Многие, слыша слово «шпион», трепещут от страха. К трепету мы, шпионы, успели привыкнуть. Нам, шпионам, это даже нравится. «Шпион» — пишу я, регистрируясь в отелях, и с полным основанием рассчитываю увидеть страх на лицах нескольких администраторов или хотя бы одного.

Мы, шпионы, или Шпионы-с-большой-буквы, как мы гордо себя именуем, — особая раса. Нас никто не знает. Нас все боятся. Где мы живем? Нигде. Где мы сейчас? Повсюду. Порою сами не ведаем, где мы сейчас. Секретные приказы нам приходят с таких заоблачных высот, что мы зачастую не вправе знать свое местонахождение. Мой друг, точнее, коллега-шпион (у нас, шпионов, друзей нет) в секретной службе Венгрии считается одним из лучших. Как-то раз он провел целый месяц в Нью-Йорке, искренне веря, что находится в Виннипеге. Если такое случается с элитой, что говорить об остальных?

В общем, все нас боятся, потому что чувствуют (и не без оснований) наше могущество. Поэтому, невзирая на предрассудки, мы можем свободно путешествовать, останавливаться в лучших отелях и вращаться в любом обществе по своему усмотрению.

Приведу наглядный пример: месяц назад я приехал в один из крупнейших отелей Нью-Йорка. Не хочу подорвать репутацию заведения, поэтому назову его просто отель Б. Мы, шпионы, никогда не указываем названий отелей, в крайнем случае, только номера, известные лишь нам самим: 1, 2, 3.

Дежурный администратор объявил: свободных номеров нет, но я-то понимал: это всего-навсего отговорка. Подозревал ли администратор, что я шпион, сказать трудно. Для конспирации я вырядился в длинное пальто, высоко поднял воротник, а перед входом в отель наклеил угольно-черные усы и бороду.

— Пригласите управляющего! — потребовал я и, когда тот вышел, отвел его в сторону и шепнул на ухо два слова.

— Боже милостивый! — Управляющий побелел как полотно.

— Ну так как, дадут мне номер или еще раз шепнуть? — осведомился я.

— Нет, нет! — мелко дрожа, ответил управляющий и повернулся к администратору. — Дайте этому джентльмену номер! С ванной!

Какие слова моментально обеспечивают номер в одном из лучших отелей Нью-Йорка, сообщить не могу. Сейчас завеса секретности приподнимается, но тут задействованы такие сложные политические игры, что на откровение я не решаюсь. Скажу только: если б не помогли те два слова, я знаю парочку других, еще более действенных.

Об этом довольно заурядном происшествии я рассказываю с одной целью — продемонстрировать, насколько разветвлена и вездесуща международная шпионская сеть. Приведу другой пример, совсем свежий. Так вот, в один прекрасный день я с одним человеком шел по Верхнему Б. от здания Т. к саду В.

— Видишь того мужчину? — спросил я, показав со стороны улицы, по которой мы шли, на сторону, противоположную той, по которой мы шли.

— В соломенной шляпе? — уточнил мой спутник. — Да, а что с ним такое?

— Ничего, за исключением того, что это шпион.

— Господи! — выпалил мой спутник и в изнеможении прислонился к фонарному столбу. — Шпион?! Откуда тебе известно? Что это значит?

Я тихонько засмеялся. Мы, шпионы, умеем тихонько смеяться.

— Ха! Дружище, это секрет! Сапиенти сат! А ля гер ком а ля гер! Трам-пам-пам!

Мой спутник лишился чувств прямо на улице, и его увезли в карете скорой помощи. Среди санитаров в белых халатах я узнал — кого бы вы думали? — знаменитого русского шпиона Пулиспанцева собственной персоной. Чем он тут мог заниматься, я не представлял. Уверен, приказ он получил с таких высот, что и сам не представлял, чем занимается. Прежде я видел Пулиспанцева лишь дважды: первый раз, когда мы оба маскировались под зулусов в Булавайо, а потом на границе Китая с Тибетом, куда Пулиспанцев пытался тайком проникнуть в ящике с чаем. Русский был в ящике, по крайней мере, так сообщили мне кули, которые этот ящик несли. Тем не менее я сразу узнал Пулиспанцева. Впрочем, ни он, ни я не выдали знакомства ничем, кроме едва уловимого движения верхнего века. (Мы, шпионы, умеем двигать верхним веком так, что простым глазом не увидишь). Следует отметить: после встречи с Пулиспанцевым я ничуть не удивился, когда несколько часов спустя вечерние газеты сообщили, что в Сиаме убит дядя молодого короля. Объяснять, как связаны эти два события, я не имею права: для Ватикана последствия оказались бы чересчур серьезными. Не уверен, что Святому Престолу удалось бы сохранить лицо.

Выше описаны лишь мелкие эпизоды моей полной тревог и опасностей жизни. Они, как и другие мои откровения, навсегда остались бы тайной, если бы недавние события не сняли печать молчания с моих губ. Кончина отдельных коронованных особ позволяет разглашать сведения, прежде не подлежавшие разглашению, но даже сейчас я имею возможность обнародовать лишь малую толику известных мне фактов. Скончаются другие коронованные особы — смогу обнародовать больше. С определенной периодичностью надеюсь потчевать читателей откровениями еще долгое время. Сейчас я вынужден соблюдать осторожность: мои взаимоотношения с Вильгельмштрассе, Даунинг-стрит и набережной д’Орсе столь деликатны, а общение с Илдыз-киоском, отелем «Уолдорф-Астория» и ресторанами «Чайлдс» выстроены так сложно, что малейший faux pas [1]расценят как неверный шаг.

На секретную службу Г. империи я поступил семнадцать лет назад. За эти годы служебный долг забрасывал меня в разные уголки земного шара, а порой даже в разные щели и закоулки.

Именно я первым сообщил канцлеру Г. империи о том, что Англия и Франция сформировали Антанту.

— Антанту сформировали? — дрожа от возбуждения, переспросил канцлер, едва я принес новость на Вильгельмштрассе.

— Да, ваше превосходительство! — подтвердил я, и канцлер застонал.

— Расформировать ее сможете? — поинтересовался он.

— Своими силами — нет, — грустно ответил я.

— Тогда где нам нанести удар? — не унимался канцлер.

— Принесите карту! — попросил я. Карту принесли, и я ткнул в нее пальцем.

— Скорее, скорее, посмотрите, где его палец! — потребовал канцлер. Палец оказался на Марокко. Вообще-то я целился в Абиссинию, но исправляться было поздно. Той самой ночью к марокканским берегам отправилась канонерка «Пантера» с приказом, подлежащим вскрытию в предписанный момент. Остальное — уже история, точнее, история и география.

Известие о русско-английском сближении, начавшемся в Персии, принес на Вильгельмштрассе тоже я.

— Какие новости? — спросил канцлер, едва я отлепил бороду и снял русскую шапку.

— Раппрошман, как говорят французы, сближение, — отозвался я.

— Раппрошман! — простонал канцлер. — Ну почему французам достаются самые лучшие слова?!

Боюсь, мне никогда не избавиться от чувства, что нынешняя война вспыхнула по моей вине. Вероятно, имеются и другие, неведомые мне причины, однако не сомневаюсь: спровоцировал ее шестинедельный отпуск, который впервые за семнадцать лет я решил взять в июне-июле 1914 года. Как же я не предусмотрел последствия столь необдуманного шага?! Впрочем, я ведь предпринял все меры предосторожности. «Сумеете сохранять статус-квошесть недель, всего шесть недель, пока я отдыхаю от шпионской службы?» — спросил я. «Постараемся», — ответили мне. «Главное — держите под замком Дарданеллы, — наставлял я, собирая вещи, — как зеницу ока охраняйте Новопазарский санджак и до моего возвращения соблюдайте модус вивенди по Добрудже».

Два месяца спустя, мирно потягивая кофе на шварцвальдском курорте, я прочел в газете, что немецкая армия вторглась во Францию и развязала военные действия, а британские экспедиционные войска пересекли Ла-Манш. «Все это означает лишь одно — началась война», — заключил я и, как обычно, оказался прав.

Вряд ли здесь стоит рассказывать о непомерной занятости шпионов в военное время. Приходилось бывать везде и повсюду, посещать все лучшие отели, курорты, театры и развлекательные места. При этом я вынужден был действовать с крайней осторожностью и, дабы усыпить подозрения, строить из себя бездельника. С этой целью я приучил себя вставать не раньше десяти, не спеша завтракать и посвящать остаток утра прогулке, не забывая держать ухо востро. После ленча я ненадолго прикидывался спящим и ухо востро не держал. За полуденным отдыхом следовал обед из нескольких блюд, а завершался напряженный день походом в театр. Воистину, мало кто из шпионов трудился так усердно, как я!