Отряд знаменитого военачальника остался в резерве, а вот что было делать, с самим Красновым, наши начальники не знали, слишком тот авторитетная фигура, да и по воинскому званию выше всех, кто находится в городе. Однако Петр Николаевич и сам все прекрасно понимал, а потому, не кичясь своим званием и, не козыряя авторитетом, предложил временно, пока для него не найдется подходящей должности, возглавить всю политическую и агитационную работу, и передать под его начало городскую типографию. Предложение устроило всех, поскольку помимо воинского таланта, генерал-лейтенант был довольно известным писателем и состоявшимся публицистом.

  На время ситуация с главенством в Войске Донском была улажена, основные дела сделаны и город заснул, но ненадолго, поскольку после полуночи на реке вскрылся лед. Этот ранний ледоход, как минимум на неделю отрезал столицу от левого берега, и город оказался в полном окружении. Более, подкреплений получить не получится, связь с внешним миром практически прерывается и эти шесть-восемь дней, пока на реках Аксай и Дон будет идти сплав льда, защитники города должны были надеяться только на себя и свои силы.

  Утром 14-го февраля красные начали свое первое и, наверное, самое массированное наступление на Новочеркасск. Не знаю, чего там наобещали своим бойцам товарищи Петров, Сиверс и Саблин, но атаковали они нас так, как если бы от этого боя зависела свобода всего мирового пролетариата. Самые серьезные бои происходили именно на западном направлении, где противник наступал сразу по двум направлениям. Одна вражеская колонна шла вдоль реки Аксай и состояла из обычной солдатской пехоты отряда Петрова, которую хоть и с трудом, но смогли остановить.

  Вторая колонна шла на Грушевскую, и это была элита вражеских войск, революционные матросы Мокроусова и два полка латышей. Эту группировку поддерживало не менее двадцати орудий, а пулеметов у них, было никак не меньше полусотни. И это хорошо еще, что перед своим отступлением, на этом направлении, пять дней назад, уходившие с добровольцами чернецовцы, железнодорожное полотно сразу в семи местах повредили, а то бы мы совсем затосковали, а так, ничего выстояли. Правда, Грушевскую, после полуторачасового боя в населенном пункте и ожесточенной рукопашной схватки, в которой впервые отличились священники, к вечеру все же потеряли. На этом, натиск с запада приостановился до следующего утра.

  Следующим по накалу ярости и количеству жертв был северный участок, поселок Персиановка. С этого направления наступал Саблин, и первыми в атаку, после непродолжительной артподготовки, эта гадина пустила не своих революционеров, а наших, доморощенных, то есть, шахтеров и горняков, которые огромной черно-серой массой валили по чистому полю, а винтовки держали как дубины. В итоге, командующий этим участком есаул Слюсарев, подпустил их поближе и большую часть посек из пулеметов. Как и предполагалось, вчерашние мирные работяги, а ныне, борцы за светлое будущее, побежали, и здесь есаул совершил ошибку, которая, за малым, не стала роковой. Командир северного участка поднял весь свой 2-й Донской ударный полк в атаку и принялся преследовать бегущего противника. Надо сказать, что не догнал, поскольку бегали революционеры шибко быстро и, отмахав, больше километра, Слюсарев остановил своих бойцов и приказал вернуться на исходные позиции. Однако было поздно, так как по железной дороге от Верхнегрушевской показался бронепоезд "Смерть капиталу", а в тыл нашим частям заходило около полутысячи красных конников из бывшей 4-й кавалерийской дивизии.

  Так бы в чистом поле и пришел конец 2-му ударному полку, но есть люди повыше есаула Слюсарева и они тоже думку думают, как бы так сделать, чтоб впросак не попасть. Чернецов, только услышав про шахтеров, приказал конной резервной группе есаула Власова, командира славного Баклановского партизанского отряда, прибывшего из Ольгинской, выдвинуться в Персиановку и, в случае нужды, оказать всю возможную помощь Слюсареву. И вот, когда воины еще не окрепшего 2-го полка, заметались по полю и были готовы бежать, навстречу красной коннице вылетела наша, и катастрофы удалось избежать, хотя потери от шрапнельных выстрелов бронепоезда и схватки конных отрядов имелись. Так, благодаря то ли полководческому таланту, то ли просто наитию полковника Чернецова, удалось избежать поражения на северном боевом участке и разгадать хитрость противника.

  С востока в этот день, особых боевых действий, как и вчера, не велось. Голубовцы демонстрировали продвижение от Кривянки до Хотунков, но в драку пока не лезли, хотя по сведениям перебежчика, урядника Атаманского полка, кстати, первого с вражеской стороны, к ним подошло подкрепление и сейчас, у бывшего войскового старшины больше тысячи сабель и пять орудий.

  Так прошел день начала вражеского наступления на столицу Войска Донского, и для меня, он был вполне спокоен. Я постоянно находился при штабе, исполнял какие-то поручения вышестоящих начальников, и был готов выдвинуться с чернецовцами на самый опасный участок. Однако день прошел, а партизаны находились в резерве, и только к вечеру, часам к четырем, им поступил приказ выдвинуться на западный участок. Готовилась ночная атака на захваченный врагом Грушевский и такие отличные бойцы как партизаны полковника Чернецова, в бою против матросов и латышей, были просто необходимы.

  План был обычным, получивший подкрепления 1-й полк, чернецовцы и сводная офицерская группа, позже ставшая отдельным батальоном, тремя колоннами перед рассветом атакует Грушевскую, а конница Власова обходит станицу с тыла и бьет всех, кто из нее будет драпать на Ростов. Я отправился с конницей Власова, мог бы и штабе пересидеть, никто не попрекнул бы, но хотелось боя и Чернецов меня отпустил.

  Снова ночь, близится рассвет, немного подмораживает и конные сотни казаков, как ни странно, без сопротивления и не обнаруженные боевыми вражескими дозорами, обходят Грушевскую и группируются километрах в полутора от станицы и невдалеке от пустынной дороги на Ростов. Мы стоим в широкой и неглубокой балке, которая скрывает нас от лишних глаз. Коней держим в поводу, ждем начала сражения за потерянную вчера станицу, ожидаем стрельбу и взрывы, но звуки боя, как всегда, неожиданны.

  Забахали гранаты, забились в истерике пулеметы, защелкали винтовки, и даже, несколько раз выстрелило орудие. Проходит час, а из станицы никто не бежит, зато по дороге, на подкрепление к красным спешит пехотная колонна сотен в пять человек и с нею три артиллерийских орудия. Понятно, что атака наших войск захлебнулась, и сломать матросов с латышами не получается. Конным в станицу лезть нельзя, а вот разбить вражеское подкрепление мы сможем. Моих советов не надо, Власов командир опытный и он командует:

  - Отряд сади-сь! - вспрыгиваем в седла и следующая команда: - Наметом за мно-ой!

  Ударили по земле кованые копыта, заскрежетали вынимаемые из ножен боевые клинки, мы выскакиваем из балки и мчимся к дороге. Впереди Власов, за ним все остальные и страшна казачья лава, неожиданно появляющаяся перед противником неким смешением людей, коней и оголенных клинков. Мало чем от нее можно защититься, только если крепким каре или пулеметами, но на все это необходимо время, а вот его-то, мы противнику и не даем.

  Мы врубаемся в походные порядки вражеской колонны, и свистят молодецки шашки, и кромсают они головы людей, пришедших за нашими жизнями. Раз! Тяжелый клинок рубит лицо молодого паренька в плотном коричневом тулупе. Два! Высокорослый голубоглазый блондин в светло-зеленом полушубке, новенькой серой папахе и кожаных сапогах, не иначе, как латыш, ставит винтовкой блок, уберегает свою голову от моего удара, но позади него молодой казачок, на лету подсекает его шею, и он все же падает наземь. Три! Еще один красногад, видимо, командир, только у него кожаная тужурка на меху, плотненький дяденька, взобрался на зарядный ящик и целится из пистолета во Власова, который как медведь, рычит и рубит вражеских пехотинцев в капусту. Толкаю своего коня вперед, и он, ударившись грудью в повозку, сильно покачнул ее. Вражеский командир шатается и пытается удержать равновесие, но я подаюсь телом вперед и острие шашки, чертит на вражеском горле кровавую борозду.