Сегодня мы будем сторожить их сон и много говорить: ночь коротка, а нам надо так много рассказать друг другу. - Остин испытующе посмотрел в посерьезневшие лица, никто не решался нарушить паузу, никто не двигался, сохраняя зыбкое равновесие спокойствия и незнания.

- Ну что, кто у нас самый смелый? - Остин оглядел притихших гостей.

- Может быть, начну я... - по-ученически поднял руку Дани. Он понял, что кто-то из главных персонажей должен начать ответственный монолог и даже догадывался, кто именно, но чувство актерского партнерства заставило его ринуться вперед на амбразуру затянувшейся паузы, прикрывая спасовавших солистов:

- Это очень поучительная история, особенно для дам. Дело в том, что Жан-Поль родился у нас несколько преждевременно,

- ну, недели на две раньше срока. А причина состояла в том, что Сильвия объелась слив. Она сидела в саду с огромным животом, а рядом корзина слив - они у нас отменные, величиной с персик. Я не досмотрел, известно, что за женщинами в таком положении нужен глаз да глаз...

- Ну что ты сочиняешь, Дани? Какие сливы? Сын родился в марте, да и огромного живота у меня вовсе не было - никто до последнего момента не верил, что мне скоро в клинику... Лучше я расскажу все как было на самом деле, - решила Сильвия поддержать мужа, и минуту подумав, замялась - А собственно, стоит ли вспоминать? В конце концов все закончилось нормально...

- Видимо на правах хозяина инициативу душеизлияний придется перехватить мне. Тем более, что моя история абсолютно чудесная, а я как-то до поры до времени не причислял себя к везунчикам. До сих пор не понимаю, почему меня просто засыпали сюрпризами - разве что по ошибке. Так вот посыльный с юбилейным тортом, торжественно вручив его ошеломленному жильцу и сверив еще раз адрес, вдруг смущенно лепечет извинения, отбирает подарок и исчезает, оставив бедолагу со смутным привкусом чужого, едва подмигнувшего ему счастья... - Остин откинулся на спинку кресла с удовольствием раскуривая трубку, - милое пижонство, котором никто ранее за ним не замечал.

- Лет пять назад я начал упорно приобщаться к табакокурению. Смекнул, что в беседе трубка дает возможность выдерживать глубокомысленные паузы, скрывая под якобы тайной рисовкой, еще более тайное замешательство. Впрочем, я редко прибегаю к этому средству, только в самые ответственные моменты.

В клубах ароматного голубоватого дыма смуглое лицо Остина приобрело плутоватую загадочность факира, работающего "под Восток". Трудно было понять, что сейчас произойдет - поднимется ли из плетеной корзинки плоская голова кобры или с треском, осыпая зрителей блестками, взорвется спрятанная в чалме шутиха, но сюрприз был явно запланирован.

- Так значит - о чудесах, доставшихся мне, думаю, по ошибке.

Был конец февраля 1970 года. Месяц короткий, но сильно поднадоевший, как и мощный циклон хозяйничавший здесь с небывалым упорством. Кажется, метеорологи называли его Ари - хорошее прозвище для канарейки, но не для такого матерого зверюги-циклона.

Я прибыл сюда на неделю из ярких заморских стран, где, впрочем, буйствовали не только краски и плодовитая флора, но и холера, москиты и прочая нечисть, неизбежно сопутствующая нищете и отсталости. Контраст был убийственный: там тщетно взывали к Аллаху, вымаливая спасительную влагу, здесь - стеной лил холодный серый дождь и беспощадно штормило. Временами даже казалось, что пол этого дома начинает уходить из-под ног и я опасливо поглядывал в окна - уже не поплыл ли, в самом деле, мой островок?

Признаюсь, я впервые с радостью думал о предстоящем отъезде, постарался побыстрее уладить все дела и попросил мадам Ланди упаковать мой багаж: где-то в глубине сидело ощущение, что я не скоро вернусь, а может быть... Да, знаете, в эти промозглые, тяжелые дни над всем витает призрак прощания.

Возможно, по этой причине в ночь перед отъездом я вовсе не спал, стараясь припомнить все свои долги и невыполненные обязательства и уже чуть свет отправился в путь, чтобы начать с самого приятного из них - визита к Алисе, находившейся как раз поблизости - в санатории Армана Леже.

Я почему-то очень торопился, уже часов в семь оставил "Викторию" на каннском причале и тут же, еще ощущая тошнотворную качку, пришпорил свой соскучившийся "пежо", рванув прямиком в горы. - Остин рассеянно смотрел сквозь дым, не без удовольствия погружаясь в прошлое. - "Дворники" метались по ветровому стеклу как бешенные. Рыжие потоки, несущие песок и камни, падали с грохотом вниз, переполняя вспененные осатаневшие горные речки... Кажется, я вздремнул; из приемника доносился божественный голос Каллас, дорога была почти пустой, и карусель серпантина со всей ее водяной круговертью, коварно убаюкивала. Скорее всего, я действительно был в полусне, потому что даже не вздрогнул, увидав фары мчащегося навстречу автомобиля .

Не стану утверждать, что успел что-нибудь сообразить или рассчитать, а тем более - осознать опасность. Сработал "автомат". Знаете, как будто вы идете по зимней улице, а рядом кто-то поскользнулся - рука сама тянется поддержать падающего, будь то хорошенькая дама или подвыпивший оборванец. Мой "пежо" ринулся наперерез летящему к обрыву "вольво", подставил свой бок, сам получил травмы, но выстоял и довольно засопел, предотвратив падение.

В припаркованном таким образом автомобиле, у которого по инерции продолжало вращаться в пустоте левое колесо, действительно сидела очаровательная женщина. С выражение тихого счастья она слушала сигналы точного времени Дождь прекратился и было слышно только это попискивание радиоприемника и глухой рокот потока в ущелье, молотившего камни. в восемь, ровно в восемь часов утра...

... Так вот - о чудесах. Это случилось совсем на другой дороге - я и не заметил как проскочил поворот к санаторию Армана. А за рулем "вольво" за рулем этой чертовой, раздумчиво качавшейся над пропастью машины, была Алиса...

"Восемь! Восемь утра, последнее воскресенье февраля. Все сходится! Значит, это было на самом деле", - Иохима осенило спасительное понимание, как будто из-под надзора палящего солнца, он ступил в прохладную тень с летучим ароматом лаванды и ясностью очертаний. Колесики разладившегося бинокля сошлись, поймали фокус, выудив из сплошной мути невнятного, ненужного прошлого то последнее, затерявшееся, такое важное в его жизни утро.

Но не ледяной озноб ужаса и паническую злобную растерянность увидел он возвращенной памятью, а вознагражденную самоотверженность - победу торжествующей воли. "Значит, меня услышали - не зря заклинал и взывал я к высшим силам. Не зря молил, закладывая свою душу: живи, Алиса!"

ЧАСТЬ 9. АЛИСА

1

Только теперь, слушая Остапа, Алиса поняла, откуда появилось тогда на дороге ощущение особого, почти потустороннего покоя - смиренного покоя души, обретшей надежное пристанище.

"Я все еще жива", - сказала она в сантиметре от гибели, ощущая как настороженно ждет автомобиль малейшего колебания ее тела, уравновесив на мгновение жизнь и смерть. "Я все еще жива", - сказала Алиса, откинувшись назад, подальше от манящего края, точно так же, как некогда ее мать, впервые пришедшая в сознание после тяжелой внезапной гибели мужа. "Алекса нет. А я все еще жива" - прошептали губы Елизаветы Григорьевны, потемневшей, сразу состарившейся. Она произнесла эти слова по-русски, веско, словно приняв решение и сжала руку сидящей рядом дочери. Алиса поняла, что несмотря на прогнозы врачей, мать выживет...

..."Кто-то, наверное, за тебя сильно молился", - сказал ей Остин, осторожно открывая дверцу зависшего над обрывом автомобиля, сказал по-русски, погрузив сразу же в тепло родительских объятий, отогревающее перепуганных детей и спасающее затравленных взрослых в те редкие мгновения, когда в хаосе безумных случайностей, к ним протягивается крепкая рука благосклонной Судьбы.

Ничего не надо было уже обдумывать, решать, можно было просто плыть по течению: русская речь прозвучала паролем, обещавшим главное покровительство Высших инстанций, взявших, наконец, ее под опеку.