Он повернулся к ней.

— Зайду повидать тебя утром. Счастливого Рождества вам всем.

Она проводила его до двери, ожидая, что он поцелует ее, но он лишь махнул рукой. Небо прояснилось, морозный воздух освежил ее лицо.

— Не забудь обо мне в своей молитве, — полушутя сказал Барри, забравшись в машину. Рени всегда ходила с матерью на рождественскую ночную службу, чем вызывала недоумение Барри, который считал, что можно ограничиться утренней службой. Но для миссис Сван Рождество начиналось в полночь с молитвы, а не с вручения подарков и не с обеда, которые, по ее мнению, лишь отвлекали внимание и могли подменить собой праздник.

Рени чувствовала себя немного задетой невниманием Барри но, повернув к дому, увидела Кристину, — та с любопытством наблюдала за их расставанием.

— Ты могла бы оставить нас наедине, — упрекнула она сестру.

— Вы оставались наедине от самого Лондона, — сказала Крис. — Хотя, зная нашего Барри, не думаю, чтобы он делал тебе какие-то неприличные предложения, желая скрасить монотонную поездку. Я-то думала, что он стиснет тебя в объятиях и страстно расцелует, но он, насколько я понимаю, холоден как рыба.

— Барри не станет устраивать представления тебе на забаву, — резко сказала Рени. — Иногда ты бываешь несносна, Крис.

Она вошла в дом следом за сестрой как будто в чем-то разочарованная.

Распаковывая чемодан, Рени наткнулась на свои рваные чулки, которые она в спешке сунула сюда в уборной отеля. Она стояла с ними над чемоданом и вдруг невольно подумала: «Вот он бы поцеловал меня, даже если бы десяток Кристин смотрели на нас». Ее всю обдало жаром от чудовищности этой мысли. Разозлившись на свое подсознание, которое подбрасывало ей подобные идеи, она швырнула чулки в корзину для мусора, полагая, что таким образом она избавится и от воспоминаний о французе.

Но и француз и Барри перестали существовать для нее в полумраке церкви. Рени, стоя на коленях между матерью и Крис, которая неожиданно решила составить им компанию, целиком отдалась молитве. Любовно украшенные приходскими детьми ясли, казалось, излучали мистический свет, когда викарий сошел с алтаря, чтобы положить в них крошечную куклу, соединяя таким образом двадцатое столетие с той давней ночью чудесного рождения. Все проблемы Рени куда-то отступили, и чувство полного покоя охватило ее.

Прихожане выходили из церкви под звездное небо, умиротворенно приветствуя друг друга, и Рени с матерью и сестрой направились к дому. Внизу, на мерцающей водной глади залива, колыхалась легкая тень лодки, стоявшей на якоре. Крис не могла долго предаваться возвышенным мыслям и первой нарушила их зачарованное молчание.

— Сейчас самый прилив. Я просила Рика прокатить меня в шлюпке во время прилива, но у него уже назначена встреча с дружком в какой-то забегаловке под Ипсуичем.

— Ну и слава Богу! — воскликнула мать; ей были хорошо известны печальные последствия выходок Кристины. Рени поинтересовалась у сестры, кто такой Рик.

— Мой нынешний парень, — легкомысленно бросила Крис, — но кажется, с ним пора кончать. С тоски помрешь. Он станет таким же индюком, как Барри.

Рени раздраженно бросилась защищать Барри, но тут вмешалась мать:

— Девочки, девочки! Сегодня нужно быть терпимыми друг к другу.

Крис взяла мать под руку:

— Я знаю, мамочка, знаю. Мне просто кажется, что наша Рин слишком хороша для Барри.

— Ну, это ей решать, — возразила миссис Сван. — А Барри производит впечатление очень приличного юноши.

— Ха, «приличного»! Слово-то какое! А я-то всегда думала, что Рин встретит кого-нибудь обаятельного, романтичного, устоять перед которым невозможно.

— Еще не родился тот мужчина, перед которым я не смогла бы устоять, — отрезала Рени, и вновь в ней проснулось воспоминание о французе, но она решительно подавила его и продолжала: — Наверное мне повезло, и я никогда, в отличие от некоторых, не увлекалась мальчишками. И совершенно глупо смешивать романтические небылицы и реальную жизнь. Разумеется, мне нравится Барри, но я отнюдь не схожу по нему с ума. И уверена, что никакой мужчина не сможет свести меня с ума.

— Ты так рассудительна, дорогая, — вздохнула мать. Кристина присвистнула и насмешливо сказала:

— Уж не врешь ли ты сама себе? Ты точно так же уязвима, как и все остальные.

Рени улыбнулась в темноте и не ответила на взгляд сестры. Кристина, хотя и старалась изо всех сил казаться искушенной в любовных делах, все еще оставалась просто мечтательным ребенком. Она ничегошеньки не понимала в настоящей жизни и ничего не знала о преимуществах надежности.

Рени проснулась очень рано; она включила ночник и, обнаружив, что было всего шесть часов, вновь свернулась калачиком под пуховым одеялом и с наслаждением подумала, что сегодня не нужно вставать к семи. Из маленькой комнатки по соседству до нее донесся какой-то шум, и она поняла, кто разбудил ее в такую рань. Это Майк, издавая радостные вопли, исследовал свой рождественский чулок. Она опять уже было задремала, но бесцеремонный стук в дверь вновь заставил ее проснуться — в комнату ввалился Майк, едва удерживая в руках свои сокровища.

— Я пришел показать тебе подарки.

— Это все принес тебе Санта Клаус?

Майк недоверчиво посмотрел на нее; у него были сомнения по поводу существования Санта Клауса. Исследование дымохода подсказало ему, что для крупного джентльмена с мешком игрушек это не самый удобный способ проникновения в дом, а Майк был чрезвычайно практичным ребенком. Однако он был вежливым мальчиком — если уж взрослым нужно, чтобы он верил в эту сказку, то он не станет спорить.

— Да, наверно, — с сомнением протянул он. — Но мне кажется, что это мама положила их сюда.

Затем Майк приступил к самому главному — показу подарков.

Рени села на кровати, накинув на плечи халат. Она смотрела на вдохновенное личико и слушала щебетание Майка, пока тот не начал засыпать, устав от возбуждения и слишком раннего для него начала дня. Он уютно устроился у нее на коленях, прижав к груди механическую машинку — гордость своей коллекции. Она укрыла брата одеялом и обняла его, вскоре он заснул. Рени, откинувшись на подушки, смотрела на лохматую темноволосую голову ребенка на своей груди, и горячая волна нежности к этому маленькому существу, прижавшемуся к ней, захлестнула ее. Барри абсолютно прав. Вот оно — истинное призвание женщины. Почему она так держится за свою работу, если Барри совсем не одобряет этого? Разве может карьера сравниться с детьми? Не такая уж это великая жертва — оставить работу, и она не задумываясь сделает это, чтобы порадовать Барри, — ну может, не так сразу: ведь ей хочется возместить свои довольно существенные затраты; но она скажет ему, что будет подыскивать другую работу. И она стала мечтать о собственных детях — крепких, белокурых, как и Барри, голубоглазых младенцах.

В восемь часов церковные колокола сдержанным звоном возвестили начало утренней службы. Позже, к одиннадцати, они грянут триумфальным звоном, и город проснется.

«Проводим старый, встретим новый!»

Она найдет себе другое занятие, и Барри одобрит его от всего сердца.

Он зашел за ней после ланча, и они отправились гулять. Их семьи готовились к рождественскому обеду, и Барри заявил, что перед застольем нужно нагулять аппетит.

Они прошли мимо причалов с лодками, укрытыми на зиму, вниз по течению вдоль дамбы по тщательно ухоженному газону. Рени предусмотрительно надела ботинки на толстой подошве, слаксы и старое пальто, а платок на голове защищал ее прическу. Барри пробирался впереди нее по узкой неровной тропинке — идти рядом здесь было невозможно — и очень хорошо смотрелся в своем моряцком свитере. Местами тропинка становилась труднопроходимой, и тогда он поворачивался, чтобы подать ей руку. Наступило время отлива, и вода убывала, обнажая островки слякотной земли. С другой стороны узкого извилистого залива местность слегка уходила вверх, хотя пологие лесистые склоны вряд ли можно было назвать холмами. Свежий морской ветер гнал тучи на запад, небо прояснялось, изредка проглядывало зимнее солнце. Повсюду кружили морские птицы; обреченные на вечный поиск пропитания, они уныло кричали.