— А сейчас, мадемуазель, объяснитесь, пожалуйста, что означал ваш самовольный отъезд и почему вы не оставили адреса?

В нем не осталось и следа от былой мягкости, его голос звучал холодно, из-под нахмурившихся бровей смотрели строгие глаза. У Рени душа ушла в пятки, она чувствовала себя школьницей, прогулявшей урок.

— Но… я же послала вам записку, — едва выговорила она. Он презрительно махнул рукой.

— Это нелепая писулька!

Он прав — она тогда действовала под влиянием момента, и ее прощальная записка была совершенно дурацкой. Ей вдруг стало стыдно за свой опрометчивый поступок. Прежде чем уезжать, ей следовало бы собраться с духом и поговорить с ним. Ее союз с ним, каким бы он ни был, носил деловой характер, а люди дела не должны поддаваться эмоциям. Она вела себя как маленькая девочка. Сейчас ей придется рассказать о встрече с Антуанеттой. Рени думала, с какого конца приступить к этой теме, и, чтобы выиграть время, спросила:

— А как вы узнали, что я здесь?

— Мне позвонила мадам Дюбонне. Она обещала, что даст мне знать сразу же, как вы вернетесь. Или если не вернетесь.

— А-а!

Так вот почему мадам так настойчиво задерживала ее.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Леон.

— Ну… понимаете… Моя виза кончилась… — Рени лихорадочно пыталась собраться с мыслями, но события этого дня — сначала случай с Колетт, а потом нежданная встреча с Леоном — мешали ей.

— Мне казалось, что мы нашли способ устранить это препятствие.

Рени беспомощно посмотрела вокруг.

— Послушайте, не можем же мы разговаривать здесь, в коридоре.

— Хорошо, мадемуазель, я охотно спущусь с вами в холл.

Чувствуя спиной его взгляд и продолжая бороться со своими чувствами, она спустилась в полумрак холла. Он конечно только обрадуется, когда она расскажет ему об Антуанетте, и немедленно отпустит ее на все четыре стороны.

В холле они увидели мадам Дюбонне, говорившую с кем-то по телефону. Она обернулась и, увидев Рени, сказала:

— Это месье Барри Холмс. Он спрашивает, выехали ли вы на Северный вокзал.

— А, прекрасно! Я смогу предупредить его, что не успеваю к поезду, — обрадовалась Рени. Она схватила трубку и услышала на другом конце голос разгневанного Барри — поезд вот-вот отходит, а она до сих пор в пансионе. Несчастье с Колетт не тронуло его, он никак не мог счесть его серьезной причиной для задержки.

— Наверняка там предостаточно людей, которые могли бы присмотреть за ребенком, — выговаривал он ей. — Мне следовало ожидать, что ты ввяжешься в какую-нибудь историю. Тебя вообще нельзя оставлять одну.

Ее обидели эти слова, но в них была доля правды, и она неуверенно сказала:

— Колетт хотела, чтобы я была с ней, Барри, все это произошло отчасти из-за меня. Она очень привязана ко мне. Ее матери не было здесь, и я не могла оставить ее.

— Это все сентиментальная чепуха, — проворчал Барри, а затем, повысив голос, добавил: — Я, кажется, говорил тебе, что мне обязательно нужно быть дома сегодня вечером.

— Да. Мне очень жаль. Но ты можешь ехать сегодня, а я приеду завтра.

Барри сказал, что он так и поступит, и повесил трубку.

Рени почувствовала раздражение. Он мог бы проявить больше сочувствия. Будь на его месте Леон, он бы понял ее. Она положила трубку и повернулась. Леон стоял совсем рядом, его лицо было непроницаемо.

— Это был месье Барри? — вежливо осведомился он. — Это он был причиной вашего отъезда?

— Да, — с вызовом сказала Рени. — Я уехала с Синклерами, зная, что вы не отпустите меня. Он приехал туда же, чтобы повидаться со мной. Я собиралась поехать с ним домой. А сейчас я уже опоздала на поезд.

Он стоял спиной к свету, и в сумраке холла она плохо видела его лицо. Мадам Дюбонне тактично удалилась. Он ничего не сказал, но ей показалось, что она глубоко ранила его сердце. Нет, это никак невозможно, в его сердце нет места для нее. Сейчас, благодаря звонку Барри, она наконец сможет прекратить все отношения с Леоном, не поднимая этого мучительного вопроса об Антуанетт. И Рени облегченно вздохнула.

— Вы, должно быть, помните, что я собираюсь навсегда оставить эту работу, — решительно продолжала она. — Думаю, что я выйду замуж за Барри. В конце концов, мы были помолвлены до того, как… — Она вдруг смутилась и замолчала, вспомнив, что причиной их ссоры был Леон.

— Понятно, — тихо произнес он.

И снова Рени почудилось в его голосе страдание. Может, она и задела его самолюбие, оставив работу, но Антуанетта быстро исцелит его раны.

Проходившая через холл бонна остановилась и уставилась на них во все глаза, позабыв о своем подносе, но потом, вспомнив о приличиях и бросив «извиняюсь», быстро шмыгнула в столовую.

— Нет, здесь невозможно разговаривать, — раздраженно бросил Леон. — Мадемуазель Торнтон, я понял, что вы хотите сообщить мне. Надеюсь, вы будете счастливы со своим jeune homme [50]. Однако нам с вами осталось уладить два маленьких вопроса, в том числе вопрос о вашем вознаграждении. Если бы вы сейчас смогли поехать со мной, то я бы выписал вам чек.

Она открыла было рот, чтобы сказать, что чек можно выслать ей позже, но вспомнила о кольце, все еще лежавшем в ее сумочке, и закрыла рот. Вряд ли удобно отдавать кольцо здесь, когда в любой момент их могут настигнуть чьи-нибудь любопытные глаза. Ее сердце боролось с доводами рассудка, оно кричало, что нельзя позволить Леону уйти — любой повод поможет отсрочить их окончательное прощание, — и доводы сердца взяли верх.

— Я только взгляну на Колетт и спущусь, — сказала Рени. Девочка крепко спала. Рени известила мадам Дюбонне о том, что она, если это будет удобно, переночует в пансионе. Добродушная дама просияла, и Рени сдержала укоризненные слова, которые готовы были сорваться с ее языка. Мадам, конечно, поступила беспардонно, сообщив Леону о ее приезде, и непонятно, чего она добивается, но Рени не стала ссориться с ней, так как ей предстояло провести здесь еще одну ночь.

Машина Леона стояла у дверей пансиона. По дороге в Париж он был совершенно спокоен и завел пустой разговор о погоде, о политике, отпускал замечания по поводу туристов. Рени едва могла поддержать разговор. Она сидела рядом с ним, сжимая руки на коленях. В ее душе смешались самые разные чувства — и радость оттого, что она опять рядом с ним, и боль от его холодности, и негодование по поводу его нахальства.

Они были уже в Париже, но он проехал мимо Сент-Оноре.

— Месье, куда вы меня везете? — спросила Рени.

— Ко мне домой. Салон вчера закрылся.

— Ой, только не туда! — непроизвольно вскрикнула Рени. Память о вечере, проведенном в обществе его матери, больно обожгла ее.

— Почему нет? Может, вы считаете, что это неприлично? Не будьте такой старомодной, та chere. Обещаю, что не сделаю ничего такого, чего не одобрил бы почтенный месье Барри.

В его словах прозвучала насмешка, и Рени, вспыхнув, отвернулась к окну, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Надо было думать, прежде чем соглашаться ехать с ним куда-то, но разве она когда-нибудь была осмотрительной рядом с ним? Они въезжали на мост, ведущий на остров Сен-Луи.

Не прошло и месяца с тех пор, как она входила в эту комнату окнами на Сену, а ей навстречу поднималась мать Леона. Но сейчас тот вечер казался ей бесконечно далеким, ведь тогда она еще не знала, что Антуанетта жива, и в отличие от сегодняшнего дня была полна самых радужных надежд. И комната при дневном освещении совершенно не походила на ту, что Рени видела в романтическом вечернем полусвете. Сейчас она еще больше напоминала рабочий кабинет, впрочем, Леон так и воспринимал ее. Он прямиком направился к большому письменному столу, на котором царил беспорядок, опустился во вращающееся кресло, достал из кипы бумаг лист и начал что-то быстро писать. Рени стояла, глядя на его склоненную темную голову, такую родную, и сердце ее разрывалось от любви и желания. Он, не поднимая головы, велел ей присесть, и она прошла к креслам, которые стояли у высокого окна, настежь открытого навстречу небу и реке. Над каминной полкой с фотографии торжествующе улыбалась Антуанетта в свадебном венке. Рени подумала, что, вероятно, она очень скоро наденет такой же для Леона. Она порылась в сумочке и достала кольцо.