– Капитан Черепанов, Четвёртый гвардейский батальон, прибыл в лагерь для перемещённых лиц для набора рекрутов, готовых служить в частях гвардии Кубанской Конфедерации.

– Смехов, Пал Палыч, – растерянно ответил чиновник. – У вас имеются соответствующие бумаги?

– Нет, мы действуем в соответствии с воинским уставом Конфедерации от 2052 года, по которому во время войны гвардейские части имеют право набирать добровольцев там, где посчитают нужным. Вы в курсе, что у нас война?

– Конечно, – подтвердил Смехов, выпятил грудь и приосанился. – Однако я не могу пустить вас на территорию лагеря, он закрыт на карантин.

– Карантин так карантин, – усмехнулся капитан и обернулся к машине: – Радист, вызывай на связь столицу, уточним в администрации президента, что это за болезнь такая по нашим просторам гуляет, про которую никто не знает.

– Зачем же сразу столицу? – сразу забеспокоился чиновник, ни разу в жизни не видевший армейской радиостанции и не знавший, что наша старенькая Р‑147 «Багульник» только теоретически способна достать до Краснодара, находящегося от нас в трёхстах километрах.

– Ничего. – Капитан искоса посмотрел на Смехова. – Сейчас выйдем на связь с Верховным, и если выяснится, что вы нас обманываете, то не обессудьте. Мы вас, – офицер кивнул на стену дома, – вдоль этой стеночки выстроим и всех расстреляем к едрёной фене.

Чиновник посмотрел на нас, занимающих оборону вокруг капитана, и на своих солдат, старающихся отвалить в сторонку, тоскливо вздохнул, как‑то сдулся и резко сменил тон разговора:

– Может быть, договоримся, капитан?

– Конечно, Пал Палыч. Нам ведь лишняя суета не нужна. Ну, постреляем мы вашу гоп‑компанию, которая людей голодом морит и наверняка беспределит здесь по‑чёрному, а потом стой здесь, охрану налаживай и вас закапывай. Нет, это только в крайнем случае, если нас к этому обстоятельства принудят.

– Сколько людей вам нужно?

– Много, но сначала контингент надо посмотреть.

Смехов ещё раз вздохнул и дал своим охранникам приказ нам не препятствовать. Пять человек остались возле машины, мало ли что, вдруг местный начальник передумает, а Черепанов, пятеро бойцов и я вошли на территорию лагеря.

Только зайдя за колючку, понимаешь, что попал в полное дерьмо. Почему? Да по той простой причине, что оно было вокруг. Охренеть! Люди бежали от «беспределов», надеялись на что‑то, на них выделялись деньги и продовольствие из государственной казны, а здесь – нате вам, отобрали всё, что было, кинули в бараки посреди чистого поля и даже лопату не дали, чтоб яму выгребную выкопать. Мать их, разэдак, этих территориалов. Падлы!

Черепанов вышел на более‑менее незагаженное пространство, видимо, здесь местная власть народу продукты раздавала, и остановился. К нам сразу же стали стягиваться угрюмые люди, и кто‑то просительно протянул ко мне руку, мол, дай поесть. Да, жаль беженцев, но сначала дело.

– Люди, – выкрикнул капитан в толпу, – я представитель Четвёртого гвардейского батальона, который вскоре направится на Дон освобождать ваши дома от кочевников‑«беспределов». Нам нужны солдаты. Кто желает вступить в гвардию?

Толпа зашумела, а кто‑то громко спросил:

– А как у вас со жратвой?

– С этим вопросом всё хорошо, паёк такой, что и эти, – Черепанов кивнул в сторону ворот и скопившихся возле них территориалов, – позавидуют.

– А деньги? – всё тот же голос.

– Два золотых в месяц в боевой части и один во вспомогательной.

– А семьи?

– Без проблем, но только для хороших специалистов.

– Где расписаться? – Протолкнувшись через толпу, к нам вышел худой, больше похожий на скелет, обтянутый кожей, чем на человека, высокий мужчина.

– Подожди с росписью. Надо посмотреть на тебя, кто и что умеешь и как со здоровьем. – Капитан окинул его взглядом и обратился к Филину: – Займись, комод, но не затягивай, не более пяти минут на человека. Остальным то же самое – опрос будущих рекрутов. Давай, парни, время поджимает.

Мы начали выдергивать из толпы желающих записаться в гвардию мужиков и опрашивать их. Переговорил с одним – не то, здоровье пошаливает, что‑то серьёзное с сердцем, отказ. Второй человек – нога покалечена, но говорит, что разбирается в технике, отправил его к капитану, пусть он решает. Протиснулся третий, голодный, худой и истощённый, но боец, в армии царя Ивана служил, дезертир, а значит, годен. Лица мелькали перед глазами, сливались в одно, и уже к вечеру я не помнил ни одного из тех, с кем разговаривал в этом лагере, глаза закрываешь и видишь одну тоскливую маску, которая озабочена единственной мыслью, что бы съесть.

Пришла ночь, мы забрали всех, кто был нам нужен, и вывели за пределы лагеря. Капитан выбил у Смехова одеяла и продукты, и мы смогли сразу накормить бывших беженцев, готовых стать гвардейцами. Их оказалось сто семьдесят человек, а в нагрузку к ним – их близкие и родня, ещё триста человек. Сами мы ложились спать голодными – не было сил смотреть на остававшихся за колючкой людей, и всё, что у нас имелось в запасе съестного, раздали им. Ничего, в животе побурчит, но хоть совесть мучить не будет.

Донское Царство. Батайск

25.04.2057

Наступил «день X», и собранные в ударный кулак части гвардии и войска быстрого реагирования, более трёх тысяч бойцов при поддержке бронетехники, придерживаясь автомагистрали М29 Ростов‑Баку, двинулись на север зачищать территорию бывшего Донского Царства от «беспределов». Как там говорил по радио президент Симаков: «Вперёд, мои воины! Пробейте дорогу к городу, где находятся в блокаде десятки тысяч мирных граждан, желающих присоединиться к нашей Конфедерации, оплоту цивилизации в мире хаоса! Смерть „беспределам“! Пленных не брать!» Красиво сказал, правильно и по существу, сразу видно, что наш человек. В общем, команда дадена, время засечено, поехали. Хотя поехали – это я загнул, конечно, в основном всё же пешедралом тронулись, а вот стройбригады, прокладывающие дорогу сразу за нами, под охраной территориалов, те да, на машинах, конными обозами и по железнодорожной ветке передвигались, но не быстро.

От станицы Кущевской, нашего крайнего пограничного форпоста, до самого Батайска шла нейтральная и никем не заселённая земля, и день сменялся днём, а мы, как на учениях, продвигались по разрушенной и заросшей кустарником автостраде. Всё было спокойно, но мы не расслаблялись, поскольку первая рота, бродившая по пограничным территориям этой зимой, неоднократно наблюдала массовые миграции кочевников в сторону Дона, так что рано или поздно, а нам придётся с ними переведаться.

Надо бы объяснить, кто же такие кочевники‑«беспределы», против которых, собственно, и велась военная кампания, в которой я принял непосредственное участие. После того как минуло Чёрное Трёхлетие – да будь проклят тот мудак, который распылил вирус чёрной оспы, – многие люди, уходя от кровавого хаоса, царившего в городах, скрылись в заволжских лесах. Рыли землянки, норы, выживали, как могли, и это у них получилось. Буквально за два‑три поколения они размножились, но при этом и деградировали сильно, превратились в животных, повинующихся инстинктам и похерившим здравый рассудок. Какая там письменность, образование, мораль, закон или ещё что‑то, главным для них стало выживание. Охота, собирательство, мародёрка, а в голодные годы и каннибализм – вот основные занятия, которыми они жили сорок лет подряд.

Однако в 53‑м году по неизвестной причине их одичавшие первобытные племена вывалились из Заволжья и двинулись в нашу сторону. Первоначально, пройдя по Сальским степям и обогнув озеро Маныч, они вышли на наше пограничье, но под Белой Глиной, куда срочно был переброшен Первый гвардейский батальон, передовую орду разнесли в пух и прах, а идущие за ними вслед, почувствовав слабину Ивана Седьмого и его армии, развернулись на Ростов. И вот прошёл всего год, и от Донского Царства остались лишь ошмётки, которые наш президент решил к себе поближе подгрести, а три орды, с центрами в Батайске, Зернограде и Сальске, нависали над нашими северными и восточными границами.