— Неужели это так трудно? — спросил Бобби, но Грета с завидной невозмутимостью пропустила его слова мимо ушей и удалилась. — Придется ее уволить. — Бобби пригубил кофе и, поморщившись, добавил: — Холодный. Как всегда.

— Роберт, ты слышишь меня?

Бобби отставил чашку.

— Пора ее выгнать, — сказал он, и Куинн вздрогнула.

— Кого? Грету?

— Нет, — ответил Бобби. — Хотя Грета тоже у меня на заметке. Но я говорил об Эди. Таким, как она, не место в школе.

Куинн с трудом подавила желание закричать на него.

— Она преподает здесь уже тридцать лет, — сказала Куинн, овладев собой. — Три года назад ей присвоили звание лучшего учителя штата. Школьники боготворят Эди. Родители просят зачислить своих детей в ее класс…

— Так было прежде, — перебил ее Бобби. — Теперь родители слышать о ней не желают.

— Какую еще гадость ты подстроил? — осведомилась Куинн, заранее зная ответ.

— Когда мне звонят родители, я обязан сообщать им правду. Я считаю, что наши преподаватели должны иметь незапятнанную репутацию…

— Зачем тебе звонят родители? — Куинн облокотилась о стол, мечтая об одном: хорошенько врезать по этой наглой морде. — Скажи честно, ты ведь сам распустил эти слухи? Ты шепнул двум-трем людям, будто бы моральный облик Эди оставляет желать лучшего, они начали чесать языками, а потом…

— Она лесбиянка, — отрезал Бобби. — Причем не скрывает этого. Ее влияние дурно воздействует на школьников. Достаточно взглянуть на Тею Холмс.

— Чем тебе не нравится Тея? — изумилась Куинн.

— Мне не нравятся ее черные одеяния и грубые башмаки.

— Ты шутишь, надеюсь? Подобной тупости я не ожидала даже от тебя. Тея одевается в стиле «гранж». Все ее сверстницы носят то же самое. И кстати, имей в виду: распознать лесбиянку по обуви невозможно. — Куинн покачала головой, внезапно ощутив такую ненависть к Бобби, что сама поразилась силе своего чувства.

— Она представляет опасность для наших детей.

— Чем? — Голос Куинн дрогнул.

— Своим влиянием.

— Ну да, еще бы! Лесбиянство — крайне заразная болезнь. Вчера я пила кока-колу в обществе Эди и мне вдруг нестерпимо захотелось переспать с Дарлой.

— Тебя я ничем не оскорбил. — Бобби дал задний ход.

— Напротив. Ты оскорбил нас обоих. — Куинн вперила в Бобби яростный взор. — А теперь послушай, жалкий червяк. Если вздумаешь причинить Эди еще какую-нибудь неприятность, я начну против тебя войну и заставлю пожалеть о том, что ты живешь на белом свете.

— Это угроза?

— Еще какая, черт побери! Лучшее, что я могу сделать для школы, — это избавить ее от тебя раз и навсегда. И не думай, что мне это не под силу. Если начнешь наезжать на меня, я перестану тебя обходить и пройду насквозь. Оставь Эди в покое.

Куинн рывком повернулась и увидела Марджори Кантор. Та стояла в дверях, замерев от удовольствия, — видимо, собиралась развеять скуку, поделившись в учительской свежей новостью.

— Ты ничего не пропустила, Мардж? — осведомилась Куинн. — Хочешь, повторю?

— Ну, знаешь! — отозвалась Марджори. — Я лишь хотела передать Роберту опись учебников. — Она выпятила грудь и стала похожа на ощипанного голубя. Марджори воплощала попранное достоинство и оскорбленную невинность, однако глаза ее сверкали.

— Отлично. — Куинн посмотрела на Бобби, испуганного и злобного. — Займись инвентаризацией, а преподавание оставь профессионалам, таким, как Эди. Мы терпим тебя только потому, что ты не вмешиваешься в наши дела, но если посмеешь ухудшить качество образования в нашей школе, выгнав лучшего учителя, мы предпримем встречные меры.

Она прошла мимо Марджори в приемную. Грета сидела над клавиатурой машинки, покачивая головой.

— Как ты его терпишь? — спросила Куинн.

— А кто сказал, что я терплю? — Грета продолжала печатать.

До конца дня Дэ Эм не высовывал носа из своей норы, и все же к девяти вечера Куинн окончательно вымоталась — морально и физически. К тому же сегодня она первый день ходила без костылей, и колено вновь разболелось. Куинн села на краешек складного стола посреди тускло освещенной сцены, надеясь, что усталость и боль не ввергнут ее в полное уныние. Большинство детей уже ушли; ушла и Эди, такая же бледная и несчастная. Даже Дарла в сопровождении Макса пораньше уехала в дом на Эппл-стрит, поскольку со звуком и костюмами было покончено. Оставив машину Куинн, она сказала: «Не выходи одна на стоянку. Пусть тебя проводит Ник». Однако Ник уже давно не попадался Куинн на глаза — должно быть, тоже уехал. Он даже не попрощался. Это было совсем не похоже на него — так просто сдаваться.

И бросать Куинн на произвол судьбы.

Правда, Билл в последние дни даже не приближался к ней, так что угроза, возможно, отступила. Джо заставил Фрэнка Этчити поговорить с ним; может, эта беседа привела его в чувство…

— Я ухожу, мисс Маккензи, — послышался сзади голос Теи. — Все остальные уже ушли. Я больше вам не нужна?

— Нет, — нарочито беззаботным тоном отозвалась Куинн. — Как у тебя дела?

— Джессон провожает меня домой. — Тея улыбнулась. — До сих пор не верится. Вчера он подошел, когда я разговаривала с Брайаном, и сказал ему: «Проваливай». Брайан надулся и ушел. И тогда Джессон сказал мне, что хочет быть со мной. Я не вполне поняла, что он имел в виду, и все же мне было приятно.

— Джессон ищет подход к тебе, — заметила Куинн. — Будь к нему снисходительна. Порой парни так неуклюжи.

— Постараюсь, — сказала Тея. — Между прочим, не такой уж он простак.

— Вот как? — удивилась Куинн.

— Вчера Джессон отвез меня домой. Он отлично целуется.

Куинн рассмеялась, радуясь, что в ее жизни хоть что-то пошло на лад.

— Рада за тебя.

— Эй, Тея! — крикнул из дверей Джессон. — Я состарюсь, дожидаясь тебя!

— Ты и без меня состаришься.

— Да, но с тобой это будет веселее, — сказал Джессон, и Тея покраснела.

— До свидания. — Девушка кивнула Куинн и, не спуская глаз с Джессона, пошла к нему.

Джессон улыбнулся Куинн и положил руку на плечо Теи. Девушка восхищенно взирала на него, и Куинн пронзила боль. «Вас ждут тяжелые испытания», — хотела она сказать молодым людям, но промолчала. Может быть, жизнь не такая плохая штука, если ты знаешь, чего хочешь, если честен перед собой и не склоняешься под ударами судьбы.

Дверь захлопнулась за ними так быстро, что Куинн не успела крикнуть: «Хлопните сильнее, иначе замок не защелкнется!» Не беда. Позже она сама запрет дверь. А сейчас Куинн осталась одна во всем мире.

Сегодня в школу вновь приходил рассыльный из цветочного магазина. На сей раз он принес хризантемы. «Они похожи на тебя», — написал Ник на карточке, написал собственной рукой, стало быть, сам ходил в магазин. Куинн поставила хризантемы в вазе на середину обеденного стола, и теперь огромные цветы радовали взгляд. При виде них хотелось улыбаться, а на душе становилось теплее.

— Откуда они? — спросила Дарла, вернувшись домой.

— Ник подарил, — ответила Куинн, чувствуя глуповатую гордость за Ника и старательно скрывая это — ведь Макс так и не взялся за ум.

Но тут она заметила огромную пурпурную орхидею, приколотую к футболке Дарлы. Цветок был обвязан длинными свисающими алыми и серыми лентами — Куинн никогда не видывала столь нелепого украшения.

— От Макса?

— Да. — Дарла просияла. — Красота, правда?

«Хуже не бывает».

— Я и не знала, что ты любишь орхидеи.

— Не люблю. — Улыбка Дарлы стала еще шире. — Вечер встречи с выпускниками, восемьдесят первый год.

Куинн рассмеялась:

— Он подарил тебе орхидею, чтобы напомнить о вечере?

— Да. — Дарла осторожно отвязала ленты. — Это было наше второе свидание, все пришли с огромными белыми и желтыми хризантемами, а я — с такой вот кошмарной орхидеей. Но я сказала «большое спасибо», потому что мне подарил ее Макс и ради него я нацепила бы даже верблюжью колючку. А он ответил: «Ты не похожа на других девушек, а значит, и цветы тебе нужны особенные». Я чуть не умерла на месте.