно так и происходит. Узнай она сама, к примеру, когда работала в «Житейской мудрости», что Рокко голубой, сколько времени потребовалось бы ей, чтобы рана в конце концов затянулась? Полгода? Нет. Наверняка больше. Год? Скорей всего, не обошлось бы и годом… Ее раздумья прервал Монти, который, подведя ее к своему рабочему столу, плотно закрыл офис, став спиной к двери, чтобы им никто не помешал.

— Только что звонил Люис Оксфорд. Говорил вроде нормальным тоном, но, похоже, он сошел с ума. Заявляет, что официально предупреждает нас: «Эмбервилл пабликейшнс» закрывает наш журнал. С конца сегодняшнего дня все сотрудники считаются уволенными. Он уже звонил в «Мередит Бурда», чтобы уведомить типографию о том, что компания не намерена оплачивать расходы по выпуску сентябрьского номера. «Эмбервилл» уже сообщила всем нашим поставщикам, что они не должны больше давать нам ни цента в кредит. По его словам, все указания получены им непосредственно от Каттера Эмбервилла, представляющего интересы вашей матери.

— Неправда. Она этого не сделала бы… — Мэкси произнесла эти слова почти автоматически, пребывая в состоянии шока.

— Когда ты говорила с ней в последний раз?

— На прошлой неделе. Когда освобождали Джастина. Мы сейчас с ней в самых лучших отношениях за все последние годы. Это наверняка один из трюков Каттера, Монти. Какая-то новая тактика, которую я еще не понимаю. Надо поговорить с матерью. Так что подожди немного. Я к ней съезжу — и весь этот идиотизм кончится. По утрам она всегда дома. И держи рот на замке, чтоб никто ничего не узнал.

— Ясное дело. Но меня волнует типография. Если мы выбились из графика и они уже приняли вместо нашего другой заказ на следующую неделю, то сентябрьский номер, считай, вовремя не выйдет, даже если ты все с ней уладишь. У них все по расписано чуть не на полгода вперед.

— Позвони Майку Маллеру, это представитель «Бурды» на комбинате, и скажи, чтоб они не волновались. Оплату счетов гарантирую лично я, Мэксим Эмбервилл.

— Хорошо, — согласился Монти, удержавшийся от лишних вопросов, которые явно вертелись у него на языке.

Мэкси поспешно вышла из комнаты и спустилась вниз, где ее ждал Эли.

На Лили она свалилась в тот момент, когда мать обсуждала со своим шеф-поваром меню званого обеда.

— Мама, мне надо срочно с тобой переговорить.

— Я пыталась до тебя дозвониться весь уик-энд. Жан-Филипп, мы обсудим наше меню чуть позже. Так где же ты была, Мэксим? Я так хотела тебя застать.

— Дела, — отозвалась Мэкси, думая о своем. — Мама, только что звонил Люис Оксфорд. «Би-Би» отказано в кредитах. Журнал закрывается.