Вся эта газетная шумиха подготовила почву для нового скандала, разразившегося после выхода следующего утреннего номера «Гафлингерс газетт». Заголовок статьи, ради прочтения которой лондонцы с ночи выстраивались в очереди возле киосков и обычных точек продажи газет, гласил: «Вдова выигрывает пари!» Автор – репортер Руперт Фитч – утверждал, что закоренелый холостяк граф Ландон признал свое поражение в этом споре и подтвердил кардинальное изменение своего отношения ко всему прекрасному полу. Это так растрогало леди Пакстон, что она изъявила желание добровольно выполнить свою долю обязательств и попробовать свои силы в мужской работе.

После такого вступления следовало самое интересное, а именно – сообщение о предложении, сделанном графом Ландоном леди Пакстон, в связи с определенными слухами, порочащими ее доброе имя. Автор не поскупился на краски, в деталях описывая трогательную сцену встречи вдовы и благородного аристократа, пожелавшего взять ее под свое крыло. Особенно трогательными получились у репортера строки, в которых рассказывалось об эмоциональном состоянии леди Антонии, когда она со слезами на глазах выражала графу свою благодарность, характеризуя его при этом как добрейшего, благороднейшего и честнейшего человека. У многих читателей тоже наворачивались на глаза слезы-, когда из следующего абзаца они узнавали, что благородная леди Пакстон всё-таки отклонила предложение графа, обосновав это нежеланием обременять его своими проблемами в и без того тяжелое для него время несправедливых гонений.

Ее величество королеву Викторию вообще чуть было не хватил удар, когда багровый от волнения секретарь прочитал ей этот пассаж.

– Довольно! – оборвала она его. – Я не желаю слушать этот вздор! За кого, хотелось бы знать, принимает меня репортер, придумавший эту ерунду? Ну какой здравомыслящий читатель поверит в то, что она отклонила предложение графа Ландона? Дураку ясно, что граф подкупил этого журналиста в надежде вызвать к себе симпатии общественности. Нет, этот номер не пройдет!

Королева подобрала с пола свой упавший блокнот и продолжила копировать обнаженные фигуры с картины своего любимого художника Уинтерхолтера, сердито бормоча при этом:

– Так или иначе, но этот скандалист представляет угрозу для моих подданных и подрывает мой авторитет. Его надо обязательно наказать за все его проделки!

В этот момент Ремингтон, все еще томившийся в тюремной камере, пребывал в оцепенении после прочтения газеты, переданной ему Паддингтоном. Воображение рисовало ему странную, мистическую картину: разгневанную королеву Викторию, требующую, чтобы его отрубленную голову принесли ей на золотом блюде. Графа прошиб холодный пот.

– Целая неделя вычеркнута из жизни! Вам бы побывать в моей шкуре, Херриот! Шесть дней в холодной камере! У меня завелись блохи! Я похудел на добрый фунт! Почему вы раньше не вытащили меня из этой вонючей дыры? – бесновался граф, сидя в карете, увозившей его от мрачного здания тюрьмы. За экипажем бежала толпа оголтелых репортеров, выкрикивавших провокационные вопросы. Испуганные вороны вторили им пронзительным карканьем, ветер с завыванием раскачивал верхушки деревьев, поднимая столбы пыли и кружа опавшие листья. Смеркалось, в воздухе пахло сыростью. Надвигалась гроза. Прохожие ускоряли шаг. Кучер хлестнул лошадей.

Смущенные Херриот и дядюшка Паддингтон сбивчиво оправдывались, пытаясь объяснить причину чудовищной задержки. Оказалось, что чиновники, напуганные шумом вокруг имени графа, под разными предлогами уклонялись от оформления бумаг, необходимых для освобождения его до суда под залог. А банкиры не желали ссужать деньги. Лишь после вмешательства нескольких влиятельных либерально настроенных персон все наконец утряслось, и двери темницы распахнулись перед измученным узником.

До суда оставалось два дня. Это обстоятельство стало причиной нового взрыва негодования графа.

– Да как они посмели так долго продержать за решеткой члена палаты лордов?! – возмущенно вопрошал он.

– Вам просто не повезло, сэр, ваше дело привлекло к себе пристальное внимание журналистов, – уклончиво ответил адвокат. – Вот яркий образчик их творчества, ознакомьтесь, если вам угодно!

Ремингтон взял у него газету и прочел заголовок:

– «Чудовищный залог за освобождение Ландона!»

– Если бы они так не раздули эту историю, – пробурчал Паддингтон, – ты давно бы уже был на свободе. Как это ни удивительно, большинство изданий встало на твою защиту. К примеру, «Телеграф» и «Ивнинг ньюс» утверждают, что королеве не следовало бы вмешиваться в работу судов и не оказывать на них давление. Некоторые члены палаты лордов заявили публичный протест в связи с этим, а в палате общин разгорелась жаркая дискуссия по проблеме независимости британской судебной системы. Повеселевший Ремингтон заметил на это:

– Странно видеть свою фамилию на газетных страницах без обычных эпитетов. Ведь еще недавно иначе как «женоненавистником», «радикалистом» и «угнетателем» репортеры меня не называли.

Было совсем уже темно, когда экипаж наконец подкатил к дому графа, возле которого давно толпились репортеры. Завидев карету, они гурьбой побежали к парадной лестнице. Ремингтон попытался молча пробиться сквозь толпу, но внезапно остановился, поняв, что теряет шанс опубликовать сведения, соответствующие его интересам.

– Ладно, я сделаю заявление для прессы! – громко объявил он, обернувшись. – Записывайте! Выдвинутые против меня обвинения полностью надуманны, их инициаторы хотят наказать меня за свободомыслие и предание своих взглядов гласности. До сих пор мы, британцы, имели живую и независимую печать, которая способствовала свободному обмену мнениями и фактами между всеми гражданами. Но такое положение дел с информацией продлится недолго, если тех, кто выдвигает и публикует новые идеи, станут арестовывать как субъектов, представляющих опасность для общества. – Ремингтон перевел дух, улыбнулся и продолжил: – Я дерзнул инициировать дискуссию по проблеме брака. Согласитесь, что этот вопрос не может никого из нас оставить безучастным. Так вот, господа, в процессе проведенного мной исследования я узнал много нового, о чем и намерен поведать общественности на предстоящем судебном процессе. Приглашаю всех вас в зал заседания! Приходите, не пожалеете.

Речь была прервана общим хохотом. Ремингтон сдержанно улыбнулся, поднял руку, призывая всех к порядку, и сказал:

– А сейчас, господа, позвольте мне попрощаться с вами. Условия содержания арестованных в тюрьме при Скотланд-Ярде пока еще оставляют желать лучшего. И мне срочно требуется принять ванну, побриться и подкрепиться.

С этими словами граф повернулся и проскользнул в открывшуюся дверь. Журналисты же побежали к наемным экипажам, чтобы как можно быстрее добраться до своих редакций и использовать добытый материал.

– Как я рад снова видеть вас дома, граф! – воскликнул Филиппе. – Боже мой, как же все мы здесь волновались!

– Приготовь для меня горячую ванну, Филиппе! – приказал ему Ремингтон. – Нет, лучше пусть это сделает Манли, а ты распорядись насчет ужина. Я умираю от голода. Дядя Паддингтон, угостите мистера Херриота вином или виски…

– Будет исполнено, ваше сиятельство! – заверил его Филиппе, суетливо озираясь по сторонам. – Не пройдет и пяти минут, как я подам вам холодные закуски! Отдохните пока в гостиной, сэр! Не надо ходить на кухню, там беспорядок…

Но граф уже направился туда, не в силах терпеть урчание в животе. Однако на кухне его ожидал сюрприз: за столом сидели пятеро мужчин, каждому из которых он с удовольствием въехал бы кулаком по физиономии.

– Какого дьявола вам здесь надо? – стиснув кулаки, спросил Ремингтон.

– Мы… Дело в том, что… – Трублуд умолк и заерзал на табурете.

– Мы здесь ужинаем, – сказал Эверстон и, подцепив вилкой кусок окорока, отправил его в рот. – Присоединяйтесь к нам, ваше сиятельство!

– Я вижу!– свирепея, сказал Ремингтон. – Но по какому праву?

Вулворт доел жареную картошку, запил ее вином, обтер рот ладонью и пояснил: