Когда Хэзард пришел на ленч, в хижине суетился Джимми. Еда была готова, пол чисто подметен, а Венеция украсила свою блузку цветком шиповника. Хэзард немедленно вспомнил, какая у нее нежная грудь, и так отвлекся, что Джимми пришлось дважды повторить свой вопрос.

— Вы уже начали спускаться к югу?

— А?.. — Хэзард словно очнулся от сна. — Да. За сегодняшнее утро я продвинулся на тридцать футов.

— Тридцать футов?! — воскликнула удивленная Венеция, которая за время путешествия начала разбираться в горнорудном деле. — Да это же рекорд!

Хэзард посмотрел на нее и решил, что шиповник ей к лицу.

— Большую часть работы выполнил порох, — скромно ответил он.

— А как вы вывозите отработанную породу?

— У меня есть вагонетка. Я проложил рельсы, когда начал обрабатывать этот участок.

— Значит, вы не сомневались, что найдете золото?

— Я бы не стал вкладывать столько времени и труда, если бы не был в этом уверен.

— Хэзард ходил в горнорудную школу в Колумбии и знает абсолютно все о добыче золота, — вступил в разговор Джимми, довольный тем, что может сообщить еще один замечательный факт из жизни своего кумира.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулся Хэзард, — но я знаю далеко не все. Я прослушал несколько лекций о золотодобыче, только и всего. Кстати, это было не так далеко от Бостона.

Венеция широко открыла глаза от изумления:

— Вы никогда не говорили, что жили в Бостоне.

— А вы не спрашивали.

— Но что вы делали в Бостоне? — в голосе Венеции звучало недоверие.

— Учился в Гарварде, — просто ответил Хэзард, и Венеция тут же вспомнила, как об этом говорил Терледж Тейлор.

— Странно, что я никогда вас не встречала.

— Где же, по-вашему, мы могли бы встречаться? В детской? — на лице Хэзарда заиграла хитрая улыбка.

— Я не настолько молода!

— Достаточно молода, — спокойно ответил он. — Для меня — даже слишком.

— И что вы этим хотите сказать? — ее голос зазвучал резко, Венеция была готова разозлиться.

— Ничего неприличного, мисс Брэддок, уверяю вас, — успокаивающим тоном заметил Хэзард. — Я просто хотел сказать, что ваш дебют в высшем свете Бостона состоялся уже после моего отъезда из города.

Джимми, наблюдавший за взрослыми, как за игроками в теннис, вдруг понял, кто перебил столько посуды в доме.

— Все стынет, — вмешался он, потому что ему совсем не хотелось оказаться в самом центре скандала. Правда, когда Джимми взглянул на Хэзарда, на лице хозяина дома играла широкая улыбка.

— Давайте поедим, мисс Брэддок, — Хэзард уселся за маленький стол. — Будет жалко, если столько усилий пропадет даром. Скажите мне, неужели это вы напекли эти сдобные булочки?

Щеки Венеция порозовели, как цветы у ее ворота. Как ему удается вложить столько тепла в простой вопрос? Ей показалось, что ее погладили. Она решила, что в высшем свете Бостона было весьма интересно в то время, когда Хэзард очаровывал местных дам.

— Разумеется, это она, — поспешно вставил Джимми, желая сделать приятное Хэзарду. Ведь предполагалось, что он будет учить мисс готовить.

Венеция засмеялась и покачала головой.

— Джимми разрешил мне месить тесто. Но у меня мастерски получилось бросать в него изюм. Если папа задержится, я смогу очень усовершенствовать свои умения… в кулинарии.

Хэзард только махнул рукой: рот у него был занят, он уже жевал булочку.

— Нам бы следовало нанять тебя на полный день, Джимми, — сказал он наконец. — Я уже забыл, что такое хорошая еда.

— Мне бы очень хотелось, но, боюсь, не получится, — быстро ответил мальчик с набитым ртом.

— Ты, очевидно, нужен своей матери, — заметил Хэзард, наслаждаясь вкусом молодой моркови, сваренной с небольшим количеством сахара.

Джимми отвел глаза.

— Точно, — он аккуратно складывал морковь горкой на своей тарелке.

— Но ты же сможешь приходить и помогать, правда?

Вилка разметала морковную горку. Не поднимая глаз, Джимми пробормотал:

— Наверное.

Хэзард заметил, что обычно такой веселый и жизнерадостный мальчик как-то странно нервничает. Он отложил свою вилку, проглотил нежный кусок говядины и мягко переспросил:

— Наверное?

Джимми на мгновение поднял глаза, встретился взглядом с Хэзардом и тут же снова уставился в тарелку.

— Что-то не так, Джимми?

— Нет, сэр.

— Может быть, я мало плачу тебе?

— Что вы, сэр! Дело не в этом.

— Тогда в чем же дело?

— Ну, понимаете… Мама видела, что я привез вам сегодня утром. Мне это не показалось странным, а вот мама… она так поджала губы… и…

Тревога в глазах Хэзарда сменилась удивлением.

— И что же? — поторопил он Джимми.

— Мама говорит, что миссис Гордон оказалась во всем права.

— В чем же оказалась права эта леди? — губы Хэзарда изогнула насмешливая улыбка.

— Я не совсем понял, сэр. Что-то насчет развязанной потаскухи. — Венеция поперхнулась, но Джимми этого даже не заметил. — Проклятье! Ой, прошу прощения, сэр, — тут же извинился он, — если бы я только знал, что это такое. Но мама была очень возмущена и велела мне не задерживаться у вас после заката. Вы что-нибудь поняли, сэр? — спросил мальчик.

— Я полагаю, твоя мать волнуется, когда ты оказываешься ночью один в горах, — спокойно ответил Хэзард, искоса взглянув на вспыхнувшее лицо Венеции.

— Но я много раз оставался здесь до темноты.

— Возможно, здесь недавно видели медведей-гризли. — Хэзард снова принялся за еду.

— О гризли мама не говорила. А что такое «потаскуха», сэр?

И тут подавился Хэзард. На лице мальчика было совершенно бесхитростное выражение, а вот Венеция буквально сверлила его взглядом.

— Гм… Это вопрос довольно сложный… — Хэзард постарался уйти от прямого ответа. — Это нечто такое, о чем женщины часто спорят. Но ты в любом случае должен слушаться маму. Приходи сюда, когда сможешь.

— Конечно, я приду. Она не возражает против того, чтобы я заходил к вам днем. Так что я буду, как всегда, приносить ваши заказы, договорились?

Джимми очень боялся потерять дружбу Хэзарда. Когда мать отчитывала его сегодня утром из-за огромной корзины, которую он приторочил к седлу лошади, Джимми решил, что она совсем запретит ему приходить в хижину на горе. Но на этот раз все обошлось.

— Отлично, Джимми. И передай маме, что я очень высоко ценю твою помощь. А теперь ты не мог бы сбегать к ручью и принести кувшин свежей воды? — попросил Хэзард, понимая, что женщина, сидящая напротив него, сдерживается из последних сил.

— Конечно, сэр! Сию секунду. — Джимми немедленно вскочил на ноги. — Я вернусь очень быстро.

Не успел мальчик выйти за дверь, как Венеция взорвалась:

— Какая наглость! Что о себе воображает эта женщина?! И за кого она меня принимает?

— Я бы не стал об этом беспокоиться, — примирительно сказал Хэзард.

— Я и не беспокоюсь. С какой стати мне волноваться из-за того, что говорит какая-то прачка!

— Ваш снобизм, красавица, просто неподражаем.

— Мой снобизм?

Черная бровь Хэзарда чуть приподнялась.

— А как еще это можно назвать? Венеция окончательно вышла из себя.

— Ты что же, уже готов встать на ее сторону? Она первая нанесла мне оскорбление, а ты меня же обвиняешь в снобизме!

Хэзард поднял вверх обе руки.

— Сдаюсь. Еще одно очко в вашу пользу, мисс Брэддок. А некоторый снобизм вам даже идет. В жизни не видал более очаровательного сноба.

— Хэзард, мне сейчас не до комплиментов! Ты можешь это понять? — Венеция тяжело переживала то, что ей казалось страшной несправедливостью. — Черт бы ее побрал! Нет, только подумать, она назвала меня шлюхой!

Низкий голос Хэзарда теперь звучал успокаивающе:

— Забудь об этом. Слухи всегда несправедливы, а здесь так мало народа, что все про всех все знают — или, по крайней мере, думают, что знают.

— Но почему она меня так назвала? — Венеция все никак не могла успокоиться. — Я же заложница, господь свидетель!

Венеция никогда не обращала внимания на мнение окружающих, но слова матери Джимми больно задели ее. Дело было даже не в том, спала она с Хэзардом или нет. В конце концов, это только ее дело, а она всегда поступала так, как ей нравилось. Венецию поразило, что какая-то прачка в городке рудокопов судит о нравственности и приличиях и местных жителей заботит понятие греха.