Они проезжали мимо заболоченной местности, где полосы дикой травы отделяли друг от друга длинные ямы, — как сказал ей Леон, это были соляные карьеры.

— Я думала, что соль добывают в шахтах, — сказала Рени.

— Но ее можно черпать и из соляных болот. Но большинство из этих карьеров сейчас простаивает, хотя кое-кто и пробует возродить добычу. Правительство монополизировало добычу соли.

Для горожанина он неплохо знал сельскую жизнь. Рени сказала ему об этом.

— Мои родные интересуются многим, кроме модной одежды, — сухо сказал он, но распространяться об этом не стал. Рени испугалась, что проявила чрезмерное любопытство. В конце концов, она всего лишь его служащая и не имеет права совать нос в его частную жизнь.

Они ехали вдоль скалистого побережья полуострова, пока не добрались до мыса Де Круизик. Начиная с этого места, до самого Круизика по северному побережью тянулись кемпинги. Это скромное место однажды превратилось в довольно крупный порт, потому что расположилось у самого входа в почти закрытую бухту. Причалы были заполнены тральщиками и яхтами. Они подъехали к одному из тральщиков и смотрели, как с его палубы выгружали горы радужно-сверкающей рыбы. Вдоль берега стояло несколько ресторанов и скромных отелей, но посетителей в них было немного, а местные жители выглядели бедно.

— В курортный сезон им живется лучше, — сказал ей Леон. — Это ближайшее от Ла Боля место для туристских прогулок. А рыбная ловля прокормить их не может.

Повернув от причалов, они спускались по узкой улочке. Здесь на всем был налет бедности: на окнах не было занавесок, и Рени могла видеть убогую обстановку, каменные полы и скудную тяжелую мебель. Они подошли к строению, на котором была вывеска кафе.

— Мы перекусим au paysan [16], — весело сказал Леон. — Сегодня никаких роскошных ресторанов. Но пища здесь свежая и вкусная.

Он помог ей спуститься по каменным ступенькам. Это было полуподвальное помещение с оштукатуренными стенами и перекладинами на потолке. На столах, покрытых клетчатыми скатертями, стояли стаканы с ножами и вилками.

— Когда будет перемена блюд, не отдавайте свои приборы, а то больше вы их не получите, — предупредил ее Леон. — Нам предстоит настоящая французская еда, и подадут ее по-французски.

Суп был превосходным, рыба — свежайшей, а омлет имел пикантный вкус. В завершение им подали нежный белый сыр и фрукты. Их обслуживала угловатая старуха в большом белом фартуке, повязанном поверх черного платья. Она говорила на местном диалекте, и понять ее было трудно. Рени, страшно проголодавшись, съедала все, что подавалось, сохраняя каждый раз пару своих приборов, которые могли пригодиться для следующего блюда. Единственное, к чему она не притронулась, были моллюски, дымившиеся в огромной деревянной лохани. Леон взял несколько штук, чтобы порадовать старую женщину. Они пили vin ordinaire [17], оно показалось ей кислым и терпким.

— Вино народа, — сказал Леон, посмеиваясь над ее гримасой. — Каждый француз с младенчества пьет такое вино, это профилактика от анемии.

Они вновь оказались на узкой улице, которая спускалась к причалам, в дальнем, ее конце был виден ярко-голубой залив и красные паруса рыбацких суденышек, державших свой путь в открытое море.

Тут произошло событие, которое удивило Рени и смысл которого приоткрылся ей лишь спустя несколько месяцев» Мимо них по тротуару проходил бородатый моряк. Поравнявшись с ними, он остановился, чтобы раскурить свою зловонную гальвазскую сигарету, и бросил горящую спичку на тротуар. Леон мгновенно наступил на нее, и Рени с удивлением заметила, как он побледнел.

— Вам следует быть поосторожнее, топ vieux [18], — сказал он моряку. Тот лишь что-то буркнул и собрался было зажечь другую спичку, поскольку его сигарета не хотела разгораться, но Леон быстро достал свою золотую зажигалку и чиркнул ею: — Разрешите помочь?

Мужчина в ответ на эту любезность снова буркнул что-то неразборчивое и двинулся дальше, оставляя за собой клубы дыма. Леон проводил его хмурым взгляды.

— Вы противник курения? — спросила Рени, удивившись выражению его лица. — Хотя сами вы курите.

— Это выходит скорее по необходимости, — отрешенно сказал он. — Приходится пить и курить с клиентами. Полгода я не пил и не курил. — Он поморщился. — Таким образом я наказывал себя, и это помогло мне очиститься.

В своих мыслях он был где-то далеко от нее. Его рука с зажигалкой скользнула мимо кармана, зажигалка выскользнула из руки и упала. Леон, ничего не замечая, шел дальше. Рени нагнулась, чтобы поднять ее, но какой-то оборванный мальчишка проскочил под ее рукой, схватил зажигалку и стремглав помчался вниз по улице. Но Леон, мгновенно оценив ситуацию, тут же бросился в погоню. Схватив ребенка за воротник рваной рубашки он развернул его к себе лицом. Мальчишка представлял собой жалкое зрелище: из-под драных джинсов выглядывали босые ноги, с худого, перекошенного лица злобно смотрели два карих глаза.

— Маленький воришка, — спокойно сказал Леон, извлекая свою зажигалку из его сцепленных пальцев.

— Похоже, он голоден, — заметила Рени, — и такой жалкий. Вы вернули свою зажигалку и отпустите его, правда?

Она рылась в своей сумке, собираясь дать ребенку несколько франков, но что-то в молчании Леона насторожило ее, — она подняла голову и посмотрела на него.

— Мы не должны поощрять воровство, — твердо сказал он. — Нет, моя дорогая, мы передадим его фараонам, и пусть они с ним разбираются.

— Пожалуйста, Леон, не надо. — При упоминании о фараонах она увидела ужас в карих детских глазах. Это было единственное слово, которое мальчишка понял сразу. — Дайте ему шанс! Он всего лишь ребенок.

— Ребенок, если его не поправить, может вырасти в преступника.

— Да, но полиция… — Ей ничего не было известно о французском правосудии, она не знала, насколько оно снисходительно к юным правонарушителям. Перед ее глазами было жалобное лицо ребенка. У Леона есть все, он может позволить себе быть милосердным. Она продолжала убеждать его, понимая, что он остается глух к ее словам. Она запнулась и замолчала. Леон и ребенок смотрели на нее выжидающе, и каждый что-то прикидывал в уме. Леон заговорил первым — резко и грубо; никогда прежде она не слышала от него такого тона.

— Я отпущу его. Более того, я попытаюсь найти его семью и помочь ему, если вы пообещаете мне работать у меня в Париже.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Это шантаж? Он пожал плечами.

— Называйте это как хотите. Я говорил вам, что не выбираю средств, чтобы получить то, что мне нужно.

— Я презираю вас!

Он ничего не ответил, но кровь прилила к его лицу.

— А если я откажусь?

— Тогда, боюсь, мне придется передать полиции этого petit voleur [19].

Словно в подтверждение его слов в конце улицы появились две фигуры в плащах и фуражках. Ребенок сжался и захныкал, обратив на Рени умоляющий взгляд. «Нет, — думала она, — он не сделает этого… А вдруг?…» Полицейские размеренным шагом приближались к ним. Ребенок дрожал от ужаса. У Рени сжалось сердце.

— Хорошо, — сказала она сквозь зубы. — Вы животное. Но я сделаю то, что вы хотите.

— Вы обещаете? Слово англичанки?

— Обещаю.

Он улыбнулся и взял мальчишку за руку, сказав ему что-то по-французски, и тот изумленно взглянул на Леона. Полицейские, поравнявшись с ними, подозрительно посмотрели в их сторону, и мальчишка вцепился в руку Леона. Рени не могла уловить смысл последовавшего диалога, но полицейские двинулись дальше с неудовлетворенным видом, а Леон повел своего нового протеже туда, где стояла его машина.

— Куда вы его ведете? — обеспокоенно спросила Рени.

— К нему домой. Хочу увидеть его семью. Возможно, мне удастся сделать из него пажа. Хотя в данный момент вид его совсем не располагает. Вам лучше держаться от него подальше, у него могут быть блохи.