Для ответа крестоносцы избрали Конона Бетюнского. Конон был старшим среди присутствовавшей знати, а кроме того был известен как искусный сочинитель «сhansons de geste» {33} и как красноречивый оратор. Конон изящно обратил вопрос Николо к нему самому:
«Любезный господин, вы сообщили нам, что ваш господин заинтересован причиной, по которой наш господин и знать вступили в его владения. Наш ответ таков: мы вступили не вего владения, поскольку он несправедливо владеет этой страной, не считаясь ни с Господом, ни со справедливостью. Владения эти принадлежат его племяннику, который восседает на престоле среди нас».
Таким образом, Конон изложил оправдание крестоносцами своих действий — исправление зла, причиненного императором Алексеем III своему брату Исааку Ангелу и племяннику, царевичу Алексею. Как и византийский посланник, Конон завершил свою речь угрозой: если император согласится подчиниться царевичу, они предоставят ему достаточное количество денег, чтобы жить в роскоши, «но в противном случае пусть молится, не рискуя появляться здесь снова». [372] Внешне настрой крестоносцев казался бескомпромиссным. Однако фактически они тоже очень хотели бы избежать сражения. Кроме простого самосохранения, здесь крылось желание избежать потери достойных людей и ресурсов, поскольку они все-таки хотели достичь конечной цели и победить в сражении за Святую Землю.
Дож задумал использовать последнюю уловку, чтобы избежать сражения: он решил представить царевича Алексея жителям Константинополя в надежде, что народное мнение заставит узурпатора уступить трон, а его племянник вернется к власти. Лидеры крестоносцев одобрили эту идею. [373] Написанное ими в конце лета 1203 года письмо, широко известное в Западной Европе, ясно дает понять, что крестоносцы были совершенно уверены в волне народной поддержки молодому царевичу со стороны жителей Константинополя. Они пришли в Византию, «убежденные надежными источниками и доводами в том, что мощная городская фракция (и часть империи) с нетерпением ожидают прибытия государственного [императорского] двора… [царевича] Алексея…» [374]
Очевидно, такие слухи стали основной причиной, по которой крестоносцы вообще согласились вести дела с царевичем. Хотя уже появлялись признаки, говорящие о том, что найти ему поддержку будет как минимум нелегко. Гуго де Сен-Поль в письме в Европу упоминает о том, что когда крестоносцы впервые прибыли в Константинополь, то были «изумлены и ошеломлены тем, что никто из друзей или семейства бывшего среди нас молодого человека не пришел, чтобы рассказать ему о положении в городе». [375] Возможно, они пришли к выводу, что царевич должен более громко сообщить о своем присутствии.
Дож и маркграф Бонифаций вместе с царевичем Алексеем погрузились на вооруженную галеру, тогда как остальная знать следовала за ними на девяти кораблях. Под флагом перемирия молодой царевич со своими спутниками подошли к самым стенам Константинополя и, крестоносцы вскричали: «Вот ваш настоящий господин!» Они заявляли, что император Алексей III не имеет права на императорский трон, поскольку он ослепил Исаака и несправедливо захватил власть. Они пытались побудить широкие массы к поддержке царевича — вновь, впрочем, не обходясь без угрозы: «Если вы смолчите, мы будем вправе поступать с вами жестоко». [376] Робер де Клари отмечал, что никто в городе не знал царевича и вообще ничего не ведал о нем. [377] Возможно, здесь сыграло роль негодование на насильственные методы крестоносцев — или же, как считал Виллардуэн, страх репрессий со стороны Алексея III: «Ни один человек из всей страны или города не осмелился заявить о том, что он готов принять сторону царевича». [378]
Еще одним возможным объяснением столь прохладного приема была очевидная связь между царевичем Алексеем и коалицией французских крестоносцев с венецианцами, отношения с которыми у Константинополя складывались не слишком удачно. Император Алексей III использовал это недоверие для организации пропагандистского наступления. Крестоносцы писали, что он «отравил и аристократов, и плебеев ядовитыми речами о том, что… они [уроженцы Запада] пришли, чтобы разрушить древнюю свободу, стремясь передать страну и весь народ [папству] и поработить империю… Несомненно, этот рассказ настроил всех против нас». [379] Вдобавок к этому времени Алексей III управлял Византией в течение восьми лет — а у царевича Алексея не было опыта управления страной, и он вообще отсутствовал в городе несколько лет.
Для руководства крестового похода и для самого царевича полное отсутствие явной поддержки было чувствительным ударом. Можно представить короткий путь от Константинополя обратно в лагерь у Скутари в тяжелом молчании. Теперь крестоносцы прекрасно понимали, что слишком положились на уверения молодого человека и, что еще важнее — им придется сражаться, чтобы получить обещанные припасы. Ясно, что враждебность по отношению к царевичу Алексею со стороны жителей Корфу была адекватным предзнаменованием того приема, который ожидал его в Константинополе.
Четвертого июля 1203 года руководство экспедиции приняло участие в мессе, чтобы укрепить дух и получить моральную поддержку. Едва ли существовала какая-либо альтернатива военным действиям, и лидеры армии начали составлять план нападения. Войско, возглавляемое графом Балдуином Фландрским, было разделено на семь отрядов. Графу Балдуину было предоставлено командование первым отрядом, составляющим авангард, поскольку именно ему принадлежал самый крупный контингент опытных воинов (несмотря на потерю части фламандцев, отправившихся на Святую Землю через Марсель), а также наибольшее количество лучников и арбалетчиков. Эти стрелки могли сыграть решающую роль при создании плацдарма, когда армия крестоносцев начнет высадку на берег, поскольку стрельба смогла бы держать греков на Расстоянии, давая время для безопасной выгрузки основной массы рыцарей.
Второй отряд должен был возглавить брат Балдуина, Генрих. Он также состоял из фламандской знати и ее людей. Гуго де Сен-Поль возглавлял третью группу, вместе с Петером Амьенским, рядом с которым сражался летописец Робер де Клари. Граф Людовик де Блуа руководил четвертым отрядом; Мэтью Монморанси, Жоффруа де Виллардуэн и шампанские рыцари составляли пятый; Одо де Шамплит командовал бургундцами шестого отряда, и наконец, арьергард, состоявший из ломбардцев, тосканцев, немцев и провансальцев, находился под руководством Бонифация Монферратского. Венецианцы оставались присматривать за флотом.
Столь детализированная расстановка сил говорит о важности сохранения региональных групп при планировании порядка сражения. Из соображений дисциплины и дружеских отношений было необходимо по возможности сохранять существующие структуры в целости. Иногда такое распределение могло вызвать соперничество между отдельными контингентами — но в пылу сражения следовало соблюдать все предосторожности, чтобы сохранить жизненно необходимую сплоченность. [380]
Начало боевых действий было запланировано на следующий день. Крестоносцы должны были преодолеть Босфор и начать кампанию по штурму Константинополя.
Виллардуэн выразительно обрисовал ситуацию: «Войска должны были погрузиться на суда и отправиться завоевывать сушу, погибнуть или остаться в живых. Смею заверить, что это было одно из самых трудных предприятий, которые видел свет». [381] Для всех крестоносцев, от знатных властителей до простых пехотинцев, ночь с 4 на 5 июля была наполнена размышлениями и подготовкой к битве. Робер де Клари отмечал, что все люди «были исполнены страха перед высадкой». [382] Для ветеранов Третьего крестового похода ожидание серьезного сражения было хорошо знакомо, но для большинства воинов военное предприятие такого масштаба было необычным и потому пугающим испытанием.
