Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Голубой Цветок откинула полог для Хэзарда и Венеции и проводила их в вигвам. Внутри царила безукоризненная чистота, на костре готовилась еда, вся одежда Хэзарда была аккуратно сложена возле постели, а его любимый узелок с травами висел на почетном месте. Хэзард даже удивился, как много умеет эта юная девушка.

— Ложись, отдыхай, — вполголоса сказал он Венеции, — а я скоро вернусь.

Потом Хэзард повернулся к Голубому Цветку и заговорил с ней на языке абсароков. Он извинился за свой вид, поблагодарил ее за то, что она следила за вигвамом в его отсутствие, а потом спросил, не хочет ли она пройтись с ним.

Девушка согласилась, обрадованная возможностью показаться с женихом всей деревне. Она выросла послушной по натуре и рада была выполнить любую его просьбу. Хэзард прошел с ней до вигвама ее отца и после долгих положенных приветствий, исчерпавших последние запасы его сил и дипломатических способностей, отказался от ранее сделанного предложения.

Это произошло куда более быстро и грубо, чем Хэзард планировал, зато он предложил гораздо больше отступного, чем было принято в таких случаях. Но ему сейчас больше всего на свете хотелось спать, и он не думал о собственности. Кроме того, его мучило чувство вины, хотя он этого совсем не ожидал. Голубой Цветок была в самом деле очень огорчена, и Хэзард отдал ее семье всех своих лошадей, за исключением Петы и того рыжего жеребца с белой гривой, которого когда-то привел для Венеции. Но, даже несмотря на это, ему пришлось извиниться перед Отважным Томагавком за свои плохие манеры — невежливо было напрямую предлагать отступного, ему следовало сделать это через родственников. Хэзард объяснил, что он двадцать восемь дней был в пути и поэтому надеется, что Отважный Томагавк простит его грубость.

Отважный Томагавк знал Хэзарда как человека честного и цельного и понимал, что его дочь слишком молода и красива, чтобы и в самом деле пострадать от этого отказа. Он милостиво принял подарок, и у Хэзарда отлегло от сердца. Но когда он уходил, Голубой Цветок плакала, и ему вдруг стало очень неуютно.

— Все позади! — объявил Хэзард, входя в вигвам.

— Слава богу, — выдохнула Венеция.

— Мы должны быть благодарны Отважному Томагавку за его снисходительность, — сказал Хэзард, стягивая рубашку. — Он мог затаить на меня обиду на многие годы. — Хэзард сбросил мокасины и рухнул на кровать. — Я слишком устал, чтобы купаться. — Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, потом снова открыл их и взглянул на Венецию: — Прости.

— Ты прощен, — милостиво улыбнулась она. Венеция сидела рядом с ним, скрестив ноги по-турецки.

Весь последний час она просидела не шевелясь, дожидаясь его возращения. Она старалась представить, что происходит, горела желанием узнать, как обстоят дела, и отчаянно боялась этого.

— Меня беспокоит только, что ты голоден. Ты не должен был идти, пока не поешь.

— Хотя ты теперь моя единственная жена, это вовсе не значит, что ты можешь меня пилить, — на губах Хэзарда заиграла по-мальчишески озорная улыбка.

— А как насчет дружеского убеждения? — усмехнулась Венеция.

— Это подойдет, — он раскрыл ей объятия.

— Насколько дружеского? — поддразнила Венеция, падая ему на грудь.

— Твое обычное дружелюбие до сих пор меня вполне устраивало. Но сейчас, когда я уменьшил мое состояние на триста лошадей, тебе придется как следует постараться, чтобы остаться моей единственной женой!

— Триста лошадей?! — изумленно повторила Венеция.

— Все до единой, кроме Петы и твоего золотистого жеребца.

— Как это мило, — она легко поцеловала его в губы. — Подумать только, я стою трехсот лошадей!

— Не ты, а первая ночь спокойного сна за двадцать восемь дней, — насмешливо отозвался Хэзард.

— И ты в самом деле собираешься проспать всю ночь? — разочарованно протянула Венеция.

Хэзард посмотрел на нее. На женщину, ради которой он отправился за четыре тысячи миль, за которую он боролся и ради которой убивал. На женщину, за которую он отдал триста лошадей и ради которой чуть не погиб. Он смотрел на женщину, благодаря которой его жизнь приобрела смысл.

— Всего часок, ладно? — просительно улыбнулся он.

44

Дикие лошади еще только отправились на Юг, но снег в тот год выпал очень рано, в ноябре, и Хэзарду пришлось отложить свои планы по восстановлению рудника. Надвигалась снежная зима, клан разбился на маленькие группы и отправился в долину Винд-ривер, где можно было укрыться от холодов и лошади легче добывали себе корм. Хэзард и Венеция решили зимовать одни, чтобы ничто не нарушало их покой.

В маленькой горной долине было достаточно бизоновой травы, чтобы прокормить лошадей, воду они доставали из проруби в ручье Хэзард соорудил для Венеции подобие ванны из дубленой шкуры бизона и нескольких деревяшек. Он натер шкуру снаружи салом, так что она перестала пропускать воду. Вечерами он смотрел, как Венеция купается, или помогал ей с домашними делами при свете очага. Еды у них хватало, дров тоже, а мокасины на меху и теплые бизоньи шкуры спасали от холода. В вигваме, где горел огонь, всегда царило тепло, несмотря на снег, ветер и мороз.

Хэзард учил Венецию языку абсароков, а еще она училась вести домашнее хозяйство, но Хэзард не позволял ей утомляться. Они читали книги, гуляли, играли в бридж. Хэзард даже сделал для них лыжи, и безветренными днями они катались по пушистому снегу. Зима оказалась долгим медовым месяцем — великолепным, веселым: ведь они оказались вдали от всего мира, наедине с их любовью и ребенком, который должен был скоро родиться.

На Рождество целую неделю стояла ясная тихая погода, на небе всеми красками играло северное сияние, а мороз их не пугал. Хэзард принес для Венеции маленькую елку, и она украсила ее лентами и сухими ягодами. В Сочельник Венеция настояла на том, чтобы Хэзард первым открыл свой подарок, и, словно ребенок, смотрела горящими глазами, как он разворачивает маленький сверток. Еще в самом начале их одинокой жизни она вынула нитку из своего ожерелья и расшила черным жемчугом кисет для Хэзарда.

Стежки вышли неровными, кое-где виднелись узлы — Венеция так и не научилась как следует вышивать, когда была девочкой, — и все несовершенство вышивки казалось особенно заметным на тонкой светлой коже. Но разве это было главное? Хэзард прикоснулся к несимметричному цветку, пробежался пальцами по бесценному черному жемчугу и взглянул на свою любимую жену.

— Это самый красивый кисет, который мне доводилось видеть, — негромко сказал он. — Когда я надену его на весеннюю церемонию, все позеленеют от зависти. — Венеция просто засветилась от счастья, и Хэзард подумал, что никогда еще так сильно не любил ее. — А теперь разверни мой подарок, — напомнил он, кивая на большой сверток, который лежал рядом с ней.

Это не был настоящий рождественский подарок, но Венеция так давно начала говорить о Рождестве, что Хэзард решил подождать до этой даты. Она долго возилась с завязками, пока Хэзард не помог ей распутать узлы. Спустя несколько секунд замша отлетела в сторону, и дочь миллионера на какое-то время потеряла дар речи, разглядывая роскошную соболиную накидку с капюшоном.

— Это потрясающе… — наконец прошептала она. — Совершенно потрясающе!

На этот наряд пошли сотни шкурок, но стежки, соединяющие их, были абсолютно незаметны. Накидка была на подкладке из черного бархата, расшитого традиционным орнаментом абсароков.

— Надень. Я надеюсь, что она будет тебе впору. Хэзард встал и помог Венеции надеть накидку. Мех мягко окутал ее плечи. Придерживая накидку под подбродком, Венеция медленно закружилась перед Хэзардом, и великолепный мех заиграл в свете очага.

— Такую накидку не стыдно надеть даже бостонской принцессе, — удовлетворенно произнес он.

— Как ты только до этого додумался? — Венеция опустила подбородок в мягкий ворс.

— Я не мог позволить моей принцессе замерзнуть зимой, — усмехнулся Хэзард и добавил: — Там есть еще кое-что в кармане.

84
{"b":"156691","o":1}