Чтобы остаться одною, Ортруда часто спускалась в свое подземелье.

Ах, эта жизнь! Только моя жизнь! Уйти бы к иным мирам! В иное бытие.

Искала в темных переходах новых выходов из своего подземелья. И нашла их, выходы в город. Выходила одна на улицы и на дороги и смотрела на людей, — какие они, как живут, что думают.

Вот по дороге шла толпа просто одетых, радостных женщин и девушек. Ортруда спрашивала их:

— Милые, куда вы?

Отвечали охотно:

— На митинг.

Ах, сказать бы:

— Меня с собою возьмите.

Дымок парохода вился над морем. Океанский пароход.

— Куда?

— В Нью-Йорк, с эмигрантами.

Ах, на нем бы уплыть далеко!

Одевшись скромно, черною вуалью закрывши лицо, шла на собрания рабочих. Слушала, что говорили их ораторы. Уходила неузнанная.

Ортруда взошла на башню вечером и стояла там долго. И казалось ей вдруг, что жизнь ее — только страшный сон, начавшийся очаровательно. И что Ортруда только снится ей, сначала такая счастливая и теперь такая несчастная. И что она сама — счастливая, смелая девушка в далекой стороне, которая идет, куда хочет, и делает, что вздумает, и любит пламенно и счастливо. Как в ясновидении, предстала перед нею тихая река в том краю, о котором рассказывал часто ее Танкред, и над рекою Елисавета.

Вдруг ее мечтания были прерваны. Она услышала за собою звуки знакомых шагов. Оглянулась. Перед нею стоял Танкред. Ортруда вздрогнула. Ненависть синею молниею зажглась и задрожала в ее быстром взоре. Ненавистью, как болью от пчелиного жала, зажглось ее сердце. О, в какую ненависть претворяешься ты, жестокая любовь!

Ортруда опустила глаза. Руки ее дрожали. Танкред спросил:

— Что вы здесь делаете одна, Ортруда, так поздно? Я сейчас был у вас.

Ортруда холодно ответила:

— Я знала, что вы ко мне придете. Потому я и здесь.

— Но я не понимаю, однако, почему…

Танкред нежно и осторожно склонился к Ортруде и вкрадчиво-ласковым голосом говорил:

— Ортруда, милая, вы так стали холодны ко мне. Заслужила ли этого моя любовь?

Были противны Ортруде вкрадчиво-нежные звуки его голоса. Как не замечала она раньше, что этот голос лжив! Ортруда воскликнула:

— Вы, Танкред, меня любите! Вы мне это говорите опять! О, Танкред, вы любите многих так же, как меня.

— Ортруда! — воскликнул Танкред. — Что вы говорите!

Он был смущен неожиданностью и прямотою обвинения. Ортруда сказала спокойно:

— Я хочу сказать вам, принц Танкред, что я вас ненавижу.

Так приятно было это сказать, что ей стало легко и почти весело. Точно жалящая змея упала, отвалилась от измученного сердца, и нежная приникла к нему прохлада.

— Ортруда, что вы говорите! — повторил растерявшийся Танкред.

Ортруда стремительно пошла вниз по лестнице, кинув Танкреду:

— Идите за мною, если вам угодно.

В круглом зале она подошла к большому столу у восточного окна. Она гневным движением выдвинула один из ящиков стола, — так быстро, что ушибла палец о перламутр и золото его врезок. Вынула из ящика пакет, перевязанный узкою голубою ленточкою, и гневно протянула его Танкреду.

— Что это? — спросил со смущением Танкред.

Ортруда говорила:

— Возьмите этот портрет с вашею нежною надписью, — спрячьте его, сожгите, отошлите по принадлежности, как хотите. И эти письма.

— Как они к вам попали?

Ортруда смеялась, точно хотела плакать. Брови ее хмурились и глаза были темны.

— Как вы небрежны с такими вещами! О, Танкред, неужели вы всегда были таким!

Танкред бормотал:

— Это — пустяки, которые не должны вас огорчать нисколько. Забавы в пьяной компании. Шутки, которым никто не придает значения.

Ортруда сказала:

— Не трудитесь оправдываться, принц Танкред. Я вас ненавижу и говорю это вам прямо и откровенно, как подобает женщине моего положения. Так же прямо, как сказала когда-то, что люблю вас. Это был день сладкого обмана, и в этом обмане я жила, как во сне, много лет. Теперь мой сон окончился, меня разбудили. Я смотрю на вас и говорю вам — я вас ненавижу. Вы недостойны иных чувств.

— Прежде вы думали иначе! — сказал Танкред.

— Принц Бургундский, — говорила презрительно Ортруда, — я боюсь, что вас подменили в тех полудиких странах, где вы так долго путешествовали и откуда вывезли ваши политические убеждения, ваши личные вкусы. В вас течет, конечно, не благородная тевтонская кровь, а кровь монгольская, рабская кровь, кровь обманщика и изменника!

Она смотрела на Танкреда глазами, горящими знойно, и дрожала от гнева и презрения.

— Вам было вверено мое самолюбие, — вы его не пощадили. А я, наивная девочка, принцесса гордого рода, рожденная королевою, я мечтала…

— Вы всегда мечтаете, — угрюмо сказал Танкред.

— Я мечтала долго о вас. Я надеялась, что ваш воинственный вид, ваша осанка тевтонского рыцаря знаменуют обитающий в нас геройский дух. Я мечтала, что вы будете моим господином, гордым, прекрасным, превосходящим во всем обыкновенных людей. И даже меня. Потому что ведь я — только слабая женщина. Мне по силам только взяться за королевский меч, за меч моих предков, — а нести его… Но вы не смогли быть моею силою, — вы захотели быть только высокопоставленным авантюристом.

— Ортруда! — воскликнул Танкред. — Вы несправедливы ко мне. Вы забываете…

— Ничего не забываю. Только случайно вы делали достойное дело.

— Вы говорите слова, которые не забываются, — сказал Танкред с видом оскорбленного достоинства. — Или вы не понимаете сами, что говорите. Я, конечно, виноват перед вами, но ваш гнев — выше меры моих прегрешений перед вами. Каких бы случайных женщин я ни целовал, я любил только вас. Чего же вы теперь хотите? Какого искупления моей вины перед вами?

Медленно и спокойно отвечала ему Ортруда:

— Я хочу, чтобы вы меня освободили.

— Ортруда, вы хотите со мною развестись? — с удивлением спросил Танкред.

— Да! — решительно сказала Ортруда.

— Ортруда, взвесьте последствия, — говорил Танкред убеждающим голосом. — Ведь это — скандал на весь свет.

— А вы боитесь скандала? — презрительно спросила Ортруда.

— Я берегу вашу честь. И мою, — надменно ответил Танкред.

Он был бледен и зол.

— В нашем положении, — начал было он после краткого молчания.

Ортруда нетерпеливо прервала его:

— Да, в нашем положении есть и другой выход. Разводы бывали и бывают во многих династиях, и самых гордых. Но я знаю — вы цепко держитесь за ваше положение.

— Оно меня тяготит.

— И это знаю.

— Подумайте, Ортруда.

— Нет, теперь уже поздно передумывать. Я решила. Я сама начну это дело. Развод — или смерть.

— Вы хотите, чтобы я умер? Вам достаточно сказать одно слово.

— Я не скажу этого слова, принц Танкред, и вас прошу не говорить жалких слов. Прощайте.

Ортруда оставила его одного. Ушла на высокую башню, — склонясь над белым камнем парапета, всматриваться в широкие лазурные дали моря и небес и мечтать.

И мечтала опять, что ей только снится страдающая жестоко Ортруда. Мечтала о далеком, неярком, милом крае, где над тихою рекою стоит ее дом. Живет ее милый. Приветливы с нею друзья. Мечтала о том, что она в далеком краю счастливая Елисавета, и что ей в долгом сновидении снится высокий, вначале радостный и потом скорбный путь королевы Ортруды.

Когда в близких к Ортруде кругах стало известно ее решение развестись с принцем Танкредом, то были пущены в ход все способы отвратить ее от этого намерения. С положением принца Танкреда было связано очень много разнообразных интересов.

Вдовствующая королева Клара вложила слишком много денег в кассу Общества африканской колонизации. Она любила свои деньги и не хотела их терять. Так как развод, неизбежно связанный с выездом Танкреда из государства Соединенных Островов, грозил этому предприятию, и без того рискованному, полным крахом, то Клара была очень взволнована намерением Ортруды. Она горячо убеждала Ортруду отказаться от этой мысли, молила ее, плакала перед нею.