Мерзкий ублюдок! Проклятый, свихнувшийся ублюдок!

На Мэри Элис ничего не закончилось. Майкл по-прежнему действовал, по-прежнему делал все, что только взбредет в его больную голову. И он был копом. Копом! Он мог схватить Джона в любой момент. Возможно, он прямо сейчас следит за ним, обдумывая способ, как засадить Джона в тюрьму за собственные безумные преступления. При воспоминании о прошлом вечере, о том, как кончики его пальцев коснулись складного ножа, о том, как он едва не был пойман с оружием, Джона бросало в пот. Майкл мог сделать все, что угодно. Он мог прямо сейчас арестовать Джона, и тот ничего не мог с этим поделать.

Наверно, Джон заслуживал этого. Возможно, после всего, что он сделал с соседкой Майкла, он заслуживал того, чтобы его снова бросили за решетку, к другим сумасшедшим ублюдкам. Он изуродовал ребенка. Он своими руками осквернил тело девочки. Ему самому казалось неправильным, что после случившегося он может выйти сухим из воды.

Но по тому, как все складывается, ему это, похоже, и не светит.

Сушка выключилась, и Джон начал складывать полотенца в бак на колесиках, который можно во время работы возить вокруг машины. Ему нужно еще раз поговорить с Беном. Джон очень долго находился тюрьме, но думал он как заключенный, а не как преступник. Ему был необходим кто-то, кто сказал бы, что делать.

— Вы Джон?

Перед ним стояла стройная женщина ростом примерно метр семьдесят или метр семьдесят пять. Черные волосы подстрижены «под эльфа», одета в узкую короткую куртку и плотно облегающие синие джинсы.

— Чем могу помочь? — спросил он, пытаясь разглядеть под курткой выпирающий пистолет.

Она не показалась ему похожей на копа, да и куртка была слишком дорогая, но Джон никогда не славился умением распознавать плохих ребят.

— Вы Джон Шелли? — спросила она.

Он оглянулся. Рей-Рей сосредоточенно сосал леденец на палочке, но Джон по глазам видел, что он внимательно следит за этой сценой.

— Разве мы знакомы? — спросил Джон.

— Вы переехали, — сказала она. — Я думала, что вы живете на Эшби-стрит.

Джон постарался улыбнуться, хотя больше всего ему сейчас хотелось бросить все эти полотенца и убежать.

— А что случилось?

Она уперлась руками в бока, напомнив ему мисс Лэм. Не удержавшись, Джон взглянул на металлическую крышку пылесоса.

— Меня зовут Кати Кинан, — сказала она. — Я подруга вашей сестры.

Полотенца выпали из его рук.

— Джойс…

— С ней все в порядке, — успокоила она его. — Я прошу вас поговорить с ней.

— Я…

Он взглянул на стопку полотенец и снова перевел глаза на женщину. Он не знал, кто она такая и зачем здесь, но она просто ненормальная, если считает, что он может заставить Джойс сделать что-то, чего она делать не хочет.

Он присел, чтобы собрать полотенца.

— Она не хочет со мной разговаривать.

— Я знаю об этом, — сказала Кати. — Но ей это необходимо.

— Кто вы такая?

— Я уже сказала. Я ее подруга.

— Вы плохо знаете Джойс, если думаете, что это сработает.

— Джон, я сплю с ней в одной постели последние двенадцать лет. И думаю, что знаю ее лучше, чем кто-либо другой на всем белом свете.

Итак, Джойс — лесбиянка. Интересно, что об этом думает отец? Один его ребенок осужден за изнасилование и убийство, другой — со странностями по полной программе. Представив себе масштабы разочарования Ричарда, Джон не смог сдержать улыбку.

— Вас волнует, что ваша сестра лесбиянка? — спросила Кати.

— Не думаю, что я имею какое-то право голоса, — признался Джон.

Господи, отец, наверное, был вне себя, когда узнал! Как же — его идеальная Джойс играет за команду противника.

Кати ездила за рулем черного «порше». Такие автомобили Джон видел только стоя на четвереньках, когда выгребал мусор с ковриков. Она повезла его прямо по Пьемонт-роуд, затем свернула направо на Сидни Маркус и припарковалась перед небольшим зданием чуть выше федеральной автострады. На вывеске причудливыми золотыми буквами было написано «Кинер, Роуз и Шелли». На стоянке, зарезервированной для Джойс Шелли, стоял графитово-серый BMW.

Оказывается, Джойс работает меньше чем в двух милях от «Гориллы». И, возможно, каждый день по дороге сюда проезжает мимо него.

— Она сейчас завершает сделку, — сказала Кати. — Это не займет много времени.

Когда Джон выбирался из очень низкого автомобиля, колени его громко хрустнули, в очередной раз напоминая, что ему уже почти сорок. А он почему-то чувствовал себя пятнадцатилетним, как будто тюрьма случилась в жизни какого-то другого Джона, словно его сознание находилось за решеткой, в то время как тело пребывало снаружи и не старело, ожидая, пока хозяин выйдет.

— Мы подождем в ее кабинете, — предложила Кати, проводя его в здание.

Секретарь на входе проводила Джона глазами, когда он проходил мимо стойки, и он подумал, что она явно не привыкла к тому, чтобы по этим девственно чистым коридорам ходил народ вроде него, кроме разве что швейцара.

— Нам сюда. — Кати взяла какие-то бумаги из ячейки открытой полки с ее именем и на ходу принялась просматривать их.

Кабинет у Джойс был очень хороший, именно такой, каким представил его Джон, когда думал о сестре и о том, как она живет без него. На полу лежал персидский ковер в синих и бордовых тонах, сквозь занавески из тонкого полотна проникали солнечные лучи. Стены были шоколадно-бежевого оттенка. Все цвета были мужскими, но чувствовалось что-то очень женское в том, как Джойс использовала их. А может, оформлением кабинета занимался специальный дизайнер, какая-нибудь дорогая штучка, которой платят как раз за то, чтобы она тратила деньги богатых людей. Там было несколько картин в восточном стиле, которые Джону не понравились, но зато от фотографий на низком длинном шкафу под окнами у него защемило сердце.

Совсем юные Джойс и Джон сплавляются на бревне в парке аттракционов «Сикс Флэгс». Маленький Джон сидит на коленях у Ричарда, который держит бутылочку с молоком. Десятилетняя Джойс на пляже в раздельном купальнике, в каждой руке фруктовое мороженое на палочке. Там были и более поздние снимки. Кати и Джойс в зоопарке. Кати на лошади на фоне гор. Два лабрадора катаются в траве.

Глаза его задержались на фотографии матери. На голове у Эмили повязан платок, глаза глубоко запали, щеки втянулись. Но она улыбается. У мамы всегда была очень красивая улыбка. Долгими бессонными ночами Джон думал об этой улыбке, о том, как легко она дарила ее, о доброте, которая таилась в ней. При виде матери на глаза у него навернулись слезы, и он почувствовал острую боль, в очередной раз осознав, что больше никогда не увидит ее.

— Эмили была прекрасным человеком, — сказала Кати.

Джон заставил себя поставить фотографию на место и вытер слезы.

— Вы знали ее?

— Да, — ответила Кати. — Они с Джойс были очень близки. Когда она заболела, это было ударом для всех нас.

— Я не… — Джон не знал, как это сказать. — Я не помню, чтобы видел вас на похоронах.

— Я была там, — заверила она, и в ее глазах он заметил напряжение. — Ваш отец не слишком хорошо воспринимал наши отношения с Джойс.

— Конечно, — сказал Джон. — И не должен был.

Ричард был твердо убежден, что знает разницу между правильным и неправильным, хорошим и плохим. Тех, кто переступал эту черту, он легко отсекал от своей жизни, словно раковые опухоли, которые удалял в операционной своей клиники.

— Мне очень жаль, что так вышло, — счел необходимым заметить Джон. — Он всегда любил Джойс.

Кати внимательно посмотрела на него.

— Вы пытаетесь защитить отца?

— Мне кажется, если я попытаюсь понять его точку зрения, разобраться, почему он думает именно так, это мне поможет.

Кати прошла через комнату и открыла дверь. Джон думал, что она ведет в туалет, но это оказалась гардеробная или кладовка, вдоль стен которой стояли три шкафа с картотекой. Наверху каждого аккуратными стопками лежали блокноты, штук пятьдесят.