Приятной неожиданностью стало для Ренуара письмо от Дюран-Рюэля, всё ещё находившегося в Нью-Йорке. Преодолев таможенные и административные барьеры, тот, наконец, открыл выставку 25 мая, хотя это было уже слишком поздно, чтобы можно было рассчитывать на удовлетворительные финансовые результаты. Тем не менее итог Аукциона, организованного 5 и 6 мая в залах Художественной галереи Мура на Пятой авеню, дом 290, был очень обнадёживающим. Ренуар ещё не знал об этом, когда написал торговцу 12 мая: «Чем Вы занимаетесь и когда Вы сможете отдохнуть от всех этих сражений? И сможете ли Вы выйти из этого боя целым, без заметных ран? Когда Вы возвращаетесь? Вы, вероятно, пока не знаете этого. Было очень любезно с Вашей стороны найти несколько минут, чтобы написать мне в разгар всех этих хлопот. Я хотел бы, со своей стороны, сообщить Вам что-нибудь интересное, но я веду довольно замкнутый образ жизни и почти ни с кем не встречаюсь. Ваш магазин выглядит мрачно без своего хозяина, и я с болью смотрю на грустные картины, уныло висящие на стенах. А какие картины! Вам необходимо вернуться, чтобы вдохнуть жизнь во всё это, так как я опасаюсь, как бы Вы не упустили синицу, погнавшись за журавлём в небе с Вашей Америкой. Но я не намерен давать Вам советы, которым Вы всё равно не последуете. У Вас есть Ваш план: следуйте ему до конца. Но покидать Париж, чтобы столкнуться с теми же трудностями в другом месте, мне кажется неосмотрительным. Выставка у Жоржа Пти открыта и имеет немалый успех, по мнению многих, так как очень трудно оценить самому то, что происходит. Я считаю, что продвинулся на один шаг к признанию публикой, небольшой шаг, но это всегда так… Одним словом, публика, кажется, привыкает к моему творчеству. Возможно, я и ошибаюсь, но так говорят со всех сторон. Почему именно на этот раз, трудно понять».
Ренуар не может понять реакции зрителей, а потому ему ничего не остаётся, как продолжать работать. В августе 1887 года он отправляется в Везине, чтобы писать фигуры на пленэре. Он проводит несколько дней в Булонь-сюр-Мер, где завершает один портрет. В том же месяце он принимает приглашение Мюрера, переехавшего жить в Овер-сюр-Уаз. В коллекции Мюрера насчитывается 15 работ Ренуара, в том числе портрет самого коллекционера, написанный художником десятью годами ранее. Волею судеб в тот же день у Мюрера оказался Писсарро. Он вспоминал позже бурную дискуссию, разгоревшуюся после обеда: «В какой-то момент Мюрер заявил мне: “Но Вы же прекрасно понимали, что невозможно писать точками”. А Ренуар добавил: “Вы забросили дивизионизм, но Вы не хотите признать, что Вы ошибались!” Я сердито ответил Мюреру, что он, кажется, принимает меня за обманщика, а Ренуару сказал: “Мой дорогой, я ещё не дошёл до такой степени маразма. Впрочем, Мюрер, Вы ничего в этом не смыслите, а Вы, Ренуар, Вы действуете наобум. А я знаю, что я делаю”. Одним словом, они утверждают, не разобравшись, что Сёра ничего не изобрёл, что он считает себя гением и т. д. Можешь себе представить, как им от меня досталось. Я надеялся, что они хоть немного знают о нашем движении, но не тут-то было, они не понимали ни слова»… Но Ренуара всё это нисколько не волновало. Если, по мнению Писсарро, он действует наобум, находясь в непрерывном поиске, тогда ему остаётся продолжать это делать.
Но подобные поиски не всегда приносят удачу. В этом он убедился осенью. Он написал тогда Полю Берару: «Я в Трувиле со вчерашнего дня и думаю, что уеду завтра. Место здесь чудесное, дорога из Онфлёра великолепна. Но что за уныние царит повсюду, по крайней мере, на мой взгляд! И вскоре после приезда у меня возникло желание уехать… Я поеду в Лувесьенн, где меня ждут с нетерпением. После этого я займусь портретами, а если нет, то вернусь повидаться с Вами, но здесь я ничего не могу делать. Я жду, когда поднимется настроение, но это маловероятно, так как на самом деле я считаю, что потерял этот год. Я не могу заставить себя начать писать. Я с нетерпением ожидаю зимы, чтобы работать в своей мастерской, поскольку в этом году все мои попытки писать на пленэре не принесли никакого успеха. Однако я не хочу слишком долго плакаться в Вашу жилетку, ведь стоит выглянуть солнцу, как оно поможет мне быстро забыть все мои переживания, но, оно, к несчастью, не хочет появляться». Непонятная погода…
К концу года не публика, не «точки» Сёра и не капризы погоды, а поэмы Малларме привели Ренуара в замешательство. Малларме планировал иллюстрированное издание поэм в прозе под названием «Лакированный ящик». Он попросил Берту Моризо проиллюстрировать «Белую кувшинку», а Ренуара — «Будущий феномен». Текст этих поэм в духе символизма был настолько замысловатым, что и оба художника оказались в замешательстве. Берта обращается за помощью к Малларме, написав ему 11 декабря: «Вы будете очень любезны, дорогой месье, если придёте к нам на обед в четверг. И Ренуар, и я находимся в смятении, нам необходимы разъяснения для иллюстраций». Очевидно, разъяснения, данные Малларме, не оказались достаточными, так как проект в конце концов был заброшен…
Чтобы вырваться из состояния творческого кризиса, который изводил его уже в течение нескольких месяцев, Ренуар вместе с Алиной отправляется на юг, встретиться с Сезанном и поработать рядом с ним. Однако его пребывание в Жа-де-Буффан продлилось меньше, чем он предполагал. Он написал Моне: «Я оказался в затруднительном положении в то время, когда получил твоё письмо, и поэтому не, мог сразу ответить, так как мне пришлось переезжать из одного убогого отеля в другой, не имея денег. Мы были вынуждены срочно покинуть дом Сезаннов из-за того, что там царила “жуткая скаредность”. Короче, теперь я остановился в Мартиг, небольшом рыбацком посёлке, издавна привлекавшем художников. Я вижу здесь всё те же скверные картины, что и повсюду. И тем не менее здесь очень красиво, и я надеюсь извлечь из этого что-нибудь полезное». Ренуар, не питая особой надежды, приглашает Моне, находящегося в Антибе, присоединиться к нему. Но Моне слишком дорожил своим одиночеством. Именно поэтому несколькими неделями ранее он отсоветовал Ренуару спуститься на побережье.
Хотя и Моне, и Ренуар находились далеко от Парижа, это не мешало им быть в курсе столичных событий и тех разногласий среди художников, которые усугублялись с каждым днём. Художник Жан Шарль Казен, член комитета международной выставки в галерее Жоржа Пти, подал в отставку, а Пти принял её, не предупредив никого. Подобный демарш мог скомпрометировать учредителей новой выставки в 1888 году. Это подтвердилось в апреле. Вернувшись в Париж в середине марта, Ренуар узнал, что Пти организует продажу картин в тот же день, когда должна открыться выставка. 25 апреля Малларме написал Уистлеру: «Мне только что сообщил Ренуар, что международная выставка не откроется 6 мая у Пти; очень вероятно, что это произойдёт 16 мая у Дюран-Рюэля». То же самое Ренуар подтверждает Берте Моризо 18 мая. Следует отметить, что на эту выставку он представил 24 работы. Моне отказался участвовать в ней. Он принял приглашение Тео ван Гога, брата Винсента, уехавшего в Арль. Тео выставил десять картин, написанных Моне в Антибе, в небольшом зале основной галереи Буссо и Валадона на бульваре Монмартр, дом 19. Отсутствие Моне мало что изменило, так как выставка в очередной раз не имела успеха. Берта Моризо не побоялась признать, что это был «полный провал».
Чтобы прийти в себя после нового поражения, Ренуар проводит лето то в Пти-Женвилье у своего друга Кайботта, то в Эссуа, куда уехала на лето Алина с маленьким Пьером. Это было лето бесед и размышлений. В начале осени Писсарро написал сыну Люсьену о последней встрече с Ренуаром: «Мы очень долго беседовали с Ренуаром. Он признался мне, что все — Дюран-Рюэль, его старые поклонники — осуждают его эксперименты и уговаривают покончить с ними. Он болезненно реагирует на высказываемые мнения о его последней выставке. Я сказал ему, что для нас поиск всегда был целью, к которой должен стремиться любой толковый художник, что даже при больших неудачах это гораздо умнее, чем топтаться в романтизме. Ему больше не заказывают портретов!.. Чёрт возьми!»… А может быть, Писсарро был прав? Возможно, Ренуар действительно является одним из тех, кого Феликс Фенеон в своей статье в номере «Арт модерн» от 15 апреля причислил к «отжившему импрессионизму»?
