Внизу стояла подпись, всего два слова — «Василис Карвеллис».

Я перечитала письмо миллионы раз, прежде чем смогла принять решение. Я носила конверт в своей сумочке и открывала его по дороге на работу и с работы, после ужина в однокомнатной квартирке, в которой мы так беспечно вили наше с Алексисом гнездышко. Я читала его перед тем как заснуть и проснувшись утром.

Я разрывалась между двумя чувствами: с одной стороны, мне очень хотелось увидеть дом и остров, где родился Алексис, с другой — меня страшила мысль о встрече с человеком, который был так суров с сыном.

Письмо помогло мне отчасти изменить свое мнение на этот счет. Я начала понимать, что оба, и отец, и сын, должно быть, совершили ошибку. Конечно, Алексис был молод, беспечен даже для своих двадцати лет. Веселый, жизнелюбивый, эмоциональный; общительный и добрый; любящий и красивый. Да, именно красивый. Четкие черты лица, изгиб бровей, высокие скулы делали его похожим на статую. Но, в отличие от холодного камня, его золотистая кожа и темные горящие глаза были полны жизнью.

Прошло столько времени, но меня до сих пор не отпускало чувство потери — Алексис, Алексис…

— Ну, я думаю, вы уже закончили. Пора ехать. — Мягкий голос вернул меня к реальности. Передо мной стоял пустой стакан.

— Конечно. Простите.

Бородатый великан встал и улыбнулся Ники:

— Ну как, готов к еще одному полету? Ники с готовностью кивнул:

— Да. Да, конечно! — Он сполз со стула и нерешительно добавил: — Спасибо за лимонад.

— Пожалуйста. — Майк Хардинг снова поднял наши чемоданы и обратился ко мне: — Ну что, пошли? Вы уже прошли таможню?

— Да, все в порядке.

Мы миновали коридор, спустились по лестнице и оказались в небольшой комнате. На двери висела табличка с надписью по-гречески. Служащий аэропорта проверил наши документы еще раз, и Майк повел нас через стеклянный проход к взлетной полосе. В нескольких метрах от нас стоял маленький самолет, и Майк, указав на него, сказал:

— Вот мы и пришли.

— Мы что, полетим на этом?

— Конечно. Я тот самый любезный пилот, который дал вам возможность утолить жажду. Помните? — Он перевел взгляд вниз, на Ники. — Ну, Ники, что ты о нем думаешь? Это самолет дедушки Василиса, мы его прозвали «ездовая собака». — Он повернулся ко мне: — В него могут сесть как раз три человека. Сейчас только такие маленькие самолеты умещаются на взлетной полосе на Меленусе, но, когда Василис осуществит все свои планы, на наш аэродром будут садиться шести- и семиместные самолеты с разными пассажирами: и деловыми партнерами, и старыми приятелями, и просто посетителями острова. Пока все добираются по воде.

— Сколько нам лететь до Меленуса, мистер Хардинг?

— Называйте меня Майк. Все так ко мне обращаются. Я думаю, что мы приземлимся около полудня. — Он вопросительно поднял брови: — Боитесь?

Я почувствовала, что заливаюсь краской:

— Почему вы так решили?

Он снова взглянул на меня с высоты своего роста:

— Вы ведь раньше никогда не видели своего свекра. Должно быть, для вас это большое испытание. Когда я увидел вас там, в аэропорту, вы казались такой напуганной и напряженной. — Он широко улыбнулся, чтобы подбодрить меня. — Вы не должны волноваться. Выше голову. Все козыри у вас на руках.

Мне по-прежнему было очень любопытно, почему именно этот высокий незнакомец приехал, чтобы встретить нас.

— Вы друг семьи Карвеллисов? — поинтересовалась я.

Майк улыбнулся, и его и без того узкие голубые глаза превратились в две маленькие щелочки.

— Можно считать, что я друг друга их семьи. И у моего отца были связи с этим островом. Вы, наверное, считаете, что это Пол должен был приехать в аэропорт, ведь он ваш деверь. Василис так и планировал, но Леда не справилась со штурвалом и перевернула моторную лодку. Теперь у Пола проблемы с глазом и рукой. Ничего серьезного, но лететь он не мог. Так уж вышло, что только мы двое управляемся с этим драндулетом. Ладно, пошли, давайте я вам помогу.

Я даже не успела испугаться, подумать обо всех опасностях, поджидавших меня во время взлета на этом маленьком, таком ненадежном на первый взгляд самолетике. Едва я усадила возбужденного Ники в кресло и пристегнула ремнями безопасности, как двигатель взревел и самолет, набирая скорость, помчался по взлетной полосе. Через несколько секунд мы, подобно чайке, парили над землей. Подо мной простирался белоснежный город, окруженный лазурным морем. Солнечные лучи, пронзая водяную гладь, переливались всеми цветами радуги.

У меня перехватило дыхание. Я никогда не видела ничего подобного.

Голубизна и золото раннего утра. Парфенон, безмятежный и величественный, возвышающийся над крышами Афин, превратился в маленькую точку, на горизонте показались островки, разбросанные по зеркальной поверхности золотисто-голубого моря.

Я посмотрела на Ники. Он зачарованно смотрел по сторонам. Его бледное личико превратилось от удивления в одно большое «О».

Он был слишком взрослый для своего возраста, не по годам серьезный. Может быть, в этом была моя вина? Наверное, на меня давила внезапно навалившаяся ответственность, я была слишком занята и замучена. Вся жизнь расписана по минутам: утром в детский сад, потом в офис, где я работала секретарем у адвоката на Хоуп-стрит. Мистер Харгрэвис хорошо платил, но неохотно давал выходные, в которых я так нуждалась. Вечером — забрать Ники, сделать покупки, приготовить еду, постирать; сходить к зубному врачу, в парикмахерскую. Мне не хотелось злоупотреблять добротой миссис Бейтс. Она была настолько любезна, что часто брала Ники к себе, в подвал убогого старого дома, квартиры в котором она сдавала начинающим бизнесменам, нуждающимся молодым парам и студентам-медикам.

Как говорил Фрэнсис Бэкон, судьба держит в заложниках наших близких. Ники был в плену у моей судьбы. Я старалась дать ему любовь и безопасность. Но я не могла создать атмосферу счастья, оптимизма, надежды на лучшее. После смерти Алексиса я была неспособна на это, я постоянно чего-то опасалась.

Чувство одиночества заставляет людей бояться. Когда я встретила Алексиса, я была одинока, в начале того года умерла моя мать. В шесть лет я осталась без отца. У нас было мало родственников — несколько кузин в Канаде, тетя и дядя в Шотландии, к которым я ездила в гости и жила какое-то время. Но дядя Дональд, министр в отставке, был старым, а тетя привыкла жить так, как ей этого хотелось. Я чувствовала, что они терпели меня в доме из чувства долга и не испытывали привязанности, поэтому я поблагодарила их за доброту и вернулась в Англию.

Мне было восемнадцать, и я впервые пошла работать. И тут появился Алексис. Он играл на бузуке в группе, которая называлась «Континентальс». Кто-то нас познакомил. Это была любовь с первого взгляда.

Одинокие люди любят особенно сильно. Алексис тоже был одинок. Он был очень подавлен из-за ссоры с отцом, но все равно был готов бороться до конца и завоевать себе имя в музыке. Днем он работал официантом, только такую работу ему удалось найти. А по вечерам играл в группе, в клубе. Он жил музыкой, и у него были большие планы. Он мечтал о том, как напишет прекрасные песни, которые будут петь и играть во всем мире.

Через шесть месяцев мы поженились, твердо веря в то, что двое людей могут прожить так же бедно, как и один. Мы сняли квартирку на чердаке у миссис Бейтс и были счастливы, как два маленьких ребенка, которые попали в сказочный лес.

У Алексиса было немного денег — наследство матери. Я ушла с работы только за два месяца до рождения Ники, и мы как-то сводили концы с концами. Алексиса все чаще и чаще стали приглашать выступать, он становился известным, и мы продержались еще год.

— Я поеду к отцу и докажу ему, — хвастался он. — Я докажу ему, что деньги и власть — это еще не все, что радость и награду можно получить от творчества, когда чувствуешь, что отдаешь людям частичку себя.

Должно быть, в его речах звучал слишком большой пафос, но я верила в его слова и в то, что он был талантлив.