Мартин убеждал Алана дать нам месяц на запись весной, Пит Стоун должен был стать нашим продюсером. Мы подумывали пригласить других музыкантов для участия в проекте: Мэтта Пирса, Мартина Даффи из «Шкуры», возможно, Дайан из «Свободного жребия» в качестве бэк–вокалистки. Дайан была бы рада поработать с нами. Мне хотелось, чтобы это получилось. Позже Мартин сказал мне, что он возненавидел эти демо–записи.
— Просто у меня было ощущение, что мы теряем время.
После одной из воскресных дневных сессий мы отправились поесть карри с пивом в Акокс–Грин. В четыре уже начинало темнеть, улицы казались металлическими от мороза. Повсюду в пабах были секьюрити, мальчики с мрачным лицами играли в бильярд, из динамиков ревела «Что такое любовь» Хэддауэя, а на экранах мелькали кадры MTV с выключенным звуком. На улице люди выгуливали собак, скудно одетые девицы орали возле телефон–автоматов. Ни одна машина не ехала со скоростью меньше 50 миль в час. Акокс–Грин — сосредоточие пересечений автобусных маршрутов, направляющихся в разные части города. Больше о нем особо нечего сказать. К десяти вечера мы заскучали, устали от разговоров о музыке, но еще недостаточно напились, чтобы считать день удавшимся. Я стоял в баре, заказывая нам по пятой или шестой порции, когда где–то рядом со мной разбилось стекло.
Я не понял, что же случилось. Люди шарахнулись назад, подняв руки, чтобы защитить лица. Какой–то парень прижал другого к стене, угрожая ему осколком стекла. Он размахивал осколком в воздухе, прелюдия перед броском. Тут кто–то бросил стакан в голову нападавшего. Он повернулся и увидел, что Карл поднимается на ноги, сжимая в руке бутылку. Второй парень отбежал в сторону, на его лице была кровь. Вышибала с криком выбежал из дверей. Карл перевернул столик, разбросав по полу пивные бутылки и разбитое стекло. Вышибала набросился на него сзади. Парень со стеклом в руке бросился на Карла, но зацепился за перевернутый стол и грохнулся на пол. Прежде чем он успел подняться, бармен прижал ногой его плечо к полу.
Он заорал: «Долбаные идиоты!», неожиданно высоким голосом.
Карл был очень бледен. Осколки стекла пропороли левый рукав его куртки, по руке текла кровь. Все молчали. Парень на полу скрючился и лежал неподвижно. Спина у него была вся в крови. Все это произошло за несколько секунд, пока Мадонна пела припев «Лихорадки». Рождественские украшения — китайские фонарики и блестящие шары — мерцали, точно огни далекого города. Карл повернулся и посмотрел на парня, державшего его. Вышибала осторожно отступил. Карл направился к выходу. Вышедший из туалета Йен застыл на месте. Я показал на дверь, и мы последовали за Карлом на обледенелую улицу. Карл быстро шел по улице, затем он оглянулся, увидел нас и бросился бежать. Я закричал:
— Карл, это мы!
Он остановился, прижавшись к изгороди почтового отделения.
Его левая рука потемнела от крови. Я хотел извиниться за то, что не помог ему, но не знал, что сказать. Какой–то внутренний рефлекс удержал меня. Все случилось слишком быстро. Но Карлу, казалось, было все равно. Он посмотрел на руку и сказал:
— Этот мудак держал меня, точно жертву перед закланием, так что этому придурку удалось достать меня.
— Почему он тебя отпустил?
Карл рассмеялся.
— Я на него посмотрел.
— Сваливаем отсюда, — сказал Йен.
Где–то неподалеку взвыла полицейская сирена, затем еще одна, приближающаяся с другой стороны. Карл замотал рану носовым платком и засунул обе руки в карманы. Мы направились к оживленной Уорвик–стрит, где ели были обмотаны гирляндами красных огоньков. Две девицы в виниловых куртках и ярких цветастых легинсах вылезли из такси. Я помахал водителю, и мы втроем забрались на заднее сиденье.
— В центр города, пожалуйста.
Ни Йен, ни я не собирались туда ехать, но сейчас это не имело значения. Карл сидел между нами, уставившись на затылок водителя. Он слегка дрожал, лицо стало влажным, точно у него поднялась температура. Я обнял его.
— Ты в порядке, малыш?
Он не ответил. Когда мы доехали до Дигбета, он настоял, что лучше поехать на станцию Нью–стрит, а не в Центральную больницу. Это не играющая рука, сказал он. Ни мне, ни Йену не хотелось произносить вслух то, о чем мы подумали.
Перед Рождеством мы воспользовались тем, что студия оказалась свободной, чтобы подготовиться к концертному выступлению. Йен подумал, что это поможет Карлу преодолеть страх сцены: занявшись делом, он вспомнит, каково это. Но вечер вышел не особо успешным. Карл появился на час позже, с ввалившимися глазами, он сказал, что плохо спал. Я спросил, не Элейн ли заставила его бодрствовать. «Дэвид, милый, сделай одолжение, — сказал он, — сдохни». Йен спрятался за своей ударной установкой, отбивая ритм, пока мы с Карлом пытались согласовать сет–лист.
Мы перепахали половину «Жестких теней», плюс «Из глины», «Голубое стекло» и «Руины». С бесчисленными фальстартами и фальшивыми нотами. Карл пел хорошо, особенно новые вещи, но играл он как зомби. В «Стоячей и текущей воде» он позволил инструментальной коде развалиться на редкие всплески гитарных аккордов. В холодной и ожесточенной версии «Его рта» он нарочно играл фальшиво, разрушая ритм. «С расстояния» закончилось на несколько секунд раньше, Йен барабанил в плотном воздухе, я отключил свой «Роквуд» и сказал:
— Ну что ж, спасибо, блядь, что нас никто не слышал.
Карл согнулся, закрыв глаза и перебирая струны слишком легко, чтобы получился звук.
То был последний раз, когда мы собрались вместе в том году, мы зашли выпить в таверну «Красный холм» в Ярдли. Зал был тихий, прокуренный и уютный. Карл закурил сигарету, а затем уснул прямо за столом. Мы с Йеном болтали о наших планах на праздники, о потрясающем новом альбоме House of Love и новом сериале «Секретные материалы».
— Все серии основаны на реальных событиях, — заявил Йен.
Сигарета Карла превратилась в столбик пепла, я затушил ее. Он не прикоснулся к своему «Гиннессу». Йен осторожно потряс его, глаза подергивались под веками, но он не шевелился. Дышал он медленно, но не глубоко. Я видел его спящим множество раз, даже в пабах, но сейчас здесь было что–то не так.
Йен озадаченно посмотрел на меня:
— Он на таблетках?
— Официально нет, — ответил я. Тут до меня дошло. — О, черт.
Я похлопал Карла по лицу, затем потер кончик его уха костяшками пальцев. Его глаза открылись, совершенно пустые. Никого нет дома. Он похлопал глазами, посмотрел на меня и Йена, потянулся за своим стаканом и осушил половину одним глотком. Я посмотрел на часы. Для второго захода времени не оставалось.
Йен сел на автобус до Кингс–Хит; я поехал с Карлом на станцию Нью–Стрит, чтобы удостовериться, что он не отключится. Когда он закуривал сигарету, я заметил, что раны на его руке так толком и не зажили.
— Тебе нужно наложить швы, — сказал я.
— Знаешь, я не испытываю ностальгии, — холодно отозвался он.
— Карл, что ты несешь?
— Наш разрыв.
Мы стояли в вестибюле вокзала, заполненном неподвижными фигурами, оберегающими свой багаж. Карл смотрел вверх, на электронное табло, показывающее время прибытия и отхода поездов.
— Мой уход. Твое сердце со мной, куда бы я не шел.
— Прости, что вел себя как последний ублюдок, — сказал я. — Рождество всегда выбивает меня из колеи. Ты же знаешь.
— Забудь, — ответил он.
Карл никогда не верил в мои извинения. Возможно, он был прав. Наши глаза встретились на секунду. Он сжал мою руку, стиснув пальцы, и пошел прочь, с гитарным кофром в руке. Возле турникетов он обернулся и помахал, но кто–то прошел между нами, загородив мне вид. Если он что–то и сказал, это утонуло в невнятном гуле громкоговорителей.
Глава 13 Записки на манжетах
Демоны в твоей тьме
И друзья, которых ты не звал.
Том Робинсон
Мы должны были начать записывать «Преданный забвению» в марте 1993 года. Но к середине февраля, когда мы так и не получили никаких вестей от Карла, мы с Йеном начали беспокоиться. Не то, чтобы рассчитывали получить от него «валентинки», но довольно затруднительно отправляться в студию только с половиной треков, к тому же толком не разобранных. Я знал, что Карла не радовали некоторые тексты и он пытался написать что–то еще. Денег было в обрез: мы не могли позволить себе отсрочку, да и «Фэрнис» тоже. Алан намеревался выпустить сингл, но он считал, что ни одна из новых песен не тянет на заглавную.
