Герт очень сомневалась в том, что преследователей интересовала именно ее персона. Им был нужен Лэнг. Она была всего лишь одной из тех людей, с кем он, вероятнее всего, встретится, и потому за ней стоило следить на тот случай, если Лэнг «сорвется с поводка». Не исключено, что они не знали, где он находится, но в такое мало верилось. Из ее собственных наблюдений следовало, что организация, на которую работал усердный читатель газеты, должна была успешно внедриться в компьютерную сеть авиакомпании. Если так, то нет ничего удивительного в том, что они прислали человека с газетой приглядеть за ее отлетом после спорадической и не слишком умелой слежки, от которой она неоднократно уходила. Герт купила билет на свое настоящее имя. Чиновники Управления испытывали параноидальный страх перед возможной оглаской чего бы то ни было, и потому пользоваться фальшивыми документами при путешествиях не по служебным делам категорически возбранялось.

В конце концов поток извинений иссяк и объявили посадку пассажиров первого класса рейса на Париж. Держа Манфреда за руку, Герт закатила чемодан на транспортер. Как и следовало ожидать, контролер лишь мельком глянул на два посадочных талона, и Герт с сыном благополучно устроились в больших удобных креслах, расстояния между которыми вполне хватало для крупных взрослых пассажиров. Впрочем, через несколько минут в проходе появился мужчина. Он остановился возле Герт и посмотрел на билет, который держал в руке, на Герт и снова на билет.

— Простите, вы сидите на своих местах? — спросил он, причем по тону было ясно, что спрашивает он лишь для проформы, так как ответ ему известен.

Герт тоже уставилась в корешок талона, который держала в руке:

— Рейс один-семнадцать, места 2-А и 2-Б.

Тем временем подошел стюарт:

— Вы сели не в тот самолет, милочка. Мы летим в Париж.

Герт поднялась, всем своим видом демонстрируя изумление и смущение.

— О, простите, простите… — Она наклонилась, чтобы расстегнуть ремень на Манфреде, потом взяла с полки свою сумку. — Надеюсь, я не…

Чуть не лишившийся места пассажир как завороженный уставился на ее блузку, где не были застегнуты две верхние пуговицы:

— О, не переживайте. Надеюсь, вы тоже улетите благополучно.

Герт еще некоторое время стояла перед входом, пропуская пассажиров, тянувшихся в самолет, словно овцы в загон. Когда прошел последний, она с Манфредом вернулась в зону посадки. Как она и ожидала, шпиона с газетой уже не было.

Мать и сын не спеша прошли по залу к выходу на тот рейс, который был им нужен. Как и было предусмотрено планом Герт, его вылет тоже задержался.

Вот и говори после этого, что предсказуемость равносильна пунктуальности!

Лэнг пытался глотнуть хоть немного воздуха, чувствуя, как у него слабеют колени. Лезвие ножа с пугающей неотвратимостью приближалось к его горлу. Противник был заметно крупнее, а не залеченные до конца раны и контузия после взрыва еще сильнее уменьшали шансы Лэнга в этом поединке.

Рейлли подался назад. Человек, напавший на него сзади, инстинктивно переступил и выставил ногу вперед, чтобы удержать равновесие. И в это мгновение Лэнг изо всей оставшейся силы ударил каблуком по ступне своего врага.

Хрупкие кости плюсны хрустнули, словно сухие ветки.

Раздался пронзительный болезненный вскрик, и захват на горле Лэнга разжался. Громила отпустил свою жертву. У Рейлли подогнулись колени, и он упал, как тяжелый мешок.

Преодолев первое желание полежать и отдышаться, Лэнг перекатился по ковру в ту сторону, куда, как ему показалось, отлетел выбитый из его руки «браунинг». Яростный вопль за спиной заставил его оглянуться. На него уставился налитыми кровью поросячьими глазками его старый бритоголовый знакомый. Нос его был облеплен грязным пластырем. Он не мог наступить на поврежденную ногу и шел к своему врагу на коленях, размахивая ножом.

Так, на коленях, он и метнулся на Лэнга; лезвие, словно комета, сверкнуло в солнечном свете, падавшем из окна. Но Рейлли снова перекатился и, прежде чем бритоголовый смог нанести удар, оказался на ногах и сам стукнул его по голове сбоку.

С тем же успехом он мог бить не кулаком, а подушкой. Бритоголовый тряхнул головой, словно боксер, пропустивший чувствительный удар с правой, и продолжал наступать. При этом он что-то бормотал сквозь зубы. Лэнг мельком порадовался тому, что не знает языка. Ну а намерения человека с ножом были совершенно понятны.

Лэнг продолжал отступать, разыскивая глазами упавшее оружие, пока наконец не почувствовал лопатками стену. Ладонь коснулась спинки старого, как и все в этой комнате, стула. Лэнг взметнул его над собой и обрушил на голову врага. Бритоголовый даже не сделал попытки увернуться.

В отличие от хрупких предметов, используемых для киносъемок, стул не развалился, дерево даже не треснуло. А вот бритоголовый на секунду-другую растянулся ничком на полу, но тут же поднялся, опираясь на стол, и вновь двинулся вперед, волоча больную ногу.

Вот и сомневайся после этого в существовании безмозглого упорства.

Лэнг отступал вдоль стены, а бритоголовый продолжал наступать, описывая острием лезвия круги в воздухе. В конце концов Лэнг остановился. Нужно было дать противнику возможность приблизиться на расстояние удара. И когда дистанция сократилась до опасной, Лэнг, откинувшись корпусом назад, нанес правой ногой круговой удар, одинаковый и в дзюдо, и в джиу-джитсу, и, пожалуй, во всех остальных боевых искусствах, и подбил здоровую ногу бритоголового.

Верзила упал, словно подрубленное дерево, ухватившись в поисках опоры левой рукой за кресло Клауса. И кресло окончательно развалилось, словно мебель в ходе какой-нибудь сцены драки в салуне из второсортного вестерна. Труп несчастного букиниста грохнулся на пол, как сломанная кукла.

Но Лэнгу было не до оценки эмоционального содержания происходящего. Его противник был, похоже, неуязвим и сейчас вновь пытался подняться на ноги. Лэнг подумал было выскочить в кухню и отыскать там нож для себя, но выход преграждал противник. Оттуда, где находился Лэнг, можно было попасть только в спальню Клауса. Туда тоже нельзя было отступать — бритоголовый попросту выбрался бы в коридор и преспокойно разделался с Лэнгом.

И тут Лэнг наконец обнаружил искомое — рукоять «браунинга» торчала из-под складки ковра, сдвинувшегося во время схватки.

Бритоголовый тоже увидел пистолет. Он был ближе. Но раненая нога не позволяла ему двигаться быстро.

Так ли это на самом деле, должны были решить ближайшие мгновения. Если Лэнг не доберется до пистолета первым, он погиб.

Не глядя, Рейлли протянул руку назад, схватил со стола первую попавшуюся книгу и швырнул ее так, чтобы она пролетела вплотную справа от головы бритоголового. Рефлексы убийцы оказались в полном порядке. Он уклонился влево, прочь от пистолета. И Лэнг, словно ныряющий пловец, бросился на пол.

Падение в самом буквальном смысле вышибло из него дух. Перед глазами поплыли разноцветные пятна — его недолеченный организм протестовал против такого ужасного обращения с собой.

Стиснув пистолет двумя руками, Лэнг перекатился на спину, и в тот же миг бритоголовый кинулся на него с ножом.

Отдача дважды подбросила дуло «браунинга». Лэнг увидел, как медные гильзы, сверкая на солнце, описали в воздухе крутые дуги, и почуял запах пороха. А вот выстрелов он так и не услышал — вероятно, сознание выставило у него в мозгу какой-то блок, усилив одни чувства за счет других.

И еще Лэнг увидел, что бритоголовый сидит на полу, раскинув ноги. Нож лежал рядом с ним, но верзила не отрываясь смотрел себе на грудь, где быстро расплывались два пятна Роршаха [21], отчетливо видные даже на черной футболке. Затем он все же поднялся на трясущихся ногах, уставился на Лэнга со жгучей ненавистью, произнес что-то (по-чешски, решил Лэнг), сделал короткий шаг и во весь рост рухнул ничком на пол.