— Мне с вами по пути, — сообщила Катриона, дошла со мной до моего порога и, видимо, не особенно спеша к своим занятиям (интересно, чем целый день занимаются исследователи науки жизни, подумал я), предложила выпить по чашке чая (еще одной!). Мой мочевой пузырь, который к тому времени устал роптать, просто «пожал плечами», когда я открыл дверь и последовал за своей юной спутницей в дом. Как же это замечательно — обладать стойким, хотя и не оцененным по достоинству сфинктером молодости!

— А я пока посижу почитаю, — сказал я ей, выбирая из только что купленных книг «Волшебный мир Интернета» некоего доктора Кула и плюхаясь в кресло. Катриона же пошла на кухню. Вторая книга была столь же непостижимой, как и первая, и имела, на мой взгляд, мало общего с тем, что мне говорили в Диксонзе; я даже начал подозревать, что в отделе «Компьютерная наука» на полках царит такая же несуразица, как и в этом нелепом отделе «Все о Шотландии».

— Как странно и удивительно, — сказал я Катрионе, когда через несколько минут она принесла поднос с чайным прибором, включавшим, к моей радости, вазу с печеньем, которого я раньше никогда не видел и которое она, видимо, принесла утром, — что все эти «Интернет-страницы» содержат всего лишь зашифрованные инструкции в угловых скобках.

К этому времени я уже уяснил кое-что из трансатлантической скороговорки доктора Кула и сказал Катрионе, что такие HTML метатэги (я только что узнал, что это надо называть так), возможно, даже объясняют правомерно возникшую на моем экране странную фотографию девушки, читающей ту самую книгу, которую я приобрел благодаря находчивости Катрионы, той удивительной последовательностью фактов и событий, которую мы предпочитаем называть совпадением или случайностью, но каковая, быть может, на самом деле предопределена каким-то скрытым от нас непреложным «исходным кодом».

Катриона не очень-то прислушивалась к моим словам. Она разлила чай по чашкам (при одном только звуке льющейся жидкости мои внутренности издали стон протеста, и я обещал себе, что буду пить чай маленькими неспешными глотками) и с кошачьей непринужденностью расположилась в другом кресле.

— Можно мне попросить вас об одолжении? — сказала она через несколько минут между жадными глотками (сам же я не спешил пить чай, надеясь, что испарение хоть сколько-нибудь уменьшит содержимое моей чашки).

— Разумеется, — ответил я. По ее тону я решил, что она собирается попросить о чем-то важном, дорогом и трудном для осуществления. Что бы это могло быть?

— Дело в том, что у меня испортился нагреватель в ванной… — Она откусила кусок печенья и запила его еще одним глотком чая. — У меня уже два дня нет горячей воды.

Если Катрионе нужен человек, который способен починить нагреватель, она обратилась не по адресу (как ей сразу объяснила бы миссис Б.). И неужели Катриона не может починить его сама с помощью своего универсального перочинного ножика?

— Я подумала, — продолжала Катриона, медленно приближаясь к сути своей просьбы, — что, может быть, вы позволите мне принять у вас ванну.

У нее на лице было выражение школьницы, которая просит, чтобы ее отпустили с уроков.

— Ну конечно, — сказал я. Не прошло и двух минут, как Катриона допила свой чай и спросила, где я держу полотенца. Я же в это время был занят лишь одной мыслью — не стоит ли пойти на кухню и вылить в раковину остатки вкуснейшего, но не рассчитанного на мой мочевой пузырь чая. Естественно, я понятия не имел, где миссис Б. держит полотенца: она вывешивала в ванну чистые по мере надобности. Я посоветовал Катрионе поискать в шкафах — где-нибудь да найдет. Если у нее откуда ни возьмись появляется печенье, что ей стоит сделать так, чтобы откуда ни возьмись появилось полотенце. Вскоре я услышал, как она взбегает по лестнице на второй этаж.

Вот что значит быть молодым: она успела взбежать по лестнице, открыть и захлопнуть три шкафа, включить в ванне воду, наполнить ее и, наверное, снять с себя всю одежду за то время, что мне понадобилось на то, чтобы встать с кресла, отнести свою чашку на кухню и наблюдать, как коричневая жидкость, крутясь, исчезает в отверстии раковины. Я сумел выпить только четверть чашки, но это уже начинало сказываться.

Я хотел было вернуться в гостиную и усладить свой ум мудрыми речениями доктора Кула, но понял, что позывы мочевого пузыря станут все настойчивее, что каждое движение их только обострит и гораздо разумнее подняться в кабинет, чтобы быть поближе к месту, которое мне срочно понадобится, как только Катриона закончит мыться. Если учесть, с какой быстротой она проделала все предварительные действия, к тому времени, когда я поднимусь наверх, она, наверное, уже вылезет из ванны. И я принялся подниматься по лестнице.

Но уже на четвертой или пятой ступеньке понял, что дело не терпит отлагательств. Возможно, мой мочевой пузырь, услышав плеск воды, доносящийся из ванной, решил, что я уже добрался до туалета и можно приступать. Ты знаешь, с каким трудом я поддерживаю шаткое равновесие жидкости в своем организме, но в тот день все шло не по заведенному порядку, и непривычная активность совсем сбила с толку мою систему водораспределения.

Я добрался до второго этажа и медленным шагом, каждую минуту ожидая катастрофы, подошел к двери ванной комнаты. Там стояла полная тишина. Видимо, Катриона или еще не залезла в воду, или, учитывая быстроту, с которой она умела пить чай, находить книги в магазине и так далее, уже закончила мыться и сейчас просто нежится в ванне. Но, даже если и так, я со страхом думал, что мой мочевой пузырь наверняка воспримет плеск, который раздастся, когда она начнет вылезать, за сигнал к действию и подо мной образуется лужа не меньше той, что выплеснется из ванны.

Так что мое положение было весьма щекотливым, а также критическим. Я постучал в дверь:

— Катриона!

— Что?

— Вы в ванне?

— Да. — Это подтвердил весьма опасный для меня всплеск.

— Можно мне, в свою очередь, попросить вас об одолжении?

Я не мог себе позволить идти к сути дела окольным путем, как сделала она. Мне было не до такта — давление внизу живота становилось невыносимым. Я объяснил ей, в чем дело, извинился и сказал, что, если я не открою немедленно дверь, мы окажемся в затруднительном положении, которое поставило бы в тупик даже изобретательную миссис Б.

— Ладно, — сказала Катриона, и опять раздался всплеск.

Тот факт, что в ванной комнате нет запора, раньше не имел для меня никакого значения, но теперь я осознал, какую важную роль этой небольшой подробности было суждено сыграть в «исходном коде» моей жизни. Я вошел и, хотя мой взгляд был устремлен на унитаз (сиденье на котором, к моей досаде, было опущено), заметил, что Катриона сжалась в ванне, обхватив руками подтянутые к животу колени, опустив на них голову и громко насвистывая, что, видимо, является общепринятым поведением в подобных ситуациях, хотя точно я этого не знаю, поскольку такая ситуация никогда не возникала за годы моей размеренной жизни под эгидой миссис Б., не провоцировавшей никогда подобных осложнений.

Я сделал свое дело, спустил воду, со своей обычной тщательностью вымыл руки и сообщил Катрионе, что ей больше нет нужды спешить. Но прежде чем я успел уйти, она сказала (не издав ни звука во время моего музыкального, хотя и не совсем верного исполнения «О рождественская звезда»):

— Раз уж вы здесь, может быть, вы тоже сделаете мне одолжение?

Мне-то казалось, что мы квиты. Но не мог же я отказать ей еще в одной просьбе. Она попросила меня потереть ей спину.

— А вам недостаточно просто полежать в воде? — спросил я. — Я всегда так делаю.

— Ну, если вам не хочется, то не надо, — отозвалась она, приняв позу доисторического погребения.

— Да нет, я не возражаю, — сказал я. — Если вы не привыкли отмокать лежа, я, конечно, могу закатать рукава и потереть вам спину.

Интересно, всем женщинам нужно, чтобы им терли спину? Из разговоров с миссис Б. я ничего такого не обнаружил, но можно поискать ответ в Интернете. Подтянув манжеты, я взял губку и стал тереть спину Катрионы, ощущая ладонями ее ребра и позвоночник. Отжимаемая из губки теплая вода протекала у меня между пальцев.