- И на сколько бойцов можно рассчитывать? - этот вопрос задал протирающий стекла своего пенсне полковник Дроздовский.

  - От семи до двенадцати тысяч мужчин.

  - Так много? - удивился полковник.

  - Эта цифра, еще занижена, поскольку придется отпустить всех промышленников и купцов, которые, несомненно, откупятся щедрыми пожертвованиями на военные нужды. Кроме них придется освободить от тягот войны людей, которые согласятся поработать на благо Донской республики. Получается как минимум треть от всего числа тех, кого во время облавы возьмут.

  - Хм, - Дроздовский одел свои очки на нос, поправил их и ухмыльнулся. - Сомневаюсь, что подобные воинские формирования будут хорошо воевать.

  - Проверено на практике, - Чернецов улыбнулся в ответ и посмотрел на меня, - исправительные дружины сражались вполне неплохо, и об этом, можете расспросить полковника Черноморца, который одно время командовал такой дружиной.

  Дроздовский и большинство генералов вопросительно посмотрели на меня, и пришлось ответить:

  - Поначалу, исправительная дружина сражаться не желает - факт, но появляется опыт, выявляются лидеры отдельных подразделений, и через две-три недели, исправленцы превращаются в нормальных солдат, которые могут заменить собой регулярные подразделения, отвлечь внимание противника на себя или пойти первыми в атаку. Главное, не забывать ставить позади них пулеметную команду и перед каждым боем произносить зажигательную речь.

  Пока я это все говорил, в комнату для совещаний зашел один из адъютантов войскового атамана и протянул ему два листа бумаги. Тот внимательно прочитал их, передал Краснову, и когда я замолчал, отчетливо и с некоей торжественностью в голосе, произнес:

  - Господа, поступили важные известия, - внимание сосредоточилось на нем и, потянув паузу, Назаров продолжил: - Сегодня партизанским отрядом Андрея Шкуро и 1-м Кавказским казачьим полком ККВ у красных был отбит Кисловодск и освобождены Великие Князья Борис Владимирович и Андрей Владимирович, вместе с ними и их мать Мария Павловна. В связи с этим событием и тем, что Борис Владимирович являлся последним походным атаманов всех казачьих войск, я принимаю решение незамедлительно выслать к нему депутацию с просьбой пожаловать в Новочеркасск. Не знаю, как, но необходимо постараться увлечь Великого Князя идеей освобождения России от ига большевиков. Что ни говори, а слово одного из Романовых, для большого количества рядовых казаков значит много.

  Слова Анатолия Павловича совет одобрил, и нам была донесена вторая новость, которая для меня была более интересна, чем освобождение двух Великих Князей и их матери.

  - Получен ответ на наше письмо к кайзеру Вильгельму. Бумаги будут доставлены в Новочеркасск только завтра, а сегодня то, что пришло со срочным курьером из Таганрога. Кайзер Германии признал наше государство, и отдал своим войсковым подразделениям приказ покинуть Таганрогский округ в двухнедельный срок. Генерал фон Крецер уведомляет нас о том, что в Таганроге остаются только охранные подразделения железнодорожников. Кроме того, германское командование извещает нас, что первые партии заказанных нами видов вооружения и боеприпасов уже отгружаются в железнодорожные составы. Вскоре мы получим броневики, пулеметы, орудия и даже несколько аэропланов. Разумеется, не бесплатно, но нам есть, чем отплатить немцам за их поставки. В свете полученных известий и принятых нами сегодня решений, я считаю, что положение наше улучшается, а шансы на успех всего мероприятия по ликвидации большевиков и коммунаров существенно повышаются.

  - Господин полковник, - со взмыленного от жаркой летней скачки буланого конька, на землю рядом с нашим временным бригадным штабом спрыгнул молодой урядник из моих земляков.

  - Да? - я вышел из под легкого полотняного навеса.

  - Провели разведку, разобрать дорогу красные не успели и станция к бою не готова, там эшелон стоит, человек триста пятьдесят пехоты и над паровозом черный флаг с черепом и костями развевается.

  - Понятно, - кивнул я, - анархисты. Чем занимаются?

  - Поселян пристанционных грабят, пьют и в воздух постреливают. Командиров не видать.

  - Пулеметы?

  - Ни одного не заметили.

  - Отлично. Отдыхайте с обозом до вечера, а свою сотню позже догоните.

  - Есть! - урядник козырнул, схватил своего конька за повод и направился в расположение интендантов.

  Повернувшись к навесу, под которым вместе со мной полуденную степную жару пережидали командиры полков, 1-го есаул Зеленин, и 2-го, недавно прикомандированный донской полковник Шахов, я скомандовал:

  - Господа, по коням! Атакуем станцию Тингута сходу, пока анархисты не опомнились и от Царицына подкрепления не вызвали.

  Командиры конных полков вышли на пекло, скорым шагом направились к своим частям и вскоре послышались команды сотников:

  - Седлай!

  Лагерь остановившихся на дневку полков, в мгновение ока преобразился, казаки забегали, заржали лошади, стуки металла о металл, воины пристегивают шашки и проверяют винтовки. Проходит несколько минут и почти две тысячи конников, оставив позади себя обоз, строясь в колонны, широким аллюром выдвигаются к Тингуте, последней крупной железнодорожной станции перед городом Царицын.

  Наступление на красных началось три дня назад, шестого июня, и что характерно, нашего натиска на один из основных волжских городов, противник не ждал. Привыкли большевики, что мы в обороне сидим, и только удары отбиваем. Нам это на руку, а потому, наши войска под командованием Константина Константиновича Мамантова, оставив для прикрытия границы в Усть-Медведицком округе и станции Морозовской половину 2-го Донского корпуса, перебрались в Сальский округ и от станции Ремонтная начали движение на восток.

  В первые пару дней, сопротивления мы практически не встречали. Вражеские отряды или дезертировали или сдавались в плен, так что Котельниково, Жуково, Абганерово и Громославскую заняли без боя и потерь. Однако вчера, верстах в двадцати от Тингуты, на одном из полустанков, всю нашу силищу, три бронепоезда, шесть тысяч конницы, четыре тысячи регулярной пехоты и шесть тысяч "исправленцев", остановил один только небольшой вражеский отряд в четыре сотни штыков при трех пулеметах и одном орудии. Большевиков мы растоптали, конечно, и даже потерь не было. Бронепоезда все сделали за нас, сравняли полустанок с землей, но краснюки, оказавшиеся Луганским коммунистическим отрядом из остатков 5-й Украинской армии, успели повредить железнодорожные пути, и на их восстановление, наши рабочие ремонтные бригады должны были потратить не менее суток.

  Мамантов отдал коннице моей бригады приказ разгрузиться и совершить скорый марш в сторону Царицына. Задача - захватить станцию Тингута. Командование отдало приказ мне, я донес его командирам полков, и вот, ночным маршем, пройдя вдоль железнодорожной ветки, к полудню, мои конники оказались невдалеке от Тингуты.

  До станции три с лишним версты, прошли и не заметили. Полки на ходу перестроились в сотенные шеренги, сжались в лаву, и заблистали на жарком летнем солнышке клинки острых казачьих шашек.

  - А-а-а-а! Бе-е-е-й! - разнеслось над степью, и конница влетела в Тингуту, где мы уже ясно различали вражеский эшелон с размалеванными красной краской вагонами и черным флагом с черепом и костями над новеньким паровозом.

  Анархисты разбегались кто куда, но деться им было некуда, население пристанционного поселка, которое они только что грабили, прятать их не желало, а со станции не убежишь, вокруг степь и несколько балок, которые в любом случае, после взятия станции будут прочесаны. Вот, бежит один вражеский боец, в руках кривая старинная сабля, не иначе, как турецкая, на широком поясе вязанка ручных гранат, а одет в восточный полосатый халат, какой туркмены носят. Дурачина, куда же ты? На скаку рубаю его по шее, и конь выносит меня на перрон станции.