— Нет, не надоело, ну расскажи!

— Ну ладно, — сдается бабушка и начинает историю про маленького братца Митеньку.

Бабушкин папа был учителем. И считал себя большим авторитетом в воспитании детей. А нужно сказать, что в те времена в семьях сладкое давали детям редко: считалось, это вредно для зубов. Как-то после обеда папа раздал всем по шоколадке. Дети, разумеется, мгновенно расправились с лакомством, а мама свою шоколадку есть сразу не стала, а отнесла до поры до времени в свою спальню. Сладкоежка Митенька пробрался туда, чтобы «посмотреть» на шоколадку. Ну, и как-то незаметно для себя отгрыз от нее кусок. За этим занятием застал его случайно отец. Возмущению родителя не было предела. Он позвал мать, поставил провинившегося Митю прямо перед собой и заявил: «Раз ты такой бессовестный, сын, то давай, доешь при нас мамину шоколадку!»

Митенька, державший сладкое в руках, заревел.

— Ну, мы ждем! Мы хотим видеть, как ты будешь есть мамину шоколадку! — угрожающе пророкотал отец.

Преступный Митенька зашелся ревом, но шоколад не выпустил. Он ревел и ел, ел и ревел, под возмущенные крики своего отца, который не мог поверить, что его воспитательный маневр потерпел полное фиаско. Мама же, спрятавшись в тени огромного резного гардероба, тихонько посмеивалась, глядя на эту сцену.

— Ладно, — говорит бабушка, поднимаясь с кресла. — Хорошо болтать, но дела ждут не дождутся! Иди поиграй пока сама.

Аська послушно встает, хоть и не хочется, чтобы кончалось погружение в иные времена. Послонявшись по комнате, она решается совершить вылазку в коридор. Если повезет, то удастся покататься на скользком от мастики паркете!

Прежде чем пуститься в путешествие по необъятным закоулкам коммунальной квартиры, нужно осторожненько выглянуть из комнаты и посмотреть, не идет ли в кухню злющая бабка Елизавета Власьевна. А иначе — пиши пропало, если ей на дороге попадешься. Всегда в засаленном халате, с тюрбаном на голове, сооруженным из пухового платка («давление мучает, зараза!»), она шествует с кастрюлями наперевес, и лицо ее, перекошенное злобой, почти безгубое, изжелта-бледное и одутловатое, как будто парит в полутьме коридора. Она недовольна всегда и всем: на общей кухне она извергает сто слов в минуту, обличая пороки окружающих. «Свет не гасят, убираются по своей очереди плохо, шумят, детей балуют, одеваются не так, готовить не умеют, и вообще от городских этих — одна нравственная зараза!» Завидев ее, Аська шмыгает обратно в свою дверь: она из меньшинства — из «:поганых городских». Прячась, Аська размышляет: зачем же покинула соседка высоконравственные деревенские пенаты? Самой Аське деревня жуть как не нравится. Грязи там — по колено! Две дороги, проторенные тракторами и грузовиками, возящими молочные бидоны, тонут в вязкой глинистой каше. А дождь идет и идет, и лету конца-края не видно, и скука — тягучая, страшная, загоняющая в тоску по солнцу, по городскому шуму; даже ненавистный детский сад кажется таким любимым и родным.

Однако путь свободен, страшная Елизавета Власьевна достигла огромного кухонного помещения, и можно смело вылезать в длиннющий коридор. Ну, во-первых — на сундуке посидеть. Сундук — огромный, деревянный, окованный железом бабушкин сундук — стоит у телефона, черный корпус которого четким силуэтом выделяется на засаленных обоях, сплошь испещренных вокруг номерами неизвестными, давно забытыми. Жильцы садятся по очереди на бабушкин сундук и звонят куда-то. И вечно спорят о том, кому нужно срочно позвонить и кто «долго занимает общественный аппарат». Но это будет вечером, а днем, когда все на работе, можно выйти и посидеть на сундуке, и помечтать, и представить, как здесь было раньше. Аська знает, что прежде квартира вся принадлежала бабушке. Вернее, ее мачехе, а потом уже бабушке. Но об этом говорить нельзя! И сложно понять — почему. А еще сложно понять, почему теперь в бабушкиной квартире живут посторонние люди — целых двадцать человек в пяти комнатах, а у бабушки — одна, разгороженная самодельными стеночками на «пенальцы». И в этих пенальцах — бабушка, мамуля, «Он» и сама Аська. И чувствуют эти посторонние себя гораздо больше здесь хозяевами. Мамуля их сторонится, а бабушка — нет, бабушка всех любит, для всех у нее найдется доброе слово и ласковый взгляд.

Аська сползает с сундука. Дальнейшее путешествие по длинному коридору опасно, и страх сладко подсасывает под ложечкой. Если удастся пройти до конца и никого не встретить, то можно покататься, как на катке, на до блеска натертом мастикой паркете. Пока страшная бабка Елизавета Власьевна готовит на кухне обед и ругается на соседей, ее муж, хмурый дед Андрей (мамочка говорит — доносчик и кляузник), мирно спит в ожидании трапезы. Аська была как-то с бабушкой на занимаемых ими метрах: действительно, похоже на деревню, только много чище: повсюду полированная мебель, пестрые половики и белые вышитые гладью салфеточки. Особенно поразила Аську кровать. Допотопная, блестящая, с железными шариками в изголовье, она была покрыта белоснежным кружевным покрывалом, а сверху громоздилась целая пирамида подушек в кружевных же наволочках.

Такая же в точности кровать, но покрытая грязнущей периной и вовсе без простыней, — у другой соседки: бородатой и бородавчатой бабки тети Нюши. Эта тетка Нюша была притчей во язы-цех. Мамочка не уставала смеяться над ней вместе со своими изящными подружками. Явилась она вовсе из глухой деревни, поступила на фабрику и была подселена, среди прочих трудящихся нужного происхождения, в бабушкину квартиру. Это когда бабушку «уплотняли». То есть делили ее квартиру, завещанную ей отцом и мачехой, на каморки для чужих людей. Аська плохо понимает, почему это произошло, но забавные истории про глупую тетю Нюшу ей нравятся. Особенно про то, как тетя Нюша в ЖЭК на политинформацию ходила. Вернулась и с восторгом на кухне рассказывала, что лектор, ученый человек, говорил: «Нашли в пустыне двадцать пять бакинских комиссаров, и все раком зараженные». Тут мамочка и ее подруги начинают хохотать так, что Аська, которая ни слова из истории не поняла, поневоле смеется вместе с ними. Комната тети Нюши — самый крошечный пеналец в квартире. Но она добрая и всегда угощает чаем с карамельками. Аська с удовольствием просиживает часы у нее в комнате и слушает веселую болтовню старухи. Даже ночует несколько раз, когда у родителей — поздние гости и танцы. Но все это внезапно кончается: мамочка обнаруживает на руке у дочери красные прыщи и немедленно бьет тревогу — в квартире клопы! Оказывается, клопов развела милейшая грязнуля тетя Нюша. Две недели вся квартира, понося легкомысленную бабусю, промазывает хозяйственным мылом каждый уголок в мебели и на обоях. Потом с трудом выискивается среди знакомых и вызывается дорогостоящая «морильщица», которая поливает квартиру страшно вонючей жидкостью. На комнату тети Нюши приходится скидываться всем миром: у нее денег отродясь не бывало, а лично ей клопы не мешали, она их и вовсе не замечала. Наругавшись вдоволь и убедившись, что клопы не вернутся, квартира ненадолго успокаивается. Но отныне вход к тете Нюше Аське строжайше запрещен: мало ли какую заразу подцепит ребенок на этот раз в рассаднике антисанитарии.

Дальше по ходу коридора — комнаты пьяницы, дядьки Коли. У него грубое, вечно красное, будто вырубленное из дерева лицо и невнятная речь. Днем его бояться нечего — на работе до шести как штык. Бабушка говорит: золотые руки, а ежели не пил бы, так цены бы ему не было. Это правда: когда дядька трезвый, то молчит и чинит все, что попросят. Но обычно он пьян и злобен, ругает город и городских, вспоминает родную деревню, тоскуя и злобясь, и, озверев, гоняется с ножом за своей тихой и работящей женой Фроськой.

Дальше — комната вечно пустующая, ее жильцы работают на Севере. Соседи, упоминая о них, кривят рты и цедят: «За длинным рублем подались, а площадь простаивает».

И, наконец, последняя дверь, а за ней — красивые «хоромы»: целых две комнаты, принадлежащие пожилой пианистке тете Зое. Тетю Зою Аська любит, она добрая, учит нотам и дает поиграть на большом черном рояле. А еще она всегда угощает шоколадками и дарит маленькие красивые подарочки. Аська почти каждый день «пасется» (как говорит бабушка) у милой тети Зои. Детей в квартире больше нет, вот Аська и мыкается одна. Изредка Елизавете Власьевне «подкидывают» внучку Олю, Аськину ровесницу. Но поиграть удается совсем мало. Оленьку из комнаты почти не выпускают, а за обедом заставляют сидеть, пока все не доест. Оленька терпеливо высиживает за столом часами, но одолеть бабкины харчи ей вовсе невозможно, и заканчивается все это обычно одним и тем же: бедняжку тошнит непрожеванной пищей, за что Елизавета Власьевна долго и нудно распекает воспитанницу на все корки.